Вдруг одна из них и говорит:
— Ну и что? Подумаешь. Меня тоже выслали из Греции «за несовместимую деятельность».
Вся наша компания уставилась на нее.
Семнадцатилетняя дурочка никак не походила на резидента иностранной разведки, даже на подручную Джеймса Бонда еще не тянула по возрасту.
— Врешь! — недоверчиво скривила губки ее подруга.
— Могу побожиться, — ответила Нателла, при этом она поцеловала крестик, висящий на ее аппетитной груди.
— За такие клятвы тебя черти в аду трахать будут, — предупредила подруга.
— А что, черти — не мужики? — спросила красавица, довольная, что ей удалось привлечь внимание к своей персоне.
И чтобы закрепить инициативу, она принялась рассказывать о своих приключениях.
Нателла была дочкой атташе по культуре нашего посольства в Греции. Большую часть своего детства она провела с родителями на вилле, расположенной на самом берегу моря. И благодатный средиземноморский климат сделал свое дело. Нателла расцвела, и еще в восьмом классе в ней проснулась невероятная сексуальность. Она переспала со всеми мальчишками-одноклассниками, потом перешла на местных студентов. Потом вообще перестала являться домой после ночных дискотек. Родители наказывали ее, били, водили к врачу. Нателла клялась, что больше не будет, но удержаться не могла.
Чашу терпения переполнил ее роман с местным красавцем, владельцем отеля на одном из островов в Эгейском море. Нателла исчезла с ним на неделю, даже не позвонив родителям. На ее поиски была брошена служба безопасности посольства. Пришлось даже обратиться в местную полицию. Посол рвал и метал, обещал отправить папу из Греции и поставить крест на его карьере. Поэтому когда Нателла, хлопая своими наивными глазками, наконец появилась дома, то папа для начала выдрал ее как следует, а потом побежал в посольство докладывать о счастливом возвращении блудной дочери.
С огромным трудом ему удалось сохранить место в дипломатической службе, но в отношении Нателлы посол был неумолим:
— Выслать в двадцать четыре часа.
Папа выполнил приказ досрочно. Сразу после встречи с послом он лично отвез дочку в аэропорт и сдал под присмотр двух стюардесс, чтобы она, не дай бог, не сбежала.
В Москве Нателлу ждали суровые будни. По отцовскому приказу бабушка не давала ей ни копейки денег, постоянно следила за внучкой и докладывала родителям в Грецию о ее легкомысленном поведении. Ведь Нателка и в Москве своей гульбы не прекращала. Мама рыдала в трубку, а папа обещал скоро приехать и сурово наказать.
Наконец в веселой жизни нашей красавицы наступил знаменательный момент. Она окончила школу и сразу решила начать самостоятельную жизнь, чтобы больше не слышать родительских нравоучений. Вместе с приятельницей, такой же, как и она сама, постоянной посетительницей ночных дискотек, которую тоже доставали родители, они решили начать трудовой путь, устроившись медсестрами в лабораторию онкологического центра. Их привлекла реклама, обещавшая приличную зарплату, льготное поступление в медицинский институт, а главное — работу «сутки через трое». То есть, ссылаясь на напряженный трудовой график, можно было получить официальное разрешение не ночевать дома под присмотром бабушки.
— Сегодня утром у меня закончилось суточное дежурство в онкоцентре, и теперь три дня я совершенно свободна! — подвела черту под историей своей жизни Нателла и заявила напрямик: — Надеюсь, я не буду скучать в вашей компании.
Скучать эти трое суток я ей не дал, а через неделю раздался ее звонок:
— Алекс, кто такой Усольцев?
— Откуда я знаю?
— Он говорит, что заслуженный художник…
— А-а-а… Да-да. Слышал о нем что-то.
— Он богатый?
— Не знаю.
— Узнай, и поточнее. Мне это очень важно.
Через несколько дней Нателла заявляется ко мне:
— Ну? — Это у нее была такая манера начинать разговор. Без всяких «Здравствуй», «Как дела?» и тому подобных условностей.
— Что «ну»?
— Узнал про Усольцева?
— Узнал.
— Говори скорее, не мучай.
— А где нежный поцелуй? Где «милый, как я соскучилась»?
— Ой, блин! — скорчила гримасу Нател ка и принялась быстро раздеваться.
Пришлось рассказать ей все, что я узнал о народном, а не о заслуженном, как выяснилось, художнике, лауреате Государственной премии Ладомире Усольцеве.
— А главное ты узнал? — спросила Нателла.
— Что главное?
— Ну, деньги у него есть или нет?
— А какое это имеет значение?
— Очень большое. Он хочет на мне жениться.
— Судя по его творческой биографии, ему лет уже шестьдесят.
— Не шестьдесят, а шестьдесят три, а скоро будет шестьдесят четыре, если он, конечно доживет.
— Что значит «доживет»?
— А то, что он — пациент в нашем онкоцентре.
— Он что, умирает?
— Вроде того.
— Зачем ему жениться, если он долго не протянет?
— А об этом он не узнает.
— То есть как?
— А так. В нашей лаборатории делают тесты на мышах, прививают им культуру от пациентов и смотрят, в какой стадии заболевание. И мы, лаборанты, узнаем об этом первые. Усольцев вообще-то выглядит довольно бодро, его положили на обследование, но он обречен. Не жилец, в общем.
— И как же ты крутишь с ним роман?
— Да это не я кручу, а он со мной крутит. Я у него тоже вроде теста.
— Не понимаю.
— Что тут непонятного? Наша медицина ведь гуманная. Пациенту ни под каким видом не говорят о его настоящем диагнозе. И этот Усольцев, как человек неглупый, решил выяснить свой окончательный приговор через меня. Предложил мне руку и сердце. Ну, во-первых, я ему понравилась, а во-вторых, если я соглашусь, то значит у него, так он думает, есть шансы. Ведь не будет же такая юная девушка, как я, выходить замуж за смертника.
— А вдруг он узнает о своем состоянии?
— Не узнает.
— Почему?
— Потому что я подменила мышей.
— Что-что?
— Что слышал. Поменяла мышей с положительным тестом на других, с отрицательным.
— А откуда ты их взяла?
— От другого больного.
— Ты что, «приговорила» к смерти здорового человека?
— Ну и что?
— А что будет с этим пациентом, с его семьей, если они получат такое жуткое известие? Что будет с ним после химиотерапии?
— Да какое мне до него дело? Мне важно устроить свою жизнь. Ведь если Усольцев узнает, что ему осталось куковать всего три месяца, то наверняка впадет в депрессию и на мне не женится, а так я смогу выйти за него замуж и получить наследство. Поэтому ответь скорее, так есть у него деньги или нет?
— Ну, ты и чудовище, — произнес я. — Хорошо, что по своей глупости ты так откровенно рассказала, как относишься к мужчинам. Теперь буду знать.
— И что такого? Для чего же тогда вообще мужчины нужны? Ясно для чего. Чтобы обеспечить нам существование. А как они там живут или умирают, наплевать. Может, вы и строите какие-то иллюзии на свой счет, но наша женская правда такова. Что ты так на меня смотришь? Или я опять что-то не то сказала?
— «Мы, боконисты, веруем в то, что человечество разбито на группы, которые выполняют Божью волю, не ведая, что творят. Боконон называет такую группу КАРАСС, в мой личный КАРАСС меня привел мой так называемый КАНКАН, и этим КАНКАНОМ была моя книга, та ненаписанная книга, которую я хотел назвать „День, когда наступит конец света“». — Инга прервала чтение, сделала паузу и торжественно произнесла: — «Внимайте и радуйтесь! »
— «БОКО-МАРУ поможет! » — воскликнули все хором.
Эта веселая компания состояла из двух супружеских пар. Боб по прозвищу Мотылек был женат на латышке Инге, а англичанин Оливер — на русской Вике.
Все они были помешаны на романе Курта Воннегута «Колыбель для кошки». Этот затрепанный томик стал их библией.
Перед тем как отойти ко сну, они читали его, открывая на любой странице, и, хотя знали текст наизусть, внимали тайному смыслу этих случайных строк, как Священному Писанию.
Все они были дипломниками театрального института и жили в одном общежитии в двух семейных комнатах на разных этажах.
Вика, Инга и Мотылек оканчивали учебу на актерском факультете, а Оливер — на режиссерском.
Естественно, для дипломного спектакля была выбрана «Колыбель для кошки». Оливер, как постановщик, распределил главные роли между своими друзьями, а остальные достались их однокурсникам.
Суперкрасавицу Мону, «женщину первого дня Творения», играла Инга. По режиссерскому замыслу на дипломном спектакле она должна была играть обнаженной. Это был секрет, который четверка тайно готовила, чтобы привести кафедру режиссуры и актерского мастерства в состояние полного шока.
Ребята настолько сжились со своим будущим спектаклем, что не только фразы, но и манеру поведения в обыденной жизни они заимствовали из романа, так что было непонятно, где начиналась жизнь и где кончалась игра.
