Лжедмитрий перешел свой степной Рубикон 15 августа 1604 года. Ему сдались Моравск и Чернигов, Путивль, множество мелких городков. Лавиной хлынуло к Лжедмитрию войско московское. У Бориса остались только старики да больные. Пришлось ему выковыривать пушечное мясо из самых гнилых нор и лесов. Но это войско в 50 000 оказалось малым против 15000 солдат Самозванца. В бою под Новгородом Северским Лжедмитрий разбил армию своего «крестного» Мстиславского.
Поляки сразу потребовали платы за службу, но у Гриши денег не было, да и занят он был, — оплакивал 4 000 русских, павших от его руки. Поляки бросили невыгодную службу и уехали. Их тотчас заменили украинские казаки, их пришло 12 тысяч.
Зимой 1605 года Лжедмитрий был разбит под Севском, — неудачно попал под московскую артиллерию. Он засел в Путивле и заскучал. Но тут к нему пришло еще 4 000 донских казаков. В городах по Руси то там, то сям объявлялись приверженцы молодого претендента, московская армия топталась без толку.
Приближался момент истины. Этой истиной для Годунова было привычное подлое убийство, а не подвиг в бою. Годунов подослал к Григорию попа с ядом. Григорий вычислил попа.
Небесному начальнику тоже надоела резвость его слуг церковных и коронованных. Контрудар последовал незамедлительно. 13 апреля 1605 года царь Борис встал из-за стола, как вдруг изо рта и носа у него хлынула кровь, и он упал. За два часа предсмертных страданий попы успели постричь его в монахи под нелепым именем Боголеп. Бога прямо скривило от такой наглости.
Москва присягнула молодому Федору Борисовичу, его сестре Ксении и матери Марье Григорьевне. Несытой семье надо было бы когти рвать, но старой царице очень хотелось поправить самой. И она погубила и себя, и детей.
7 мая войска Басманова, Голицина, Шереметева, Салтыкова перешли на сторону Лжедмитрия. 19 мая пошли на Орел. Оттуда — на Москву. Впереди войска полетели гонцы с текстом присяги новому царю. Москвичи быстро присягнули по окраинам столицы, а центр решили поднести победителю на блюдечке с голубой каемочкой. Вспыхнул бунт. Стали громить команду Годунова. Сначала вытащили из собора патриарха Иова и — вот суеверный народ! — просто сослали его в захолустный монастырь. Сватьев и братьев Годунова тоже сослали. Задушили только самого свирепого мздоимца Семена Годунова. Как всегда, хуже всех пришлось невинным младенцам. В дом царицы Марьи пришла великолепная семерка из трех стрельцов и четырех князей во главе с Голицыным и Молчановым. Царицу Марью быстро и аккуратно удавили. Долго и мучительно убивали сопротивлявшегося Федора, наконец, раздавили ему отличительный признак и добили. Царевну Ксению оставили нетронутой. Народу объявили, что Федор с матерью отравились со страху. Тело Бориса Годунова вытащили из Архангельского собора и зарыли в простом гробу в бедном Варсонофьевском монастыре на Сретенке.
Правдивая история Лжедмитрия I20 июня 1605 года Лжедмитрий въезжал в Москву.
Под звон всех колоколов народ наш вылез на крыши, высунулся в окна, коленопреклоненно выстелил все улицы. Люди вопили в нечаянном умилении:
«Дай Господи тебе, государь, здоровья! Ты наше солнышко праведное!» — Того и вам желаю, — ласково отвечал Гриша.
Новый царь переехал реку по «живому» (понтонному) мосту и въехал на Красную площадь. На Лобном месте его ждало терпимое духовенство.
Здесь, у Лобного места, среди ясного, тихого летнего полдня на Гришу вдруг налетел дерзкий вихрь, закружил пыль. Многие подброшенные москвичами шапки упали далеко в сторону и к владельцам не вернулись. Гриша намека насчет Шапки не понял, подъехал к Василию Блаженному, зашел с попами помолиться.
Выйдя на свежий воздух, окинул Гриша взглядом Кремль, народную массу, проговорил что-то типа, как я рад, как я рад, и прослезился. «Народ, видя слезы царя, принялся также рыдать».
Пока Григорий ходил по кремлевским церквям, на площади начались гуляния. Один за другим на опасное возвышение поднимались ораторы, и, стоя «на крови», проникновенно божились, что царь — настоящий. Богдан Бельский — так тот и крест поцеловал. Поляки, пришедшие с Гришей, били в бубны, дули в дудки, ругались пьяными иностранными словами.
Новый патриарх Игнатий, беглый грек, прибившийся к Тульской епархии и первым благословивший нового царя на подъезде к Москве (за что и должность получил), теперь бурно провозглашал Гришу царем.
И только Василий Шуйский мрачно бродил в толпе. Он упорно отказывался свидетельствовать о гибели царевича, пока Лжедмитрий шел к Москве: хотел свалить Годунова. И вот — получилось. Но теперь Годунова нет, а ему опять приходится кланяться чумазому «царю». И стал Шуйский тихо разоблачать Самозванца. Составился и заговор. Но сообщники разболтали все дело, Шуйского схватили и стали судить. На суде с возмутительным участием подлых народных заседателей (!) в качестве обвинителя выступил сам Григорий. И так ловко он говорил, что все ему поверили и поняли, что Васька врет, чтобы самому воцариться. И единогласно приговорили Шуйского к смерти с конфискацией.
И когда его уже вывели на Лобное место, когда прочитали «сказку», какой он плохой и как ему надо отрубить за это голову, когда он уже попрощался с народом и нагло заявил, что умирает за правое дело, так только тогда выбежал посыльный и зачитал ему помилование и высылку в дальний монастырь. И почти с дороги Василия вернули в Москву и восстановили в боярстве. Вот уж, милостив государь!
18 июля «великий мечник» (титул по польскому образцу) Михайла Скопин-Шуйский вез в Москву мать царевича Дмитрия Иоанновича Марию Нагую. Чувствуете накал момента?! Представьте, какой мог выйти конфуз, если бы Гриша встретил мать-Марию на златом крыльце? Вот бы она при стечении народа завопила безумным рыком: «Куда девали сына, Митеньку? Опять зарезали маленького?!» Надо было сцену готовить. Гриша сел на конька и рванул навстречу к маме. У села Тайнинского, у большой дороги поставили шатер. Там сел Гриша. Туда без свидетелей запустили привезенную Нагую...
Вот бы заглянуть в тот миг в их лица! Вот бы послушать, о чем они говорили!
Но вышли из шатра они, обнявшись и рыдая — каждый о своем.
Народ наш плаксивый тоже зарыдал весь. Но не о своем, а опять о чужом. И как ему было не плакать, когда чуть не всю дорогу до Москвы Гриша шел пешком у колеса маминой кареты.
Поместили Марию-Марфу в Вознесенском монастыре, и царь к ней ездил каждый день. Гриша ее уговаривал быть самозванной матерью и ежедневно проверял градус маминого настроения. И добился-таки Гриша своего. Усыновила его Нагая.
— А что, — небось думала она, — маленького моего все равно не воротишь. А этот парень умный, ласковый, добрый, справедливый. Уж лучше пусть он будет, чем убийцы Годуновы, предатели Шуйские, сволочи московские.
Тут уж на полном праве стал Гриша венчаться на царство.
Оставим его на минутку поговорить с Богом, и поговорим меж собой...
Вот, допустим, наблюдаем мы с вами, дорогие читатели, коронацию какого-нибудь другого царя. Что мы там видим? А вот что.
Здоровый, чернобородый дядька клянется Богу в смирении и кротости. Но внизу кадра выскакивают субтитры: это он убил мальчика невинного, казнил и искалечил толпы людей. Мы сразу с отвращением переключаемся на другой канал.
Там венчают тихого идиота. Титры бегут по-мексикански, но мы чувствуем, что идиот нам тоже чем-то неприятен.
На третьем канале кругломордый жлоб уже и Бога не поминает.
На четвертом кавказский попик-расстрига страшно улыбается, с трудом подбирая русские слова.
Дальше — совсем плохо: визгливый коротышка плюется словом «расстрелять» и объявляет о подозрительности интеллигенции и Писца в особенности.
Ну, мы выключаем наш старый ущербный телевизор и смотрим через дырочку в церковной занавеске. Там стоит наш Гриша. Молодой, красивый, умытый, достаточно ученый и не злой.
Конечно, мы начинаем его любить, хвалить и хотеть. И хотеть даже на царство, то есть — на себя.
После венчания Григорий стал править. Сослал, куда подальше, 74 семейства годуновских сотрапезников, осыпал милостями первых его узнавших, вернул в столицу слепого царя Симеона Бекбулатовича: пусть себе царствует понарошку, ведь тоже перед Богом венчан.
И еще начал Гриша править по-настоящему. Вдруг стал ходить он в Думу. Придет, сядет в кресло, слушает, чего там думские фракции обсуждают. Думцы сначала Гришу держали за дурачка, вели старую игру. Это когда на повестку дня выносится уже решенный и оплаченный вопрос или когда выносится вопрос, оплаченный, чтобы не было решения. И все понимают, кто взял бабки, сколько и у кого. А Гриша слушал, слушал, да и сломал эту лавочку. Стал он одергивать воров чиновных и в пять минут решать такие дела, которые и по сей день в государственной думе честного и скорого решения иметь не могут. Думские только охали. На косноязычные возражения карьерных крыс, что так бы, батюшка, решать негоже, Гриша выдавал такие складные речи, такие проводил греко-римские аналогии, так красиво излагал, что бояре только потели.
