– Я работала в лагере…
Ну понятно, стюардесса, то есть вожатая с авиационным уклоном!
– …и вот стоим мы с вожатыми, разговариваем и тут хоп… и нет меня!
– А где же ты? – удивленно спросила я.
– А я уже… лежу, подъемник, в общем, сломала!
Пора бы уже бывшей «танцовщице» знать, что подъем и подъемник – это арии из разных опер!
Или вот.
– Юрасик мой служил у самого Ельцина!
– Надо же, круто!
– Они там с солдатами кашу руками ели.
– Почему?
– Да ложек, блин, не было!
Если бы товарищ Ельцин услышал, то в гробу бы точно перевернулся!
Апофеозом Ленкиной тупости стал наш совместный поход на блошиный рынок. Проходя мимо одной старой немки, на столике, среди выставленных к продаже предметов, я увидела симпатичную лакированную сумочку прямиком из пятидесятых. Вспомнилась Коко Шанель, и, взяв в руки очаровательный аксессуар и вдохнув аромат старины, я мечтательно и образно сказала:
– Эта сумочка пахнет Парижем!
Из моих рук аксессуар мгновенно перекочевал в любопытные Ленкины руки. Минут двадцать она вертела ее и с яростью щупала, обнюхивала и даже (к ужасу испуганной владелицы раритета) попыталась укусить, потом в полном недоумении с обидой произнесла:
– Да ничем она не пахнет!
Кроме всего прочего, «ячейка» оказалось крайне беспардонной, включая маленького Юрасика. Но для нас самым страшным бедствием были их семейные нашествия под названием «гости». Впрочем, это национальная традиция наших людей, и даже тех, что проживают за рубежом. Вот представьте себе. Даже не подозревая, что кто-то заявится в гости, снимаешь косметику, переодеваешься в халат и вдруг – нежданный звонок в дверь и, как говорится, здравствуй, жопа – Новый год!
Однажды вечером, после звонка в дверь подъезда, благо, жили мы на первом этаже, увидели в окно, что у порога в полном составе топчется семья Елены. Не открыть было невозможно, потому что у нас горел свет. Тогда в слабой надежде на то, что, обнаружив мое отсутствие и присутствие в квартире только Эльки, они уйдут, я взяла свои башмаки, куртку и сумочку и залезла в трехстворчатый шкаф в спальне. На кухонном столе осталось стоять большое блюдо с чипсами, а на плите сковородка, полная котлет. Мы ведь как раз собирались поужинать. Как потом рассказала замученная Элька, компанию не смутило, что никого из взрослых нет. Удобно устроившись за столом, они начали говорить о всякой ерунде, а Юрасик сразу же пристроился к нашим чипсам. За ним бодро потянулись Лена и Юра-старший. Когда чипсы, благодаря их коллективным усилиям, закончились, пошли в ход наши котлеты, а затем картофельное пюре, примостившееся в кастрюльке рядом со сковородкой, а потом еще и фрукты, так неосмотрительно оставленные на кухонном шкафчике… В общем, прожорливая, саранчеобразная семейка завершила свой визит только тогда, когда ничего больше в зоне их видимости не осталось. Сожрали всё, как жадный Винни-Пух, гостивший у Кролика. Хорошо еще не оказались, как простоватый Пух, совершенно свободными до «пятницы»! В шкафу я просидела часа два, молясь, чтобы ушлая приятельница не начала шуровать по одежным шкафам, примеряя мои наряды.
Эта «дружба» нас так утомила, что вскоре мы завершили ее раз и навсегда.
Обживание на новом месте проходило успешно, когда нас взбудоражила приятная новость от Степы о продаже квартиры. Хоромы он продал за сто тридцать тысяч долларов, сумасшедшую, по тем временам, сумму, но… как мы и предполагали, получить средства в полном объеме даже и думать было нечего! Нам достались лишь тридцать, а сто тысяч разделили между собой страждущие. Знаю, что приличную сумму получил один из лидеров организованной преступности по прозвищу Костя-Могила, ныне покойный, кстати. За какие такие заслуги, непонятно. Неправедно полученные деньги, знаете ли, иногда встают поперек глотки! Нас обижать нельзя: бог накажет. И что же? Могила в могиле, а мы еще бодро гуляем по этому свету. Свое возмущение по поводу столь несправедливого распределения наших собственных средств показывать не стоило, чтобы не нарваться на неприятности. Поэтому, засунув взъерепенившийся язык в одно круглое, упитанное место, мы с благодарностью получили остатки – причитающуюся нам долю. Из этих денег выплатили свой долг Мишке и сделали кое-какие необходимые покупки, например, очень актуальный тогда модный телефон-факс. В конце концов, мы же собирались работать, а не валять дурака всю оставшуюся жизнь!
Надо сказать, что получатели социальных субсидий не должны иметь никаких финансовых средств, кроме пособия. То есть пособие – это удел самых неимущих, у которых вообще ничего нет. Но так думают только неискушенные немцы, а наши… наши особенные и гребут «бабки» двумя руками! С одной стороны, получают социальную помощь, а с другой, имеют свои нехилые тугрики в офшорах и банках самых финансовых стран таких, как Швейцария, Лихтенштейн, Люксембург, и представьте… под подушкой!
Таких, как мы, приехавших с тремя копейками в кармане, наверное два с половиной человека, а всё остальное еврейское население живет по принципу «и свое сохраню, и чужое не упущу»! То есть пью, гуляю на деньги немцев, зато свои сотни тысяч и миллионы будут целее. Дураков жить на собственные средства среди эмигрантов днем с огнем не сыщешь. А если бы социальное ведомство всерьез взялось за них и обнаружило тайные финансовые счета, то заставило бы своих подопечных жить на их собственные деньги, а заодно вернуть и полученные от социала средства. Кому это надо? А никому из еврейцев не надо! Более того, имея собственный капитал, так сказать, неприкосновенный запас, они умудряются получать еще и пособие, а иногда и прирабатывать по-черному, не платя налоги. Уклонение от налогов в Германии (и в целом в Европе) считается страшным преступлением, за которое грозит строгое наказание и огромный штраф. Но наши – храбрецы, ни о чем не думают, шпаря (sparen – экономить) свои «бабки» и хавая чужие, прямо скажем, с превеликим удовольcтвием.
Мы тоже не оказались счастливым честным исключением. В конце концов, приехали же сюда, как сказала душевная половинка, мстить экономически! В общем, с яростью кусали руку дающую! А зря… Вскоре и сами чуть не оказались на волосок от отлучения нас от государственной кормушки. Как-то раз Лев Рафаилович пошел в социал один, чтобы решить какой-то документальный вопрос. Будучи хлопцем вспыльчивым и агрессивным, он схватился со служащей, обслуживающей социальный отдел, к которому мы были прикреплены. Обругал ее и тех, кто там находился, последними словами, а в завершении своего «короткого» двухчасового выступления бросил: «Вы хуже фашистов!» Такое страшное оскорбление немцы пропустить не могли. Вызвали начальство, и скандал завершился тем, что к нам домой с инспекцией заявился начальник отдела социальной службы города.
Левка едва успел меня предупредить. Надо было, конечно, спрятать наши ценности, факс и картины, которые перевез из Питера Левкин двоюродный брат, но я не успела. В дверь раздался требовательный звонок. Пришлось открыть. На пороге стоял очень сердитый нечесаный бородатый дядька. Если вы думаете, что он как служащий был при галстуке и в костюме, ошибаетесь. На нем нелепо сидели короткие штаны, доходящие лишь до щиколотки, сандалии с торчащими из-под них белыми носками и какая-то застиранная футболка, поверх которой красовался жилет со множеством карманов, так сказать, на все случаи жизни. Да… прямо-таки вылитый начальник! Товарищ, кипя от ярости, прошел в гостиную и в ступоре остановился, оглядывая вызывающе красивую обстановку социальщиков. Тут его взгляд упал на новенький факс, и инспектор слетел с катушек:
– Да у них факс лучше, чем у меня! Всё! Не будет вам никаких пособий! – вынеся свой суровый приговор, он поспешно покинул наш дом.
Я была потрясена таким решением! И что теперь делать? На что жить? Через пять минут вернулся Левка, пришла из школы дочка, и внезапно зазвонил телефон. Элька нехотя взяла трубку. На проводе оказалась наша инспекторша, фрау Лель.
– Ну что, папа еще орет? – осторожно поинтересовалась она у дочери.
– Еще орет!
– Передай ему, – радостно объявила Лелька, – мы не будем лишать вас пособия!
– Спасибо! – выразила Элька горячую благодарность от имени всех перепуганных предстоящим лишением пособия членов семьи, и мы с утроенной силой продолжили объедать добрую Германию.
Жизнь на новой земле устаканивалась. Нежданно-негаданно пришло известие от нашей подруги по хайму Рахели Соломоновны, которая вместе с младшим сыном Игорем переехала из хайма в город Брауншвайг. Несмотря на инвалидность Гаррику удалось устроиться на работу в какие-то мастерские. Надо сказать, что в Германии приветствуется прием на работу инвалидов. Здесь даже на самых ответственных должностях, как например, в финансовых органах, трудятся люди с ДЦП, которые порой не могут даже толком разговаривать. А одна моя приятельница рассказала и вовсе неслыханную историю. Ее социальная инспекторша, еще молодая женщина, была…абсолютно глухой, но…имела помощницу, которая, сидя рядом с ней, крупными буквами печатала на компьютере текст разговора с клиентом. Если девушка по артикуляции не понимала собеседника, то смотрела в напечатанный текст. Вот так рабочее место одного человека обходится государству в две зарплаты, но страна идет на эти затраты, считая, что инвалиды имеют полное право жить и работать, как обычные люди, и это совершенно справедливо!
