– Степан, не годишься на роль. Надо ученика. Молодого школьника, а у тебя уже двое детей. Ты большой, – говорит Юра Бабкин, а сам на солнце смотрит. Ленька видит, что каскадёры появились. Готовы занять его место…
– Согласен, кладите на ящик пряники, но только сначала гонорар дайте, так сказать, зарплату за съёмку, – говорит Лёха и на парней зло смотрит.
– Всё, – говорит Юра, закрывая приборчик, который он экспонометром называет. – Завтра начнём снимать.
– Что делать, – открывает бутылку Витя, – Завтра начнём, а реквизит домой не понесёшь. Засмеют соседи.
– Правильно, – говорят остальные артисты. – Репетицию нельзя отменять.
Сели у каменного забора на водочные ящики. Съёмочная площадка должна обживаться. Порезали ставриду, открыли пакет с пятью пряниками. Ситников купил-таки символ трудовой жизни.
Бабкин камеру наводит, планы выбирает. А мы так хорошо начали репетировать. Вторую бутылку выпили артисты. Бабкину наливаю. Он отстал от нас. Смотрю, а трое уже пряниками заедают. Зубы молодые у ребят. Ставрида маленькая попала, а пряника на три тоста хватает, а если нюхать, так и на пять.
История эта могла бы, и закончиться репетицией, но перед обедом вызывает Бабкина секретарь партбюро Гончаров и объявляет:
– Вы фильмы, порочащие наш коллектив, бросайте. Приходили два пожилых токаря и грозили к управляющему идти, жаловаться. Им кто-то сказал, что на них сатиру снимаешь. Обещали учеников не гонять больше за водкой. Слово дали. Уж ты не снимал бы про токарей. Пожилые люди, заслуженные. После получки зайди за гараж и снимай, сколько плёнки хватит.
– Побьют, – сказал Юрик.
– Могут. – Согласился секретарь. – Кино должно быть художественным, а снимать пьющих – большого ума не нужно. Сними киносюжет о тех, кто тащит запасные части из авторемонтной мастерской. Вчера доски из кузовного цеха упёрли в дыру. Кладка крепкая, а дыр в кирпичной стене прибавляется. Не успеваем закладывать.
Завтра мы с Люсей в загс пойдём. Это ничего, что она ещё учится в институте, но я работаю на фабрике резиновых изделий и живу с родителями. Они нам выделили мансарду. Потом пристроим комнату. Папа нам на свадьбу своего «Москвича» дарит, а старший брат гараж обещал металлический. Тетя Вера уже гарнитур мебельный у себя на базе выкогтила. Люськины родители сервиз пожертвовали «Мадонна». Это ничего, что без одной тарелки.
Люська молодец. Шить умеет, вяжет на машине. Своим братьям и сёстрам костюмчики сшила к школе. Закройщиком может работать. Организуем кооператив. Начнём индивидуальную деятельность. Сейчас одежды хорошей мало в магазинах, а та, что есть, так только с горя можно купить или сослепу.
Родит Люся парня, вместе станем на охоту ездить, на базар клубнику продавать. Отец всегда меня брал. Сначала я кульки из старых тетрадей вертел, а потом самостоятельно взялся. Стакан – рублик. Десять ягодок можно втиснуть. Клубника у нас не простая. Крупная. …Если девочка получится, так полоть ягоду станет, розы поливать, луковицы георгинов рассылать адресатам, как это я делал в детстве.
В институт поступать не буду. Пусть Люська доучится, а институт зачем. Сад прокормит и напоит. Надо побольше цветов посадить. Теплицу расширим с отцом. Зачем голову забивать науками, которые некуда пристроить, негде применить. Другое дело – книги по цветоводству. Заведу особую тетрадь. Буду всё записывать, что лучше родилось, что и сколько продали и на какую сумму. Хорошо бы пчёл купить. Мёд в цене и очень полезен для здоровья. Чего дипломом делать? Люсе в школе придётся нервы трепать с двоечниками. Пусть дома шьёт. Машинку надо раздобыть современную, чтобы все операции могла делать. Тётка Верочка добудет. Она и динозавра откопает живого, а машинка швейная – ей раз чихнуть.
Что это за журнал лежит. Какой-то обрывок статьи. Это я же кульки вертел и порвал. Интересное что-то. «Нажитое во время брака имущество принадлежит вам обоим независимо от участия в его приобретении». Она будет учиться, а я – вкалывай, а чуть что, если развод, то пополам. Нет справедливости, товарищ юрист. Она будет книжечки почитать, я в земле, как крот возиться. Ничего не выйдет. Странные законы? Что же дальше. «Муж не вправе без согласия жены обратится в суд с иском о разводе, если жена беременна, а также в течение года после рождения ребёнка. Зато жена может потребовать развода». Вот это заявочки. Вот это равноправие, Она может, а я не могу. Ребёнок не от меня, я в командировке целый год был на льдине жил по соседству с медведями в белых костюмах. Люська свободно может подать на развод, не спрашивая. Будто я ей и не муж, а пустое место. Это не гуманно по отношению к мужьям. Я – не муж, но буду…
Что-то путает юрист. Ну-ка дальше. «Решая вопрос о том, кому передать ребёнка на воспитание, суд исходит из интересов ребёнка (обычно его оставляют с матерью)». Что она ему даст? Чему научит? Во что оденет, Люська и ткани путной не сможет без меня достать. Чего она заработает в школе? Будет ребёнок перебиваться с воды на квас. Когда ей его воспитывать? У меня времени полно свободного. У меня на глазах будет. И дед тут же. Молоток подарит, рубанок. Он у неё бандитом вырастет. Чего ей буду платить по пособию? На молоко не хватит. Ну, законники. Сами детей толкают в колонии малолетних преступников, а потом о проблемах воспитания пишут, кино снимают, не ведая, что сами виноваты в детской преступности. Никаких разводов. Вышла замуж, так живи, а не перебирай – с кем ей лучше, а кто не подходит по росту и по гладкости ладоней. Люська психованная с этой учёбой. Запросто, может на развод подать по глупости. Я ничего не могу доказать, меня и слушать никто не будет. Мой парень будет в колонии. Подумать только. Вместо того, чтобы укреплять семью законами, чтоб муж был глава, чтобы… Глава – девяносто рублей. Девять бутылок. У меня не девять. У меня двадцать восемь. Батя устроил, а, то мёл бы цех, мыл окна. …Потом придётся алименты платить, переживать за собственного ребёнка, как к нему относится дядя чужой. Кому нужен не родной пацан? Никому.
А зачем жениться? Что в этом хорошего? Одна фикция, что ты глава.
В нашей деревне только и разговоров о Дуське Поповой. Куда ни пойдёшь, везде об одном и том же. Ну, была Евдокия горячей до работы, просто отчаянно любила поработать в овощеводческой бригаде. В колхозе у неё больше всех трудодней. За капустой глядела, как и её мать. Но теперь она сидит на лавке и смотрит в стену, словно хочет её просверлить глазами. Муж Дусин уже научился кашу себе и детям варить, а что остаётся, отдаёт свиньям. Сам ходит в садик за ребятами, сам колготки стирает и брагу ставит.
Родня обеспокоена, Надо, говорят, её положить в психодиспансер и обследовать. Может, сглазили женщину. Посчитали, что надо бы и к бабушке сводить. Лишь сам Попов совсем не волнуется.
– Ничего, – всем отвечает. – Оставьте её в покое. Так бывает. Мне сказал человек, который там был.
– Что там случилось? – интересуется родня Евдокии.
– Вас бы туда, – сказал Попов, – небось, сами стали сглаженными.
Прошло время, и узнали причину Дуськиных недомоганий, а как узнали, так решили написать куда следует. Решили, и написали.
«ЖАЛОБА
Мы – вся родня и правление колхоза «Светлый путь» обращаемся к вам с ультиматумом. Что же вы делаете, как смеете так над людьми измываться? Мы проводили вам работницу и мать, как лучшую овощеводку, как активного члена нашего коллектива, к тому же еще и спортсменку, и комсомолку со школы. Что получили назад? Получили другого человека, которого подменили или психически повернули на другую сторону. Вот уже прошло полгода, а Дуська лежит, кусает себя за губы и глядит далеко вперёд, забыв о детях и о мужике не желает думать и заботиться. На наш колхоз она положила свою тяпку в правлении и сказала, что я вам не батрачка.
Если вы не понимаете своей диверсионной и подрывной работы и не закроетесь, то мы напишем в наше правительство и вас разгонят по первое число и сошлют, где Макар телят не пас и не пасёт уже. Дуськин муж лично говорит, что подаст на суд за развал крепкой семьи, потому что Дуська требует от него непонятно чего, и он вообще об этом не слышал никогда. Не помогли ему и в райцентре, а уж там газет выписывают больше нашего, но тоже видно не читают.
Мы смотрим телевизор и слушаем радио со столба, не можем терпеть зажима прав живого человека, знаем куда обращаться, где найти управу на вашу бессовестную шайку-лейку, если не закроетесь добровольно. Ведь инквизиция, как пишут, в средние века действовала гуманнее, чем ваша организация. Где ж вы так научились изгаляться над труженицей простого сельского села? Зачем возите неопытных людей в зарубежные путешествия? Для чего торгуете опиумом народа, который делает человека помешенным на много времени жизни. Увидев, что и как там у них наша Дуська лишилась представления о многом, что ей и всем нам говорилось в школе, что пишут в газетных статьях, что показывают с экрана кинофильмов. Лишилась Дуська покоя после знакомства с тем, что и как там у них. Оказывается, Дуська сказала, что там можно одеть и обуть детей без записи и очередей. Конечно, ей мы не верим, но некоторые женщины стали задумываться прямо на работе в коровниках, а после приходить к Дуське на лекции. От всего этого снизились, конечно, в колхозе показатели колхозного производства. Упали все надои и повяла капуста…».
