Нам было холодно, посинели мы, да только овчинка выделки стоила. Скоро под прибрежной ивушкой нарисовалась трёхлитровая банка, а потом ещё одна. Затем на противоположном берегу мотороллер показался. Седок спешился, из-под ладошки на наши упражнения смотрит.
– Эй, дядь Паша (это к лодочнику), беспорядки тут у тебя.
– Да не, Витюш, ажур полный. Пацаны излишки производства собирают.
– Мы, дядь Паша, так не договаривались. Меры принимать будем.
Лодочник приподнялся и широким жестом указал на ровненький рядок стволов Т-72, выглядывающий из-за холма и на часового с АК, беспечно прогуливающегося по откосу.
– Да ты, Витюш, не шуми, не шуми. У меня теперь, понял, крыша новая имеется.
Тафарель Как поймать поросёнка
Мишка сидел у окна и, не вынимая сигареты изо рта, стругал картошку. По замыслу Маришки, жены капитана Климова, Мишка должен был картошку чистить, но его руки были издавна заточены под обслуживание бронетехники, и из-под ножа выходили одинаковые правильные кубики. Артурчик, высунув язык, старательно обжигал свежеотловленных хозяином куропаток, нудно отмечая, что «воняет и стреляет, а ляжки похожи на ляжки голой бабы». Игорь Пермяков горько плакал, но геройски шинковал лук. Маришка прибегала, гремела крышками кастрюль, помешивала содержимое, потом скептически поглядывала на лейтенантов, занятых освоением основ гастрономического искусства, помахивала головой и исчезала. Было утро, и свободные от службы руки занимались приготовлением праздничного банкета. Сам хозяин, Андрей Климов, ещё затемно уехал на личном мотороллере в Колодки купить целого поросёнка, сулившего стать гвоздём стола.
Лейтенанты вели вялую беседу о бытовых лишениях службы и нехотя убеждали холостого Мишку не спешить жениться.
– Чувства у меня, – глубоко вздохнув, заключил Мишаня, когда раздался требовательный звонок в дверь и хозяин, осветив кухоньку гордой улыбкой, протиснулся с мешком на плече.
– Вот, зверюгу вам притащил, – сказал он и опустил ношу на пол.
Немного помолчали. Мешок слегка подвигался и замер.
– Что это там? – критично разглядывая объект, спросил Артурчик.
– Так поросёнок. Молоденький. Тридцать пиять рублёв отдал, – сказал Климов и решительно присел развязывать горловину.
– Подожди-подожди, Клим, подожди, – забасил Мишаня, почему-то усаживаясь на подоконник и поджимая ноги. Капитан хмыкнул, пренебрежительно усмехнулся и продолжал заниматься мешком.
– И чё, живой?, – спросил Пермяков, отойдя в дальний угол и вытягивая шею.
– Живой, живой!!!
– И чё, чё с ним делать-то будем?
– Есть, чего! Чего ещё с ним делать. Маришка запечь обещала.
– А его ж убивать надо, – кинул догадку с подоконника Мишаня.
– Надо, – сказал железным тоном Климов, но почему-то развязывать перестал и о чём-то задумался.
– Ну… с нетерпением сказала хозяйка, заглядывая в кухню.
– Что ну?! – Мне это…, я вспомнил, это… я… Короче, мне на «девятку» сгонять надо. Там у Ромы толстого проблемы какие-то ночью были.
– А с кнуром кто разбираться будет? – спросила Маришка, глядя на мужа холодным взглядом и загораживая выход.
– Ну вот, лейтенанты тут у тебя. Ими и командуй. Ты ж кэпова жена, ёлки-палки!
Прилагая усилия и с недоверием кося на мешок, Климов форсировал выход, выталкивая жену, и хлопнув дверью, испарился.
Маришка подошла к окну, подождала, пока муженёк выйдет из подъезда, и заявила:
– Капитан, я тут одна с тремя голодными мужиками. Не боишься?
Снизу раздалось что-то неразборчивое про веру, надежду, любовь и желудок, антикварный транспорт хозяина завёлся, удалился и снова стало тихо.
– Боится,– сказала Маришка, оглядев воинство. – Он у меня городской. К животноводству неприученный. Ну, а вы чего ждёте? Мишаня, ты ж деревенский у нас.
– Не-а, я в детстве деревенским был, щас я городской, – с нотками обиды, покраснев, заявил Мишка.
– Ну, блин, доставать его надо. Мыть, а потом колоть, – напирала женщина, с надеждой вглядываясь в лица мужиков.
– Кого? – спросил с подоконника Мишаня.
– Ага, точно, помыть его надо. И спинку потереть. А я ещё лук не порезал – отмазался Пермяков, хлопая покрасневшими глазами.
– А я… – Артурчик закрутил головой в поисках занятия, – а я ещё птичек пощипаю, чтоб без пера были.
– Да вы что, мужики, вправду боитесь его? Он же маленький, сосунок ещё.
Маришка что-то для себя решила, подобрав подол, присела и стала открывать мешок. Несколько мгновений все молчали и смотрели друг на друга. Три молодых офицера с капитановой женой с одной стороны и испуганный поросёнок с другой.
– А почему не розовый? – тихо прохрипел от окна Мишаня, сосредоточенно выстраивая из картофельных кубиков модель-копию пирамиды Хеопса.
– Потому что купать его надо. Он прямо из лужи своей вонючей, – со знанием дела отозвался из своего угла Пермяков.
Артурчик решил проявить инициативу, отложил покрытую гарью куропатку и шагнул к поросёнку с протянутой вперёд рукой, нежно причмокивая губами. Свинюшка, непривычная к такому способу общения, двинулась как-то боком, вплотную придвинувшись к Маришке. Этого было достаточно, и капитанова жена, завизжав, запрыгнула на стул. Испуганное животное метеором расчертило кухню, перевернуло ведро с мусором, сбило остальные стулья и вылетело в пространство квартиры. Маришка завизжала опять и поспешила пояснить: «Там всё убрано». Схватив швабру, бросилась в погоню. Некоторое время растерявшиеся лейтенанты слушали, как в квартире что-то грохает, визжит и падает. С удивлением они обнаружили, что Маришка умеет не только петь, но и виртуозно материться и, в принципе, есть чему поучиться у прекрасной половины. Потом лейтенанты стали думать и логично решили, что если не открыть входную дверь, то банкет будет проводить негде. Сказано-сделано. Поросёнок с победным кличем пронёсся через порог и, набрав первую космическую скорость, ушёл в недра коридора. Переглянувшись, наши друзья догадались, что поросёнка нужно ловить, потому что он стоит «тридцать пиять рублев», причём, общих рублёв. Вооружившись тазиками, тряпками, метёлками и прочим подручным инструментом, теряя тапочки и с азартом выкрикивая: «Ату его!» двинулись в атаку по всем правилам военного искусства. Позади, придерживая бигуди одной рукой и мешающую юбку другой, маленькими шажками семенила Маришка, олицетворяя собой гегемон сражения. Двери в коридор со скрипом открывались, полуодетые заспанные люди пытались понять, что к чему. Некоторые хмыкали и уходили досыпать. Некоторые неудачно шутили. Другие издалека давали советы, предусмотрительно прикрывая дверь, когда участники с шумом и гамом пролетали рядом. Друг семьи Климовых, отчаянный рыбак Самохвалов, схватил метровый подсак, надел болотные сапоги и, передвигаясь вдоль стенки громадными приставными шагами, махал приспособлением, повторяя: «От Сени Самохвалова ещё никто не уходил». Левый тапочек Пермякова не ушёл, дверная ручка квартиры Лещенко тоже не ушла, плакат со списком проживающих слегка пострадал, и только поросёнок продолжал с визгом носиться взад-вперёд и ловиться не собирался. Любопытствующие обитатели холостяцкого крыла, заслышав шум, пришли поинтересоваться, всё ли в порядке, приоткрыли дверь из перехода, и поросёнок, завидев лазейку, устремился туда. Подобно игроку в регби, четвероногое забегало в жилые блоки, резко меняло направление, громко повизгивало и выглядело не на шутку встревоженным. Потом животное попало в тупик, где единственная дверь вела в общую душевую. На том и порешили. Дверь плотно прикрыли. Народ ещё немного порадовал дельными советами и начал расходиться. А наши друзья остались около двери сторожить, настороженно вслушиваясь в звуки изнутри.
– Я слыхал, свинью нужно подмышку бить. Из подмышки у них до сердца ближе всего, – сказал Мишаня.
– Точно, я тоже слыхал, – поддержал Артурчик. Хорошо, что в душ загнали. Легче будет кровь смывать.
– Кровь? – как-то странно переспросил Пермяков и погрустнел.
– Кровь, – подтвердил Артурчик, прикладывая ухо к двери.
– Пойду детку посмотрю. Разбудили мы её шумом нашим, наверное, – сказала Маришка и, поправляя бигуди, пошла домой. Перед тем, как зарулить за угол, остановилась, глянула на троицу и напомнила: – Вы уж не забывайте, заколоть его надо.
Лейтенанты, заслышав это, ушли в себя и не нашли сразу, что сказать полупьяному прикомандированному офицеру из ПВО, который, обернувшись в полотенце, на ощупь отыскивал дорогу в душ.
– Э-э-э, – сказала чья-то глотка, но было поздно. Изнутри донёсся стук падающего человеческого тела, поросячий визг и офицерская версия нецензурщины. Потом действо внутри продолжилось, дверь временами прогибалась под ударами, донёсся звон развитого стекла и, кажется, поросёнок тоже начал высокопарно материться. В этот момент появился капитан Климов, вернувшийся с точки. С надеждой спросил:
