— Я говорю.
— Очень маленькая? — вступил Терехин.
— Три на два и на два в глубину.
— С головой уйдем, — сообразил Терехин.
— К концу сентября и управимся, — прикинул Аглашенный.
— Чтобы сегодня сдать яму в строй действующих. Приду проверю, — пообещал прораб.
— Слушай, Степан, — остановил прораба Аглашенный, — Давно тебя спросить хотел: ты про альбатросов ничего не слыхал?
— Нет, а что говорят?
— Альбатрос — это птица такая агромадная.
— Ну?
— В метр, а размах крыльев у него три с половиной метра.
— Врешь? — догадался прораб.
— Ты дальше слушай. Она, Степан, из семейства буревестников!
— Вот всегда ты так, Аглашенный, с тобой нельзя по-человечески!
— Я тебе честно говорю, Степа, из буревестников. Вот Терехин подтвердит.
— Истинно, истинно, — подтвердил Терехин.
Прораб смял в руках кепку и приготовился слушать дальше.
— И вот, Степа, такая пернатая махина с безумным размахом крыльев надумает вдруг лететь…
— Так, — охнул прораб.
— Степа, она с места никогда не взлетит. Буревестнику разбег полагается сто пятьдесят метров.
— Аглашенный! — пригрозил прораб.
— Точно, Степа, ты подумай. Это же самолет природы. Вот и на что Терехин, а подтвердит.
— Истинно, истинно, — подтвердил Терехин.
Прораб бросил кепку о землю и закурил.
— И вот, Степа, не хотел тебе этого говорить, но придется. Разбегается этакая альбатросина в южном полушарии и взлетает под самые небеса, и кружит по поднебесью, и кружит, кружит. Парит, Степа. И что же ты, любезный мне человек, думаешь, она потом вытворяет?
— Смотри, Аглашенный, — предупредил прораб.
— Она, Степа, не говоря худого слова, облетает земной шар недели за две, а то и раньше.
Прораб оторвал от себя пуговицу.
— Ну, Аглашенный, дай тебе палец, ты всю руку отхватишь.
— Степа, а что ж ты от буревестника хочешь? Вот и Терехин…
— Истинно, истинно, — с восторгом подтвердил Терехин, как будто сам только что проальбатросил вокруг голубой планеты.
Прораб успокоился, надел кепку и спросил:
— А чего ты мне про альбатроса рассказывал?
— Степа, я к тому, что на большие дела и разбег большой. Нельзя же сразу копать три на два и на два в глубину.
— Постой. Ты его сюда не мешай. Альбатрос — жар-птица, согласен. Буревестник, одним словом, но ты же, Аглашенный, не альбатрос. Так что взяли и откопали.
Прораб ушел.
— Не альбатрос, — обидчиво повторил Аглашенный. — А мечта у человека должна быть? Скажи, Терехин?
— Истинно, истинно.
Звякнули лопаты.
О, как хорошо! Как привольно!
Дышится среди полей и садов
Моей чудесной Романьи!..
Нигде в целом свете нет
Таких румяных вишен и девушек! (Ит.)
О! Как легко и весело дышится
Мне весной посреди моей цветущей Романьи!
Все наши девушки об эту пору влюблены
И ходят с румянцем во всю щеку. (Ит.)
О, я знаю, в кого влюблены весною
Все девушки нашей деревни
С румянцем на всю щеку… (Ит.)
О, я слишком хорошо знаю!
Они влюблены в нашего доброго герцога! (Ит.)
Я и сама неравнодушна к нашему герцогу!
Сколько раз я отказывалась от
Чудесных бус, которые
Он мне хотел подарить.
Но хватит ли мне сил
Отказаться в очередной раз
При появлении нашего доброго герцога?! (Ит.)
О, не слишком ли я откровенна?!
Не слишком ли много рассказала
О нашем добром герцоге?
О, нет!
У моего доброго герцога
Слишком прекрасные голубые глаза.
Глаза — цвета лазури.
О, он, конечно же, не обманется
В своем выборе!
О нет! Нет! Ни на что я не променяю
Мою цветущую Романью весной!
Нигде в целом свете нет таких
Румяных вишен и девушек. (Ит.)
О! Как хорошо! Как привольно!
Дышится среди полей и садов
Моей цветущей Романьи… (Ит.)