Выскочившая за котом Каля неслась по лестнице, воя, как пожарная и скорая вместе взятые. Пострадавший Бусик был извлечен из своего убежища, схвачен в жаркие объятия и унесен домой. Причитания Кали над «маминой маламурочкой» и «гнусным подонком» разносились по Софиевской до ночи, пока явившийся со смены Алик не был спешно откомандирован за ветеринаром.
Доктор, выманенный из постели двойным тарифом и армянским коньячком, осмотрел «мамину маламурочку», сообщил, что кости целы, все на месте и жировая прослойка смягчила котику удар. Но полежать ему не помешает - стресс, ушиб, все такое - нет, не помешает. Пусть животное отдохнет.
Бусику в полном соответствии с докторскими указаниями был обеспечен полноценный отдых. Ему жарились котлетки и фаршировалась шейка - отдельная, без специй. Ему покупалось козье молочко и домашние сливки. И ему не разрешали ходить. Каждая попытка кота встать пресекалась строго-настрого - его хватали на руки и переносили к тому месту, куда он собирался направиться. На второй неделе кот вошел во вкус. И от попыток встать и передвинуться перешел к голосовым командам. Он обнаружил, что хозяева безоговорочно реагируют на его сигналы. Какие выводы из их поведения должна была сделать «мамина маламурочка», которая на самом деле была «гнусным подонком»? Правильно. И Бусик слег окончательно. Теперь его жизнь протекала на специально выделенном ему широком кресле, где он валялся, изредка меняя позы и протягивая лапу за очередной котлеткой. Или кусочком печеночки. Или скумбрийки. Молочком его поили, поднося мисочку прямо к ротику, чтобы котик не напрягался и не дай Б-г, себе что-нибудь еще не повредил.
Когда я наблюдала за котом, брезгливо воротящим жирную мордочку от базарного творога, во всем моем организме просыпалось дружеское сочувствие - сочувствие одесского «пичканного» ребенка.
У нас во дворах и в семьях считалось нормальным бесконечно готовить. Много. Вкусно. Для всех, и чтоб осталось. Детей было положено «пичкать», чтоб они нам были здоровы. Дети в Одессе, если они до года весят меньше хорошо набитого чемодана, считаются смертельно больными. И их, соответственно, пичкают. А они, само собой, не едят. Дети в Одессе моего детства не ели поголовно все. И почти все болели ацетоном (в других городах эта болезнь никому не известна). Детей принято было кормить черной икрой, говяжьей печенкой, гранатами, яйцами всмятку и клубникой. Еще, конечно, все ели «с базара» - базарное масло, базарный «твиражок», базарную сметанку. И вот, когда бабушка запихнет в вас с утра два яичка, бутербродик с икрой и базарным масличком слоем в палец, и «мысочку» клубнички (не съешь - гулять не пойдешь!), а вам четыре года - и вы не будете рвать? И у вас не будет ацетона? Хочу это видеть. На обед в ребенка заталкивали: зеленый борщик с базарной сметанкой и яичком, биточки из тюлечки, шмат штруделя с маком и черносливом, и «фрукту» на закуску. В полдник мы все шли домой «крутить гогИль-могИль», это еще та песня, я вам скажу. В нормальный одесский гоголь-моголь идет три-четыре желточка, шмат базарного масла, сахар и какао. Дальше - крутите черенком ложки по граненому стакану (надо, чтобы грани были внутри), пока не разотрете в пену. Потом запихиваете это в ребенка. Иначе он умрет от голода, вы помните? После еды ребенка надо уложить, «чтоб жирок завязался»... лежишь, как идиот, спать не хочется, смотришь в потолок - там скачут солнечные зайчики, проскочившие через виноградные листья...тихо стучится в стекло оса...постукивает нож о край тарелки...бабушка под окном режет арбуз (ребенок проснется, захочет что-то скушать) - и напряженно-расслабленно ждешь первого крика первого выпущенного во двор ребенка, как стартовый сигнал: Можно! Вскакиваешь и выползаешь на порог, делая вид, что проснулся...
Так вот, о чем это я? Одесские пичканные дети категорически «не ели свое», зато абсолютно нормально съедали все в гостях. Наши мамы выходили из положения - носили свою еду по соседкам, а те кормили ею чужих детей. Такая простая система охвата всех детей двора правильным домашним питанием. Миша поест у Бори, Боря поест у Миши, все нормально, дети не голодные. Стоны моей мамы «вот будет у тебя самой дочка, вот будет она тебе так кушать как ты мне, вот тогда и узнаешь» сбылись на все 100 - моя дочь не ела ничего, плевалась «твиражком», держала за щеками кашу сутками, оставаясь при этом «толстым и красивым настоящим ребенком»...
В те времена, когда я наблюдала за жизнью страдающего калиного кота, своих детей, в которых мне нужно было бы запихивать еду, у меня еще не было - и именно поэтому я могла испытывать к «пичканному» животному искреннее и непритворное сочувствие.
А наблюдать там было за чем. Продукты в калином доме и до падения Бусика не переводились, а теперь в связи с госпитальным режимом их поступление превратилось в неиссякаемый поток. Источником потока служил буфет при ведомственной гостинице то ли обкома, то ли исполкома, где наша героиня служила кастеляншей. И носила оттуда в дом. «Носить в дом» во все времена - что Антанты, что советской власти, что борьбы с алкоголизмом, что рейдерским захватом приватизированной собственности, считалось в Одессе единственно правильным поведением здравомыслящего человека. И все, кто мог - носили. А кто не мог - ну, тот, извините, не мог претендовать на то, чтобы считаться приличным человеком и хорошей партией для создания семьи. Каля, судя по количеству браков и брильянтиков, была-таки приличной девушкой и завидной партией. И она носила в дом. О, как она носила! По понедельникам она носила масло или сметану - килограмма три, не меньше. По средам она носила мясо - таким же весом и хорошим цельным куском. По пятницам она тащила рыбу - судачков или форельку. Или щучку на фиш - рыбка оставалась в холодильнике буфета от рыбного четверга. Иногда она несла сахар. Иногда муку. Иногда бутылек постного масла. А в остальные дни она не работала. У нее была только половина ставки.
Поскольку употребить лично от понедельника до понедельника такое количество продуктов не удавалось, на кухне бурлила биржевая деятельность - соседи проворачивали многоступенчатые и витиеватые махинации, меняя одни принесенные «в дом» предметы на другие. Натуробмен процветал на всех уровнях дворового сообщества - нашлось применение даже мне, бесхозяйственной и несерьезной студентке. За ежедневные прогулки с пуделем Матильды Семеновны я имела доступ к ее шикарной библиотеке.
Тот набор продуктов, который доставался Кале в результате меновой деятельности, незамедлительно и разнообразно перерабатывался. Как она готовила! Сейчас так уже не модно. Сейчас модно позвонить по телефону и получить прямо на дом какую-то ерунду из ближайшей пиццерии. Или суши. Или что-нибудь еще, условно съедобное. А тогда что вы могли получить? Мититеи из столовой? И то вам пришлось бы за ними тащиться через полгорода. Так вот, Каля таки готовила. Она крутила котлеты и фаршировала рыбу, она рубила икру из синеньких и жарила биточки из тюльки... Она не ленилась делать «Оливье» не только на Новый год, а штрудели в ее доме просто не переводились. И среди всего этого кулинарного разгула она еще отдельно готовила для Бусика - шейку, печенку, фаршированные яйца, творожок с желточками. Чтоб он нам был здоров.
Через месяц в гости заскочил ветеринар. Он выпил коньячку, осмотрел Бусика и разрешил переходить к активной жизни. Кота торжественно опустили на пол и предложили пройтись. Он недоуменно обвел присутствующих укоризненным взглядом, сделал шаг и упал.
- Ничего, это у него мышцы немножко отвыкли - сказал ветеринар и поставил кота на ноги. Кот пошатнулся, лапы его подломились и он снова упал на пол.
- Попробуем еще раз, - не сдавался доктор, - подманите его чем-то.
Каля выгребла из холодильника миску домашнего паштета, холодец, кровяную колбасу, куриные крылышки в меду, еще какую-то снедь и стала подманивать Бусика к себе. Кот лежал неподвижно, вздрагивал от прикосновений и на еду не реагировал. Ветеринар недоуменно щупал жирные бока, цокал языком и пожимал плечами. Каля всхлипывала. Алик предложил версию паралича на нервной почве - и она была принята, как самая правдоподобная. Ветеринар пообещал заскакивать с осмотрами, и утешительно кивая «Да рассосется со временем, непременно рассосется» - раскланялся. Кот был помещен на свое законное место в кресле и получил утешительный приз в виде биточка из тюлечки. Жизнь продолжалась.
А где-то через год после трагической охоты на голубей, выпало Кале счастье - турпутевка за границу. На двоих. Конечно, не в Париж или Лондон, но нашему человеку в те времена и Болгария была Европой. И настали для Кали с Аликом «дни тревог и тягостных раздумий» о судьбе несчастного котика. С собой взять нельзя. Отказаться от поездки - ну, таких идиотов на всей Софиевской не водилось. Отдать на время в хорошие руки - а где гарантия, что «мамину маламурочку» не обидят и не обделят кусочком курочки? Каля изводила себя на нет и металась, пока не вспомнила о племяннике-студенте, который наверняка рад будет пожить в цивильных условиях, а не в общаге. Бесплатно. За присмотр за Бусиком.
