— О нет, сэр.
— И тем не менее, Дживз. Кстати, с чего тебе взбрело в голову, что мой план не сработает?
— Боюсь, сэр, мисс Анжела решит, что мистер Глоссоп отказывается от еды по причине расстройства желудка.
По правде говоря, об этом я как-то не подумал и, не стану вас обманывать, в первый момент даже не нашёлся, что ответить. Впрочем, я быстро разгадал хитрость Дживза. Мстительный малый, глубоко страдая от меркантильности — или инфантильности, — просто пытался вставлять мне палки в колёса. Я решил выбить из него дурь без лишних слов.
— Да? — сурово спросил я. — Ты так считаешь? Мне кажется, ты настолько увлёкся критикой своего молодого господина, что забыл о своих прямых обязанностях и подал мне не ту верхнюю одежду. Будь добр, Дживз, — продолжал я, делая изящный жест рукой в сторону лежавшего на кровати вечернего туалета или смокинга, как мы его называли в Cote d`Azur, — повесь это безобразие на вешалку и подай мне мой белый клубный пиджак с бронзовыми пуговицами.
Он многозначительно — по-моему, так можно сказать — на меня посмотрел. Когда я говорю «многозначительно», я имею в виду с уважением и одновременно с каким-то лукавым блеском в глазах. Лицо его на мгновение передёрнулось вроде как бы в улыбке и вроде как бы не в улыбке, если вы меня понимаете. К тому же он слегка кашлянул, прежде чем заговорить.
— Прошу простить меня за неумышленную небрежность, сэр, но в спешке я забыл упаковать эту часть вашего туалета.
Перед моим внутренним взором возник пакет, лежавший на кресле в холле, и я весело подмигнул Дживзу, Точно не помню, но, кажется, я даже замурлыкал себе под нос, прежде чем преподать урок строптивому малому.
— Знаю, Дживз. — Я улыбнулся глазами, лениво опустив веки, и стряхнул пылинку с безупречных кружевных манжет. — Но я никогда и ничего не забываю. Мой пиджак лежит в бумажном пакете на кресле в холле.
Должно быть, Дживз получил удар страшной силы, узнав, что номер у него не прошёл и никакие грязные интриги не помешали мне добиться своего, но, хотите верьте, хотите нет, хитрец даже не поморщился. По лицу Дживза редко можно что-нибудь заметить. Как я говорил Тяпе, в такие минуты он надевает маску и становится похожим на чучело совы.
— Ну же, Дживз. Сходи за моим белым клубным пиджаком, и чем скорее ты вернёшься, тем лучше.
— Слушаюсь, сэр.
— Вперёд, Дживз.
Минут через десять, находясь в прекрасном расположении духа и чувствуя лопатками пиджак, сидевший на мне как с иголочки, я вошёл в гостиную и первым делом увидел тётю Делию, которая при моём появлении наклонила голову набок и окинула меня оценивающим взглядом.
— Привет, клоун, — сказала она. — Собираешься дать представление?
По правде говоря, я не совсем понял, что именно ей не понравилось, и поэтому поспешил пролить свет истины на её загадочное поведение.
— В чём дело, тётя Делия? Может, тебя смущает мой пиджак?
— «Смущает» не то слово. Ты похож на задрипанного хориста из грошовой музыкальной комедии.
— Тебе не нравится мой клубный пиджак?
— Нет.
— Но ведь ты восхищалась им в Каннах!
— Мы не в Каннах.
— Но, прах побери:
— Ох, Берти, хватит. Кончай трепаться. Если ты хочешь насмешить моего дворецкого, милости прошу, не стесняйся. Всё это не имеет значения. Для меня ничто уже не имеет значения.
Её настроение мне не понравилось. Должен признаться, я не люблю, когда кто-нибудь ведёт себя так, словно у него на лбу написано: «Благая смерть, когда же ты придёшь?» Если к тому же учесть, что всего несколько минут назад я одержал блестящую победу над Дживзом — а такое не часто бывает, — можно не удивляться, что я хотел, чтобы вокруг меня царили радость и веселье.
— Не вешай нос, тётя Делия, — воодушевленно произнёс я.
— Да пошёл ты со своим носом, — мрачно заявила она в ответ. — Я только что беседовала с Томом.
— Ты всё ему сказала?
— Нет, это он мне всё сказал. У меня не хватило духу признаться.
— Опять пыхтит по поводу налогов?
— Вот именно, пыхтит. С пеной у рта доказывает мне, что человечество попадёт в геенну огненную и что каждый разумный человек может прочесть надпись на стене.
— На какой стене?
— Ветхий Завет, тупица. Валтасаров пир.
— Ах да, конечно. Никогда не понимал, как древним это удалось. Должно быть, пригласили на помощь фокусника.
— Жаль, я не могу пригласить фокусника, чтобы он как-нибудь помягче сообщил Тому о моём проигрыше в баккара.
Если тётю Делию беспокоил только этот пустяк, мне ничего не стоило её утешить. Со времени нашего последнего разговора я тщательно обдумал ситуацию и понял, в чём она дала промашку. Ежу было ясно, что она совершает роковую ошибку, желая во что бы то ни стало открыться дяде Тому. Ей вовсе не стоило волновать старикана и забивать ему голову всякими пустяками.
— Послушай, с какой стати ты собираешься поставить его в известность о своём проигрыше?
— А ты что предлагаешь? Хочешь, чтобы «Будуар миледи» последовал за человечеством в геенну огненную и сгорел там ярким пламенем? Так оно и будет, если на следующей неделе я не получу от Тома чек. В типографии на меня уже несколько месяцев косо смотрят.
— Ты меня не поняла. Сама посуди, ведь дядя Том всегда оплачивал счета «Будуара миледи», верно? Если, как ты говоришь, твой треклятый журнал уже два года едва держится на ногах, дядя Том должен был привыкнуть, что ему всё время приходится раскошеливаться. Ну, так вот, просто попроси у него денег на типографию, не открывая своего секрета.
— Уже просила. Перед тем, как уехать в Канны.
— И он отказал?
— Естественно, нет. Он распрощался с деньгами, как истинный джентльмен. Кстати, речь идёт именно о тех деньгах, которые я просадила в Каннах.
— Вот оно что. Не знал.
— Со знаниями у тебя всегда было туго.
Любовь племянника к тётушке заставила меня пропустить это замечание мимо ушей.
— О-ля-ля! — воскликнул я.
— Что ты сказал?
— Я сказал: «О-ля-ля!»
— Ещё раз скажешь, и я сверну тебе шею. Олялякай на кого-нибудь другого. У меня своих неприятностей по горло.
— Прости.
— В этом доме, кроме меня, никому олялякать не позволено. Это относится и к цоканию языком, если вдруг на тебя накатит такая блажь.
— Никогда.
— Пай-мальчик.
Я нахмурился. Честно признаться, у меня щемило в груди каждый раз, когда я начинал думать о том, в какой жуткий переплёт попала тётя Делия. Как я уже говорил, моё сердце обливалось кровью во время нашей первой беседы, и сейчас оно тоже начало обливаться кровью. Я знал, как сильно моя тётушка переживала за свой журнал. Наблюдать за его гибелью было для неё всё равно, что смотреть как её любимый ребенок тонет в очередной раз в каком-нибудь пруду. А дядя Том без соответствующей подготовки скорее подавился бы, чем пожертвовал бы на «Будуар миледи» хоть один пенни.
Внезапно меня осенило. Я понял, как надо действовать. Тётя Делия, решил я, должна встать в один ряд с остальными моими клиентами. Получалось очень складно: Тяпа Глоссоп откажется от пищи, чтобы Анжела растаяла от любви; Гусик Финк-Ноттль откажется от пищи, чтобы произвести впечатление на Бассет; тётя Делия должна была отказаться от пищи, чтобы смягчить каменное сердце дяди Тома. Красота моего плана заключалась в том, что число его участников не играло роли, чем больше, тем веселее, а успех был гарантирован в каждом случае.
— Придумал! — воскликнул я. — Тебе остаётся только одно: не ешь мяса!
Она посмотрела на меня каким-то чудным взглядом и молитвенно сложила руки на груди. Я не уверен, текли у неё слёзы по щекам или нет, но могу поклясться, глаза её были на мокром месте.
— Может, хватит, Берти? Мне без тебя тошно. Хоть раз в жизни не неси околесицу. Сделай сегодня исключение ради своей тёти Делии.
— Я не несу околесицы.
— Не спорю, с твоей колокольни тебе кажется, что ты говоришь разумно, но:
Мне стало ясно, что я, должно быть, недостаточно чётко изложил свою мысль.
— Не волнуйся, тётя Делия, — поспешил успокоить я свою плоть и кровь. — Ты просто меня не поняла. Всё будет в полном порядке. Когда я сказал «не ешь мяса», я имел в виду, ты должна вечером отказаться от пищи. Тебе надо сидеть за столом с несчастным видом и, едва двигая рукой, печальным жестом отправлять блюдо за блюдом обратно на кухню. Сама понимаешь, что произойдёт. Дядя Том заметит, что ты страдаешь отсутствием аппетита, и, я готов поспорить, после обеда подойдёт к тебе и скажет: «Делия, дорогая, — надеюсь, он называет тебя „Делия“, — Делия, дорогая, — скажет он, — почему ты ничего не ела? Что-нибудь случилось, Делия, дорогая?» — «О, Том, дорогой, — ответишь ты, — ты так ко мне внимателен, дорогой. Знаешь, дорогой, я ужасно беспокоюсь». — «Делия, дорогая», — скажет он:
В эту минуту тётя Делия меня перебила, заметив, что, судя по диалогу, Траверсы — слюнявые идиоты, и потребовала, чтобы я перешёл к делу.
