Если она найдет общий язык с Глазовской, то, вполне возможно, встанет на сторону феминисток и вольется в их плотные ряды. И пусть тогда никакой тип в штанах ближе, чем на дружеское пожатие руки, к ней не приблизится! Подумаешь, сильный пол, да у мужчин одни только слабости: один целиком и полностью находится под маменькиной пятой, другой совершенно закомплексован, не способен поверить в то, что можно провести ночь с мужчиной и ничем таким с ним не заниматься! Впрочем, подробности проведенной вне родных стен ночи Липа от Стаса утаила. Зато как хорошо они поговорили с мамой! В принципе, мама склонна к мимикрии, иначе все ее четыре мужа не почили бы спокойно в бозе. Следовательно, мама не станет долго переживать. И она, Олимпиада, не станет. Она не будет тратить время на ненужные переживания, жизнь движется вперед! И завтра у нее серьезное задание. Липа записала на клочке бумаги имя, отчество и фамилию главной феминистки и попыталась заучить их наизусть. Она знала, что та болезненно отреагирует, если Липа перепутает ее ФИО. Итак, у Олимпиады завтра встреча с Лимой Ломановной Глазовской. Странное сочетание.
Глава 4
После ее отъезда пропало пианино!
Серафима Павловна застала своего сына отнюдь не тоскливым и страдающим. Максим жарил себе яичницу и во весь голос, страшно фальшивя, напевал: «Не обещайте деве юной любови вечной на земле!»
– Надеюсь, – сухо произнесла пожилая женщина, – сегодня я не увижу этой профурсетки! Максим, я собираюсь с тобой серьезно поговорить. – Серафима Павловна прошла на кухню и села за стол.
– Яичницу, мама? – с готовностью поинтересовался Максим.
– Благодарю, – ответила та, – я обойдусь студнем и нарезкой.
– Она тоже любит студень и сырокопченую колбасу, – заметил Кудрин и продолжил напевать.
– Я хочу, – Серафима Павловна вытянулась в струнку, – нет, я требую! Я требую, чтобы ты забыл все, связанное с этой девушкой! И ее саму, по возможности, тоже.
– О ком это ты говоришь? – Кудрин удивлено вскинул брови.
– О той, – Серафима Павловна нервно кивнула головой в сторону спальни, – о Верочке!
– А, – отмахнулся Кудрин, – не переживай. Она меня сама бросила. Вчера вечером позвонила и сказала, чтобы я забыл все, что нас связывало, и ее саму.
– Так не похоже на эту хищницу, – пробормотала мать и подозрительно прищурилась. – Мы говорим об одной и той же особе? Той, которая советовала снять с меня шарфик?!
– Который мешал доступу кислорода к твоим мозгам? – Кудрин озадаченно замолчал.
– А! И ты туда же! Очень смешно. Я требую, чтобы она больше не появлялась в моем доме!
– Мамуля, – попытался напомнить той сын, – это мой дом вообще-то.
– Ну да, – Серафима Павловна поостыла, но оставалась непреклонной. – В твоем доме, естественно. Я не хочу, чтобы она появлялась в твоем доме! Она тебя не достойна. Эта Верочка безнравственна и лжива!
– Это была не Верочка, – со вздохом признался Кудрин. – Это была Олимпиада. Красивое имя, да?
– Зачем же ты мне солгал?! – возмутилась Серафима Павловна и отодвинула от себя тарелку с колбасой. – Мальчики должны говорить мамам только правду!
– Я уже не мальчик, мама, очнись. – Максим подошел к матери и обнял ее за плечи. – Мне черт знает сколько лет, а ты все называешь меня мальчиком. У меня уже собственная жизнь начинается, как я думаю. И со своей жизнью я как-нибудь сам разберусь. Не волнуйся, у меня сейчас никого нет: ни Верочки, ни Олимпиады. Я один-одинешенек. – Он поцеловал мать в щеку и вернулся к своей яичнице. – Между прочим, картошку она жарит отменно! Верочка так не умела.
– Ты влюбился в этот ходячий ужас?! – всплеснула руками Серафима Павловна. – И не лги мне снова! Материнское сердце не обманешь.
– Обманешь, – подмигнул ей Кудрин, – еще как обманешь. Ты же не догадалась, что Липа не Верочка. А ведь, дорогая мамуля, Верочку я тебе показывал, помнишь, в магазине?
– Тогда она была в шубе, – оправдалась Серафима Павловна, – а здесь совершенно голой! К тому же я не должна помнить всех твоих куртизанок.
– Всех моих? – Кудрин установил сковороду с яйцами на стол и сел. – А сколько их было, мама?
– Ну, – опустила глаза Серафима Павловна, – две или три. Разве дело в количестве?
– Правильно! – Кудрин взмахнул вилкой. – Дело в качестве. Все дело в том, что ни одна из них тебя не устраивала! Никто не нравился до такой степени, чтобы ты могла назвать ее «дочкой». Поэтому я не стал тебя близко знакомить с Верочкой. Кстати, я собирался на ней жениться. Все, хватит об этом.
Серафима Павловна взяла вилку и принялась ковырять студень. Ей до слез было обидно за себя, такую трепетную и несчастную, отдавшую жизнь единственному сыну, который в одночасье решил жениться без ее ведома! Эх, современная молодежь! Вот до чего она дожила! Внезапно готовые брызнуть из глаз слезы остановились, Серафима Павловна вспомнила слова сына о том, что он сейчас одинок. Значит, этой ужасной профурсетки у него нет! Так зачем же волноваться?
– Конечно, – Серафима Павловна говорила уверенно и твердо, – ты уже большой мальчик и можешь самостоятельно принимать решения. Но заметь, что судьба все равно осталась на стороне матери. Ты хотел жениться и не женился просто потому, что я об этом не знала. Если бы ты мне сказал, то все бы у тебя получилось. Показал бы мне девушку, только не ту, другую, познакомил. Уж не такая я и стерва…
– Обязательно, мамочка, – пообещал ей Кудрин, которому не хотелось с ней пререкаться, – в следующий раз, когда я соберусь жениться, обязательно познакомлю тебя со своей старушкой.
– С какой еще старушкой? Я не понимаю этот ваш молодежный сленг! – отрезала мама.
– Это не сленг, – усмехнулся сын, – чувствую, что женюсь я только к семидесяти годам, когда окажусь в незавидном положении старого холостяка, которому некому будет подать стакан воды.
– Слава богу, что я не доживу до этого момента! – искренне вырвалось у Серафимы Павловны.
Максим не стал уточнять, до какого именно момента не хочет дожить его мать, он это прекрасно знал. В этом была причина всех его бед. Она слишком много времени отдавала единственному ребенку, ущемляя в правах свою женственность, противясь собственному счастью. Ребенок вырос, даже перерос, захотел жить своей жизнью, а мама этого так и не поняла.
– Я вчера была в гостях у своей хорошей приятельницы Ольги Ивановны, – мама вздохнула, – такая интеллигентная семья, в четырех поколениях медицинские работники. Сын у Ольги Ивановны известный московский хирург, светило. Дочка тоже удачно развелась. Красавица, каких свет не видывал! Все при ней: ноги, руки, голова. И старше тебя всего на три года. Максик, вы бы были очаровательной парой!
– Мама, – укоризненно покачал головой сын, – ты опять за свое! Не нужно меня сватать за кого попало. Ты совершенно не хочешь, чтобы я женился.
– На ком попало?! Как ты можешь так говорить о дочке Ольги Ивановны? Это ты подбираешь кого попало! Я уверена в том, что профурсетка Липа подцепила тебя в трамвае или на автобусной остановке.
– Мама, я езжу на автомобиле, – вставил Максим, все еще не теряя надежду завершить разговор.
– Ха! Такие, как она, без зазрения совести лягут под твои колеса, чтобы окрутить бедного мальчика!
– Мама, она не ложилась под колеса, она ошиблась квартирой, домом, улицей, городом, в конце концов. – Кудрина начал раздражать разговор на избитую тему. Серафима Павловна неоднократно пыталась свести его с дочерьми своих многочисленных приятельниц, после чего поджимала губы и обижалась, когда сын начинал планировать совместное будущее с одной из них. В принципе, одна и была. Случилось это четырнадцать лет назад, после чего он зарекся знакомиться с мамиными приятельницами и их дочерьми.
– Она ошиблась городом?! – искренне удивилась Серафима Павловна и перестала жевать. – Как?!
– Села не в тот междугородний автобус, – устало отмахнулся Кудрин, – водитель довез ее до дома.
– И дом оказался точно таким же, как у нее? – подозрительно поинтересовалась Серафима Павловна. – И квартира совпала? Ключ подошел… Прекрати обманывать мать! Я каждый год смотрю по телевизору эту комедию. – Внезапно она догадалась о самом неприятном, что тот хотел бы скрыть. – А! Так она была пьяная! Признайся, сын! И вешалась тебе на шею, мошенница! На нее следует завести уголовное дело. Ты проверял, у тебя ничего не пропало?! – Серафима Павловна выскочила в комнату.
– Пропало! – крикнул ей вслед сын. – После ее отъезда пропало пианино!
– А! Я так и знала, – взвизгнула Серафима Павловна, – она увезла его с собой! Какое пианино? Что за идиотские шутки? – она вернулась на кухню. – У тебя никогда не было музыкальных инструментов. Слон наступил тебе на ухо, или это был медведь, но, скорее всего, они оба потоптались на твоем органе слуха. Наверняка она забрала все деньги и ценности.
