Объясняю, что ни пушту, ни фарси, ни дари не владею.
«Да мы знаем, но мы думали…»
«Не владею».
«Ну хоть посмотри…»
В общем, в два прибегает переводчица с пушту. Мы садимся смотреть сделанное.
«Вы знаете язык?» — спрашивает она.
«Нет».
«А как вы разобрались?»
«По Аллахам. Перевод—то дословный. Так что считаю, сколько Аллахов в каждом блоке, смотрю расположение, потом сверяюсь с переводом — где такое же».
Править, впрочем, все равно пришлось довольно много.
* * *
На какое—то время легла сеть. В библиотеке — ремонт. Звоню коллеге Марку Стоичу и спрашиваю:
— Ты случайно не знаешь, как по английски «питьевой спирт»?
— Что?
— Спирт, питьевой.
— А это что?
Объясняю.
— А чем оно от водки отличается?
Объясняю.
— А что, в русском для этого специальное выражение есть?
— Да.
— Следовало ожидать. Нет, нет у нас такого выражения. И, — в голосе крайнее омерзение, — быть не может. Не может. Тебе померещилось.
Вернулась сеть. Звоню Стоичу.
— Может быть. И есть. Называется potable ethanol.
— А—ааааа. Ну это не у нас. Это у шотландцев.
— Почему у шотландцев?
— Потому что это у них все, что удастся поймать, идет в горшок (pot), даже спирт. — пауза, — Хотя… Хотя это объяснит, почему кое—какие английские блюда есть невозможно.
— Кое—какие?
Пауза.
— В общем, все.
* * *
Тут недавно была история с пушту. Вчера мне эту даму еще раз подсадили. Дали кассету, говорят — три минуты. Проверяю — и вправду три, странно… Ну, сделали мы их — и тут прибегает репортер и говорит «Тут еще пленочка секунд на 20, там часть вы уже перевели». 20 секунд оказались 5.5 минутами. С мааленьким уже переведенным кусочком — и вправду секунд на 20. Дошли до него. Ну я смотрю, слушаю и говорю:
«Это мы уже переводили».
Прокручиваю.
«А этого мы не переводили».
И начинаю стучать «Что делается в Таран—Куте, неизвестно».
Переводчица взлетает и пробивает крышу с воплем:
«Да что ж вы мне голову морочите, вы знаете пушту!»
И объяснить ей, что эти слова в программе повторяются пятый раз, мне не удалось.
Теперь она считает, что это — заговор.
Я — тоже.
Сегодня мне дали на перевод киргизский фильм. Без переводчика и с неразмеченными монтажными листами.
Считаю слова «сын», «волк» и «конь».
* * *
Несколько дней назад отправляю посылку в Россию. Сегодня звонят, вызывают на почту. У меня выходной, отчего не пойти… иду.
Мне говорят:
«Простите, но ваш груз задержали на таможне».
«Какой груз?»
«Посылку такую—то».
«На какой таможне?»
«На нашей».
«Почему?»
«Груз имеет коммерческую ценность, а декларации нет».
«Какую ценность?»
«Ну у вас там информационные носители».
«Но это подарок».
«И прекрасно. Пишите следующее…»
И заполняю я таможенную декларацию, в которой записано, что раньше содержимое коммерческую стоимость имело, а теперь не имеет, а потому предназначается в подарок.
Причинно—следственная цепочка меня несколько обескуражила — но не буду же я спорить с таможней…
Интересно, что скажет об этом российская сторона.
* * *
Утром гуляем гостей по берегу. На дальней стороне пляжа, уже в скалах, слышен громовой лай. Подходим. На плоской скале лежит большой и пыльный меховой мешок. Коричневый. Полукругом на песке метрах эдак в десяти от него стоит компания из шести собак и его облаивает. Мешок отлаивается в ответ. Зубы у него очень впечатляющие. Котик.
Вытаскиваю телефон, звоню в наш полицейский участок (он в двух кварталах). Говорю
— У вас тут котик лежит.
— Ну, лежит.
— А вы не проверяли, что он делает в неположенном месте, может, ему плохо?
— Ему хорошо.
— Вы уверены?
— Очень хорошо.
— А почему вы так решили?
— А он у нас час назад ведро рыбы сожрал. И каждой рыбиной жонглировал.
— А, — говорю, — спасибо.
— Не за что, — говорят. — Только вы его лучше не кормите, а то ему и вправду плохо станет.
Пришлось пообещать, что не буду. Тем более, что котик был занят.
* * *
Нельзя в Австралии шутить.
Как известно, Австралия славна, в частности тем, что поставляет верблюдов в арабские страны. Ну, вот завезли англичане таких замечательных верблюдов — по пустыням местным передвигаться, а они возьми да размножься и процвети — к вящему умалению аравийских пород.
Когда мне об этом стало известно, то первым моим соображением было: «следующей статьей эскпорта в Аравию должен стать песок».
Так вот, это не шутки. Это суровая действительность. Вплоть до того момента, когда остров Фрэйзер (названный в честь первой угодившей на него жертвы кораблекрушения) зачислили в Национальные Парки, там добывали… песок. Радужный песок удивительно чистых тонов — слепящий белый, ярко—желтый, оранжевый, пурпурный… И одним из потребителей были — да, да. Саудовская Аравия и Эмираты.
Ничего на этом свете нельзя придумать.
История о настоящей любви.[8]
Предыстория такая — нам всем подводникам, под воду по долгу службы лезущим, надо каждый год проходить курс DAN Oxygen Provider и обновлять знания по CPR and First Aid. Там учат (напоминают) как давать кислород человеку, пострадавшему в результате diving accident. Так вот в прошлом году мужик рассказал такую историю.
Представьте себе небольшой австралийский городок, где соседи друг друга прекрасно знают годами. Вот женщина заметила, что она не видела своих соседей весь вечер. На другой день она решила зайти к ним, постучала в дверь, та не заперта, зашла в дом, зовет хозяев — никто не отвечает. Дверь на задний двор открыта, она выходит на двор и замечает соседку в дверном проеме сарайчика. Хозяйка делает CPR, то есть искусственное дыхание и непрямой массаж сердца своему мужу. Соседка бежит в дом, вызывает скорую помощь, те приезжают и забирают мужа и жену в госпиталь. И жена проводит в госпитале заметно больше времени, чем муж. Оказалось, что мужу стало плохо с сердцем в сарайчике с инструментами, жена побежала его спасать, фактически дышала за него и массировала его сердце около суток. Без перерыва. Она не решалась отойти позвать на помощь. Вот и вся история о настоящей любви.
(истории с двух работ)Водим по колледжу делегацию с той стороны шарика. Попутно делегация интересуется, как мы соотносимся с государством и чего оно от нас хочет. Мы начинаем объяснять. Заодно объясняем про государство.
По факту — парламентская демократия, по закону… наверное, лучше не нужно, этого вам никто не объяснит, все давно запутались. Да, в общем конфедерация. Глава государства, да, королева. Нет, мы не часть империи, просто она у нас с англичанами общая. Королева, а не империя. Да, так удобнее. Нет, нету. Нет, нету. Нет, и свободы слова нету. То есть, по факту есть, а в законе нету.
— Как это есть, а в законе нету?
— Ну есть, но нигде не прописано.
— А как это может быть, чтобы было — и нигде не прописано. Это непорядок.
— Ну как, непорядок. Что, лучше было бы, если бы прописано было, а в наличии не было?
— А вот это, — наставительно сказал высокий гость, — естественно. Так бывает. А у вас все как—то… как у антиподов.
— А мы кто? — хором спросили мы.
И тут уже отвечать было нечего.
У деловой группы из РФ между двумя встречами заезд в зверинец. Переводчику, естественно, положено пребывать с, хотя местная сумчатая фауна известна своей общей молчаливостью. Зверинец хороший, большой, просторный. Животным там удобно. В вольере у клинохвостого орла в качестве насеста стоит телеграфный столб.
И стою я себе на дорожке и вижу, как на лужайке служитель выгуливает оливкового питона. Замечательный питон, светло—зеленый, метра на три — это много, оливковые растут примерно до четырех. Ну как не подойти поздороваться?
Иду, здороваюсь. Организм оценил меня — и пополз. На меня. И по мне.
Стою, ползет.
Служитель говорит:
— Слушай, у меня хвост кончается.
— У меня, вообще—то, я кончаюсь.
Потому что я уже по самые уши в питоне, а его голова качается где—то под левым локтем.
А группа уже сбежалась и всю эту радость фотографирует. И все бы хорошо, только одного товарища мой вид вдохновил — и он решил, что тоже так хочет. Подошел — и цоп.
А питон—то понимает только одно, что его силой с «дерева» ташшшат. И естественно что? Правильно, начинает цепляться. То бишь, вцепляться, в меня. Изо всех своих питоньих сил.
Ну тут служитель очнулся, отцепил деятеля от питона, питон сам сполз с меня…
Все хорошо. Кроме немножко ребер и, естественно, костюма.
