А лучшая компания - это друзья молодости. Включишь мафон с ресторанными песнями, и пусть поет блатной классик Северный или пусть Токарев, Шуфутинский, Новиков - чуваки наших студенческих лет. На них уже условный рефлекс выработан: услышишь - на душе тепло и тянет выпить.
"И с лица стекают, как слеза..."
А тот, кто пьет с попутчиками в купе или с сожителями в гостинице, - считай, сделал первый шаг в сторону алкоголизма и блядского пьянства. Магомет пошел к горе. К пику Алкоголизма похуярил. Хули с чужими пить, с мудаками? Такое питье - это не любовь, это голая ебля! Пить надо по любви. С корифанами заядлыми. А если формально выпало с английской королевой чокнуться, то только пригублять, ибо нет здесь общения и родства, блядь, души. Маленькими хуевинками, крохотными рюмочками, за разговор.
Один из самых лучших комплиментов про меня в мое отсутствие отпустил мой одноклассник Чибисов, допившийся нынче до алкогольной эпилепсии. Он сказал своим алканам-корешам, тупым гегемонам, хлещущим водку стаканами: "Вам, блядь, лишь бы упиться. Вот Никонов, блядь, с вами пить бы не стал, потому что, блядь, вы хуярите стаканами без всяких тостов, лишь бы нахуячиться!" Да! Я так не пью! Так пить - грех! В свое время мне пришлось поездить по городам, пожить в заводских гостиницах. А там вечная публика - толкачи. Купят водки и квасят. Мне с чужими людьми квасить - радость не велика. Я тут как девушка - в охотку и только по любви.
"Сквозь пургу мне мило улыбаются..."
Помню, в Темиртау достали меня толкачи, чуть не силком посадили ханку жрать. И мужики-то неплохие, особенно один там - Арнольд-татарин, ростом с хуй и картавый. Пришлось пойти на хитрость. Налил в чашку воды для запивки, набрал в рот горькой водки и, якобы запивая, всю ее спустил в чашку с водой, которую потом выплеснул в раковину. Терпеть не могу пить с чужими.
Зато с корешами... Другое дело. Но сначала я тоже ошибался. Молодой был студент. Нажирался едва ли не в любых компаниях. Но потом утончился...
Вот у меня тут на бумажке в Архиве зафиксированы случаи самых мрачных попоек, когда я был просто в жопу. Исключительно в жопу. В сиську просто.
Первый раз это страшное дело случилось, естественно, на первом курсе, на майские праздники. На даче у Олежки Косокина, преферансиста. Собралась там шобла. Не сказать, чтоб заядлые корифаны, просто с курса. К тому же мне бабы не досталось. Впрочем, кроме одной пары, там никто и не ебался. Наверное, по молодости и опьянению. Косокин только хотел Будашеву вздрючить. Начал даже по пьяни задвигать среди ночи дверь шкафом, чтоб не вошли. Но Будашева стала блевать, а Косокин спьяну запутался в штанах, а потом пошел с ведром и тряпкой вытирать блевотину.
Короче, приехали мы на эту дачу, за водой сходили, бабы за какие-то полтора-два часа сгондобили жрачку, расставили. Сели за стол. И понеслось! Хули, молодые, меры не знаем. Намешали, уебошились. Ф-фу-у-у!..
Я после этого впервые в жизни узнал, что у меня бывают провалы в памяти от сильного подпития. Мне потом Косокин рассказывал, а я не верил, что такое творил. Прикуривал сигареты одну за другой и пропихивал их в горлышко недопитой бутылки. Играя в карты с Косокиным, крыл семерку шестеркой и утверждал, что все правильно. Но помню только, что ходил блевать на огород.
"Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой,
А если я усну, шмонать меня не надо..."
Утром меня разбудил Медведкин (мне нужно было с ранья ехать домой, чтоб отправиться с предками на дачу). Я, еще не проспавшийся, вспомнил, что накануне блевал, и пошел во двор посмотреть свою блевотину, уточнить, не много ли ущерба нанес косокинской усадьбе. Но пошел почему-то не на огород, где вместе со мной блевала Будашева (ее первая серия), а заглянул в пустую двухсотлитровую бочку у крыльца, наивно рассчитывая найти там свою блевотину. Почему-то меня это сильно тревожило. (И потом, придя после праздников в институт, я слегка опасался встречи с Косокиным: не станет ли он ругать меня за заблеванный огород. Он не стал. Не заметил. Или не опознал блевню). Но Медведкин, вышедший за мной на крыльцо, увидев, что я смотрю в бочку, спросил:
- Ты что, пить хочешь?
- Ага, - ответил я, чтобы скрыть свой подозрительный интерес к поискам блевотины.
Медведкин взял ковшик и пошел в дом искать воду. Там он нашел в рассветном полумраке помойное ведро с водой, куда Косокин бросал блевотную тряпку (за Будашевой с пола убирал), набрал ковшом воды, добрая душа, и принес мне. Я как-то незаметно для себя выпил этот ковшик и по рассветному холодку направился к станции. Всю дорогу до Москвы проспал. Помню еще, пытался войти в метро на Ленинградском вокзале со стороны выхода и долго и тупо смотрел на захлопнувшийся турникет. В метро спал. А, идя от метро к дому, у булочной встретил одноклассника Наумова, он спросил:
- Откуда ты такой?..
Сам Наумов, наверное, шел в такую рань откуда-нибудь с блядохода.
Окончательно моя голова прояснилась только когда я подошел к двери квартиры.
А водка тогда стоила 4.12.
Второй раз я набрался до положения риз со своей двоюродной сестрой на ее даче. Мы туда отвезли продукты для поминок и решили вечерком слегка промочить горло. И ужрались в жопу. Оба.
Сидели, пиздели за жизнь, и хуячили водку 100-граммовыми стаканами. С течением водки наша беседа приобретала характер все более путаный. Кончилось все это блядское безобразие далеко за полночь, когда мы решили погулять по ночной деревне. Я немножко поблевал по пути, а мало что соображавшая Галя перманентно спрашивала, видимо мгновенно забывая свой вопрос:
- Саш, тебе что, плохо?
Мне плохо!? Мне плохо!? Да мне пиздец!!!
...Конечно плохо, если человек блюет...
Потом Галке ударила моча сходить к подруге. Мы пошли, качаясь тонкою рябиной. Проснувшаяся подружка увидела наше трудное состояние и пошла провожать нас обратно до дома.
А наутро вся деревня говорила, что мы с Галей ночью бродили пьяные как качающиеся приведения.
Третий раз я хорошо назюзюкался в доме отдыха им. Владимира Ильича, на озере Сенеж. Наша банда в полном составе плюс Вова Моренблит из параллельной группы отдыхали там на зимних каникулах. Но Сенежу необходимо посвятить целую главу. И я посвящу этому целую главу. И я так и назову ее - "Сенеж". И вот она, эта глава...
Наша бандитская жизнь делится на несколько этапов. Они все называются по местам и времени пребывания: Запор, Картошка, Жопа (лагеря), Магнитогорск, Строяк, Диплом, Медведиха, Пицунда. И один из этапов - Сенеж.
...К Владимиру Ильичу мы приехали со своими лыжами. Это было зимой 1985 года. В застой. Последняя зима застоя, унесенная ветром. До апрельского пленума 1985 года, до Оша и Ферганы, до Ельцина и Лигачева, до Цхинвала, Молдовы, Гамсахурдия. До Берлинской стены. До гуманитарной помощи и Абхазии, и Жириновского, и Гайдара.
До антиалкогольного Указа.
Еще в поселковом магазинчике при доме отдыха вовсю стояло вино. "Лучафэр". "Мэргэритар". "Вечерний звон" в ушах. С тех пор я знаю: в мою сине-красную сумку, подаренную мамой, входит ровно 10 бутылок по 0.7.[9] А что еще вам сказать?
Многие охотники любят фотографироваться на фоне заваленных зверей. А мы на Сенеже по очереди снимались на фоне поверженных бутылок. Я - и 12 пустых бутылок в ряд. Яшка - и 12 пустых бутылок в ряд. Баранов - и 12 пустых бутылок в ряд. Бен - и 12 пустых бутылок в ряд. (Потом мы их сдали и купили еще винца).
Уставали, однако, охуенно... Хотя комнаты были оформлены хорошо. На стенку мы даже повесили большой график попоек, расписали дозы в лигрылах. Графа "план", графа "факт". Крестиками отмечали выполнение ...
На стенках лозунги приспособили: "Уничтожайте бронтозавров - разносчиков заразы!" "Резиновый игуанодон - лучший подарок вашему ребенку". Кстати, насчет игуанодонов. На лампу мы повесили развернутые презервативы. Штук 5. На каждом написали инструкцию по пользованию. Что-то типа "...и надеть на хуй".
На входной же двери перманентно висело объявление, прилепленное барановскими соплями:
"ТИХО! ИДЕТ ПОПОЙКА!"
Но уставали, конечно, охуенно. До обеда - лыжи, спорт, оздоровление, после обеда - штопор, вино, оздоровление. Однажды пошли мы через озеро Сенеж на лыжах,прям по льду. (Это я всех подбил, хуежопый). Шли на некотором расстоянии друг от друга (это я подучил), чтоб в случае чего, не ухнуть под лед всем сразу. Дошли до той стороны, потыкали в нее лыжными палками и попиздюхали обратно. Именно попиздюхали. Ибо началась пурга, берегов не видно. Лыжи, видимо, от близости воды, скользить по снегу перестали, и снег начал сугробами прилипать в ним. Мы не катились, мы просто переступали, как при ходьбе, волоча пудовые кандалы. Вымотались в ебаный рот. У меня потом, когда вино разливал, руки от усталости тряслись. Так устал.
