Над костром повисло молчание. В небе, одна за другой, появлялись звезды. С чего девчонка взяла, что будет дождь?
— Бруха, — процедил сквозь зубы Тавиньо, глядя туда, где среди теней растворилась тонкая фигурка.
«Ведьма».
Очень даже может быть. Мысль об убойной фантазии снова подействовала на меня… неправильно. Темнота, джунгли, открытый огонь, небо, звезды, ощущение опасности… и эта девчонка — всё вместе действовали на меня совершенно диким образом, обостряя каждый нерв. Заставляя чувствовать мир, как никогда ранее. В моей привычной жизни у меня было всё. Кроме этого чувства… всемогущества на грани помешательства. Прости, Господи, но мне казалось, будто это я стою в центре мира и заставляю солнце двигаться по кругу. Даже дышалось теперь по-другому.
И мне не было скучно.
Мы еще какое-то время посидели у костра. Сначала молча. Потом Эндрю вспомнил, что я говорил о карте. Карта для GPS-навигации у меня действительно была. И хотя спутники по-прежнему не ловились, можно было попробовать сориентироваться. Потом мы втроем до хрипоты спорили, сколько же мы летели и куда же нас занесло.
А потом пошел дождь.
Первая тяжелая капля упала на экран телефона. Следом по листьям деревьев застучали другие. Подхватив в подмышки подсохшие у огня ветки, мы, хохоча и улюлюкая, ломанулись к самолету. Как мальчишки, честное слово. Дрова закинули в багажное отделение. Я и Отавиу подтянулись в салон и помогли забраться американцу. Я захлопнул дверцу, и ливень обрушился на корпус самолета со всей своей тропической страстью. Посветив внутри фонариком телефона, мы обнаружили Келли, которая спала, свернувшись калачиком на своем разложенном кресле. А может, не спала, учитывая тот гомон, которым сопровождалось наше возвращение. А только делала вид.
Но никто не стал проверять.
Под барабанный бой капель мы разбрелись по креслам. По меркам цивилизации время было еще детское. Можно было бы залезть в Интернет или пойти в клуб, чтобы подцепить жаркую красотку. Но здесь, в зеленом море сельвы, действовали другие законы. Я немного поворочался и устроился на боку, глядя на блондинку. Ее губы были беззащитно приоткрыты во сне. Словно укрываясь от моего взгляда, она повернулась ко мне попой и нежными ступнями с маленькими пальчиками. Никогда не относился к фут-фетишистам, но сейчас мне захотелось перецеловать каждый из них.
Это всё джунгли. И афродизиаки. И первобытные инстинкты.
И ведьма Келли.
[1] Рев ревуна слышно за 3 км. На самом деле обычно они ревут утром (утренняя коллективная распевка стада) и после обеда (преимущественно сольные выступления доминантных самцов).
[2] Муравьи-пули Paraponera clavata действительно живут в Колумбии и очень больно кусаются. Боль после укуса сохраняется 24 часа и по шкале ужаления имеет максимальных балл, выше, чем у пчелы или осы. Фруктами они не интересуются. Но ведь для мести неважно, пришли они сами на запах или их принесли в баночке, правда?;)
Первый сон Келли.
Я думала, что долго не усну. Адреналин после подслушанного разговора бурлил в крови так, что пузырьки щипали в носу. Мне казалось, я была готова к такому. Трое молодых, здоровых самцов с полным боекомплектом тестостерона — разумно ожидать, что они захотят воспользоваться единственной доступной женщиной, чтобы разрядиться. Но слушать, как тебя делят, словно подстилку, оказалось невыносимо. Мне стоило огромного труда не ткнуть Отавиу пылающей веткой в причинное место.
Фух!
Однако стоило прилечь на кресло, сжав в кулачке подаренную отцом тунхас [1], как сон стал засасывать меня, словно трясина. Знакомое предчувствие наползало зловещей анакондой, гипнотизируя немигающим взглядом.
Чьим взглядом?..
Я пыталась сопротивляться, но даже шум вернувшихся мужчин не помог мне выплыть на поверхность. Я тонула, погружаясь всё глубже и глубже. Сон, словно вода у дна озера, заполнял легкие, и в какой-то момент я осознала бессмысленность борьбы. Нужно расслабиться. Завтра, с первыми лучами солнца, я вернусь в реальный мир. А пока…
А пока нужно подчиниться неизбежному. Быть покорной судьбе…
— …Научи меня быть покорной судьбе, Милостивая Бачуе [2], - говорила юная индианка, обращаясь к тунхас матери-прородительницы. — Подари отцу победы в боях, мамам, братьям и сестрам — здоровье, правителю сипе — долгую жизнь и процветание. Пусть Суачиас [3] обойдут наше селение стороной. И пусть мне позволят сегодня сходить на праздник, — смущенной скороговоркой добавила она. — Пожалуйста, — попросила она тихо-тихо. — А я отнесу тебе в храм самого красивого щенка из последнего приплода.
Со стороны храма Бочика [4] послышался звон гонга. Громкий лай был ответом. Скоро всё начнется. Завершив молитву, девушка выбежала из женского дома. Прямо перед ее носом прожужжала стремительная, как стрекоза, сине-зеленая колибри. Апони решила, что это добрый знак.
Апони — «Легкокрылая» — было ее прозвищем. Имя, которое ей дал отец — Кууоньяума, «Раскрывающая красивые крылья». Он назвал дочь в честь бабочек, в которых превращались души умерших. На коричневатых снизу крылышках умещались семь пар глаз, которыми предки следили за живыми. И когда они хотели дать знак, крылья вспыхивали на солнце голубым, переливчатым огнем [5]. Апони сама была, как бабочка — веселая и беззаботная, с яркими перьями, вплетенными в длинные черные косы и красной лентой на лбу. Сегодня она надела белый наряд до колен из самой нежной ткани. Полотнище было скреплено брошами по бокам и подвязано красным, в цвет ленты, поясом. В честь праздника серьги были самые богатые, те, которые отец привез в подарок из последнего похода.
Апони была чудо, какая красавица. Отец не уставал повторять это. А ее умелые пальчики пряли самые тонкие нитки из хлопка, из которых ткалось нежнейшее полотно. Скоро она вступит в брачный возраст, и род отдаст ее достойному мужчине. Отец позаботится о ней. Мамам повезло. Мичик и Сайа были родными сестрами. Отец взял в жены их обеих, и мамы во всем друг друга поддерживали. Сестренки Апони были еще маленькими. Но, да поможет ей Бачуе, у нее получится подружиться с другими женами. С одной стороны, хотелось бы, чтобы ее отдали первой женой. Тогда никто бы посмел ее обидеть. С другой — отец теперь почти не проводил ночи с мамами, предпочитая молоденькую Хучуй, которая была всего на три года старше самой Апони. А мамы всё больше работают на полях и ткут плащи, которыми отец оплачивал выкуп за последнюю жену. Но они не жалуются. Женский дом большой, всем хватает места. У папы много земли, которая дает хорошие урожаи. Ему даже разрешается охотиться на оленей [6]. Дома всегда есть пища. Отец после походов балует всех подарками. О чем жаловаться? В любом случае, женщина должна быть покорна своей судьбе.
Девушка надеялась выскользнуть из дома незаметно, но во дворе столкнулась с отцом. Он казался Апони огромным и страшным. Широкие плечи, изрезанные шрамами. Мощные, как у ягуара, мускулы. Грудь прикрыта золотыми щитками. Уши и щеки проколоты бесконечными золотыми трубочками по количеству убитых в бою врагов. Апони встала, как вкопанная, и опустила взгляд. Не должно юной девушке смотреть в глаза мужчине.
— Ты куда собралась? — строгий вопрос отца поймал ее врасплох, как силки — птицу.
— С-сегодня будут закладывать новый Дом, — выдавила она, теребя браслет из золотых священных животных. — Пожалуйста, отец. Можно, я тоже пойду посмотреть? — она бросила на родителя короткий взгляд.
Отец рассмеялся низким, грудным смехом.
— Лети, бабочка. Лети! — насмешливо произнес он.
— Спасибо, папа! — запрыгала от радости Апони, но тут же остановилась.
Отяжелевшие груди прыгали под покрывалом, норовя вывалиться наружу. Мамы говорили, что богиня Уитака [7], назло мужу Бочике, наделяла женщин чувственным огнем, чтобы лишать разума мужчин. Нельзя распалять им никого, кроме супруга. Девушка одернула полотнище наряда.
Но отец рассмеялся и шлепнул дочку по попе.
