Ложась спать, мы верим в наступление чудес. Мы заслужили их в очередях, у плиты, в холодных троллейбусах. Они нам награда за любовь к друзьям-негодяям, застрелившим нашу люстру. Самое часто загадываемое чудо – молодой, обнажённый половой партнёр, вваливающийся в дом первого января к обеду. Крайне редко реализуется. Поэтому новогодние пессимисты загадывают просто чемодан денег. Но тоже не получают. По небесным расценкам наши муки стоят лишь одного дня, в который ничего не произойдёт. Первого января ты проснёшься поздно, выпьешь и снова заснёшь. Других сортов счастья в России не бывает. Что бы там ни врал телевизор. И за то спасибо, впрочем.
Теперь про Лялю. Она – современная молодёжь, ей плевать на традиции. Ляля равнодушна к деньгам, кулинарии и киношным штампам. Она хотела шмальнуть из хлопушки по ёлке. Надымить, нашуметь, намусорить. Именно так, ей кажется, выглядит праздник. Мне же проще купить компьютер, чем пшик за пятьдесят центов. Мне не нравится соотношение цены хлопушки со сроком её службы.
Тридцать первого числа Ляля давила на меня психологически. Применяла вздохи, грустные глаза, клялась резко улучшить успеваемость. Она подарила мне три литра розовой незамерзайки, которые можно не подписывать, потому что передарить невозможно. Деньги от обедов позволяли девочке купить хлопушку самостоятельно. Но отец запретил. И Ляля, послушная дочь, не перечила. Только ходила опустошённо и ничему не радовалась. За час до закрытия я сам поскакал в магазин и купил ей проклятую пукалку. И ровно в девять (ждать не было сил) Ляля дёрнула за нитку. Был дым, мусор и шум, всё как в мечтах. В хлопушке нашлась ещё игрушка, неясное животное. Настоящий праздник! Мне вовек не пережить столько счастья. Хоть у меня есть все ингредиенты:
* * *
Жена приятная на вид и тактильно.
Дети пониженной вредности.
Три компьютера на случай, если захочется работать.
Японский джип старой школы.
Кот полосатый, обаятельный.
Холодильник с пельменями внутри.
Жильё в кредит.
Шуруповёрт как вторичный половой признак на случай вращательных работ.
Три литра моей личной незамерзайки.
Телевизор с бесконечной рекламой и кофе-машина к нему.
И всё равно, всё равно я какой-то недовольный.
Боже мой, боже, научи меня радоваться хлопушкам!
Пожар не только равен трети переезда. Он проще в организации и намного эффективней. Например, очевидное решение для застрявшего в подъезде комода – взорвать его вместе с лестницей, домом, кварталом, районом.
Всего у меня тридцать кубометров вещей, большой фургон. Вазочки, кастрюльки, наборы белья, будильники, тазы, сапоги за утюгами, 100 кило энциклопедий, четыре гитары, мангал, шесть мячиков. Бурундучки натаскали. Грузовик скрипел, кренился. Шкаф прежде считал себя мавзолеем. Не желая переезжать, он бил меня по морде дверью и посыпал мумиями тараканов. А когда-то, до микроволновок и телефонов, на грузчиков прыгали живые тараканы. Неудивительно, что Москва столько раз случайно возгоралась, а насчёт переездов в истории ни одного упоминания.
Многие вещи нашлись как бы впервые. Например, старинный сервиз. Чужая свекровь подарила кому-то эту дрянь. А он заполз в мой сервант и свил гнездо. Даша там его тайно холит. Есть с него нельзя, хоть я и не разбил ни блюдца за последнюю тысячу лет. Глупо начинать с сервиза, считает Даша. Густо-зелёный его орнамент очень кстати подавляет аппетит. Даша уверяет, это сказочные сюжеты, а не среднерусское болото. Полдня мы его пеленали в одеяла, в подушки, везли по ровным дорогам без рельсов, потом разворачивали, мыли.
Сейчас он глядит на меня из серванта, уверенный в превосходстве вещей над человеком.
Сама Даша пыталась не взять в новую жизнь мой отличный диван, слегка потёртый. Стильный, сидячий, для двух задниц, апогей уюта. Общая площадь дыр мешает прилюдно называть его кожаным. С другой стороны, мы зовём планету Землёй, а не Водой. Диван тоже заслуживает оптимизма. В юности он был дорогим, итальянским. Именно на нём я впервые трогал женскую ногу. Почистил однажды мандарин, разделил на двоих и как бы задел. Хозяйка ноги, как бы не заметила касания, а мандарин приняла. Диван тогда принадлежал ей, и до меня другие мужчины уже чистили этой девушке мандарины. Так что он не просто мебель, а трофей и спортивный кубок.
* * *
Ещё о переноске тяжестей. Будучи военным рядовым, грузил я как-то цемент лопатой. И часовой отказывался меня пристрелить, несмотря на плевки и оскорбления. Грузил всю ночь и утром поклялся однажды разбогатеть и не поднимать ничего тяжелей бутерброда. Прошло двадцать лет, отличий ноль. Я выбираю жильё подешевле, и мой собственный холодильник считает меня конём.
Друзья рассказали сто историй о роялях в качестве поддержки. Кажется, только у меня не было роялей. Все другие люди на Земле или покупали, или брали их напрокат, чтобы разнообразить свой скучный переезд. Один друг открутил роялю ноги и шесть часов тащил инструмент на шестой этаж. Всемером, из соображений мистической безопасности. Второй друг разобрал стену дома, желая украсить гостиную. Прочие стены при этом растрескались. Другу пришлось строить новую хату вокруг рояля. В третьей истории сантехник Нитунахин купил квартиру с таким инструментом и старушкой рояльщицей. Бабушка запивала чёрный хлеб кефиром и была очень стройной. Предложила Нитунахину выкупить рояль. Он отверг её выгодное предложение. И целый год ждал, когда инструмент сам себе найдёт новую старушку. Изредка звонил, спрашивал, как дела, но не торопил. Даже подарил коробку конфет, символ неспешности. Старуха мгновенно раскрыла эту попытку отравления. Раскричалась, конфеты в окно швырнула. Она была очень несчастной. Нитунахин не мог выгнать на улицу бедную женщину, отягощённую роялем и паранойей. Она сама вдруг уехала к сестре в Мелитополь. Сразу после конфет. И рояль унесла. В пустой квартире нашлась записка с таким, примерно, текстом:
1. За плинтусом в гостиной 25.000 долларов.
2. В кухонной столешнице 75.000 долларов.
3. За наличником входной двери 40.000 долларов.
4. В мешке с картошкой 60.000 долларов.
5. Итого 200.000.
Поневоле задумаешься о пользе кефирной диеты. После этого рассказа я обследовал своё новое жильё. Убеждал кота подключиться к поискам. С его нюхом и моей жадностью мы стали бы отличной командой. Но прежняя хозяйка, видимо, жила вразнос, на сливочных йогуртах. Ничего не нашли. Зато у нас прекрасный вид из окна. Когда мы видим далёкий дым, сразу понимаем, это кто-то недопереехал.
В первых постановках «Маленьких трагедий» зрители кричали Моцарту в финале «выплюнь каку» и «поставь бокал, придурок». В те времена все актёры сами играли на музыкальных инструментах. И если в пьесе было написано «Моцарт за фортепиано, играет», – Моцарт садился и играл.
– Какая глубина! Какая смелость и какая стройность! Ты, Моцарт, бог и сам того не знаешь! – говорил Сальери. Зрители легко с ним соглашались. Моцарт же смущался, переводил разговор на тему ужина. Он был талантливым и скромным, и жалко было травить такого человека.
Современные актёры игру на рояле больше имитируют. В нашем театре, например, хранится сценический муляж рояля с вырванными струнами. Моцарты и всякие Шуберты вздымают над ним трепетные руки и трясут головой. Скучный тапёр в кулисах одной рукой озвучивает происходящее, другой газету листает.
* * *
Кроме Моцарта и Сальери в «Маленьких трагедиях» есть ещё слепой скрипач. Моцарт приводит его ради смеха, так плохо старик играет. Параноику Сальери не смешно, он гонит бродягу прочь. Слов у скрипача нет, играть ничего не надо, кроме нот. На эту роль театр нанимает настоящего лабуха из оркестра. Слепоту обозначают повязкой на глазах. Так вот, один скрипач свою повязку потерял. Перед самым выходом на сцену. А Моцарт уже даёт реплику:
– Не вытерпел, привёл я скрипача, чтоб угостить тебя его искусством. Войди!
Деваться некуда. Музыкант взял инструмент, пошёл к рампе. Профессиональный актёр одной левой показал бы и слепоту, и близорукость, и даже инфракрасное зрение. Скрипач же выкручивался как мог. Он вытянул руку, закинул голову. Врезался в пианино, очень достоверно. Потом подошёл к краю сцены, стал вращать глазами. Зрители поняли, старик безумен. Такой интересный режиссёрский ход.
Неумелая, корявая скрипка должна была повернуть сюжет. Сальери начинает ругаться, Моцарт смеётся и сам садится за рояль, чтобы играть божественно. Зритель смекает, кто тут гений, а кто угрюмый параноик. Но избыточная пантомима поломала смысл сцены. Теперь Моцарт явно глумился над сумасшедшим, а потом ещё и музицировать сел.
