Вокруг него, словно Луна вокруг Земли, бегал Резинкин.
– Ну как, тебе полегчало? Тебе полегчало?
Здоровый, проделав колоссальный объем работы, сейчас не был склонен к разговорам. Ему бы дух перевести. И в этот момент, когда он стоял, склонившись к земле с мокрой башкой, появился «уазик».
– Еще бы две минуты...
– Заткнись, – цыкнул Простаков на Резину, потряхивая бритой головой. Крупные капли летели с его головы в разные стороны. – Мы спим, понял? Уходим.
Оба шуганулись обратно к жилищу и умерли на своих топчанах.
Холодец поставил так свою машину на стройплощадке, что свет фар освещал брезентовый полог.
Подождав, пока Мудрецкий подойдет к нему, Холодец показал пальцем на полог и одними губами произнес:
– Пошли.
Они приближались медленно, стараясь наступать на носки, чтобы ничто не хрустнуло под ногами. Холодец даже расстегнул кобуру, хотя пистолета не достал. Отбросив брезент, майор остановился.
Свет от фар осветил часть жилого помещения. Все солдаты как ни в чем не бывало спали на своих местах.
– Встать, – заорал Холодец. – Подъем!
Первым поднялся потревоженный Терминатор и с неудовольствием захрюкал и завозился в загоне.
Простаков с Резинкиным подорвались со своих мест и вытаращили на майора невинные глаза. Остальные трое продолжали лежать, словно бревна.
– Встать!
Лейтенант подошел к Сизову и потряс его за плечо. Тот открыл глаза и пробормотал:
– А, товарищ лейтенант, доброе утро. А че такое? – Он медленно сел на кровати.
Холодец третий раз раззявил пасть:
– Встать!
Теперь уже зашевелился и Ануфриев, а Фрол продолжал спокойно спать на своем месте.
– Он очень устал, – пояснил Резинкин. – Вон все за свиньей ухаживает. Спит как убитый.
Терминатор тут же подтвердил сказанное частым сопением.
Простаков подошел к Валетову, которого положили спать, естественно, в одежде, и, приподняв его, поставил спящего перед майором. Взял его одной рукой за голову, а другой за воротник и, как кукловод, приподнял голову и вновь отпустил ее. Колганчик Валетова безжизненно мотался на согнувшейся вниз шее.
– Что с ним такое? – майор подошел ближе.
Хорошо, что рядом с ним не стояла медсестра, она бы объяснила, что с ним такое.
– Устает очень.
– Так люди спать не могут, – не поверил начальник штаба, взял и сам пальцем приподнял упершийся в грудь подбородок Валетова.
Случилось чудо. Зрачки под закрытыми веками забегали, и тут Фрол открыл глаза.
– Чего, – бормотнул он, угоняя комок кадыка вниз, – надо?
– Чего мне от тебя надо? – переспросил злобно Холодец. – Ничего, иди спать.
Терминатор, разбуженный воплями начальника штаба, завозился в углу, загородка затрещала.
– Только свиньям не спится, – попытался пошутить Простаков, неловко гыгыкнул и показал рукой на хряка. – Может, ему, того-этого, бабу надо?
– Молчать! – Холодец неистовствовал. – Ануфриев и Сизов, на выход!
Потом посмотрел на Простакова и Резинкина:
– И вы двое тоже.
Построив солдат в одну шеренгу, начальник штаба пригласил для опознания медсестру. Она выбежала из машины и быстрыми шагами подошла к построившимся. Она смотрела на Простакова, потом на Резинкина.
– Эти двое, – тут же живо затараторила она, но Простаков состроил страшную рожу, и медсестра, которой этот сибиряк был не безразличен, как оказалось, осеклась и не стала продолжать. – Эти двое – это не те.
И Простаков с Резинкиным, повинуясь взмаху девичьей руки, тут же отошли в сторону. Теперь она стояла перед Ануфриевым и долго разглядывала его.
– Чего, – не вытерпел Холодец, – не узнаете, что ли?
* * *
По дороге, когда Простаков переносил на своем плече наркотов, Резинкин, освещая дорогу впереди фонарем, все время говорил о том, что медсестра действительно может опознать по фотографии и Сизова, и Ануфриева. Потом они приедут к ним на стройку и заберут обоих на губу. Впаяют лет по пять. А им дадут по годику за то, что не доложили о самоволке.
– Чего это мы должны докладывать? – не соглашался Простаков, глотая ртом воздух. – Мы у них в подчинении, а не они у нас. Сами ушли, нас, можно сказать, бросили. Пусть теперь сами и расхлебывают.
– Да нет. Ну-ка, положи его, – распорядился Резинкин, когда они миновали открытое место и вновь скрылись за деревцами.
Простаков рад был отдохнуть и тут же отпустил на землю недвигающееся тело Ануфриева, издающее время от времени стоноподобные звуки.
Размахнувшись со всей дури, Резинкин заехал с левой прямо под глаз дембелю.
– Ты чего делаешь-то? – не понял Простаков. – Че, он тебя так достал, что ли? Пользуешься случаем?
– Молчи! – огрызнулся Резинкин. – Лупи давай. Только башку ему не разнеси, здоровый. Пусть у него рожа распухнет.
Простаков заулыбался, поняв, в чем состоит идея напарника. Тем более что настучать дембелю по роже, пусть даже и находящемуся в наркотическом дурмане, милое дело.
* * *
Неудивительно, что сейчас толстопопая Лиза стояла, светила в лицо фонарем Ануфриеву и не могла разобрать, он это или не он. Простаков с Резинкиным постарались на славу и отделали обоих так, что теперь их рожи будут еще долго в два раза шире против обычного.
– Господи, – бормотала она, – что же это у них лица-то такие побитые?
– Дрались они, – небрежно бросил Алексей. – Мутузили друг друга сегодня вечером.
– Кто? Кого? – начал мычать Ануфриев.
– Заткнись! – почти взвизгнул Холодец. – Так это те или не те?
Медсестра перешла к Сизову.
– Нет, товарищ майор, извините, я не могу быть полностью уверенной. Те были какие-то другие.
Тут из недостроенного хлева вышел находящийся еще в дурмане Валетов.
– Спаситель! – воскликнула Елизавета и подбежала к Фролу. Солдатик был не в состоянии чему-либо удивляться. Она прижала его голову к своей пышной груди.
– Хорошо, – бормотал счастливчик, чья голова оказалась как на перине. – Может, мы с вами как-нибудь потом встретимся, я вот только от укола отойду.
Она тут же перестала выражать свою благодарность спасителю и отпрянула от него.
– Какой! Какой ты, – повторила она, развернулась и быстрыми шагами направилась к «уазику».
Холодец выдохнул:
– Ну ладно. А че, где сено-то?
– Какое сено? – Алексей забрал из рук майора посудину.
– Ну, вы на носилках сено носили.
– А, сено, – обрадовался Резинкин. – Сено уже, товарищ майор, все наш боров покушал. Ему уже сразу стало лучше. Он и навалил целую кучу. Прокакался, так сказать. Не хотите взглянуть?
Сказал солдату генерал:
«Неси кушать скорее супчика».
Просьбы лучше боец не слыхал.
Он к столовой принес голубчика.
Солдаты втянулись в строительные работы, все меньше замечая усталость к концу дня. Хотелось, конечно, отдохнуть, но ломота, посещавшая их суставы и мышцы в первые дни, пропала.
На смену вороватому завхозу никого не дали. Пришлось прапорщику Евздрихину время от времени наведываться на стройплощадку и пересчитывать по головам всех солдат.
Его встречали спокойно, показывали, что они успели сделать за время отсутствия прапорщика, выпрашивали у него сигарет и совсем-таки не жаловались на свою нынешнюю жизнь. Иногда повариха Шпындрюка интересовалась у Фрола, как там идет строительство. При этом всегда упоминала о большой заинтересованности Протопопа Архиповича в скорейшем окончании всех работ.
Фрол кивал головой с пониманием и всегда называл один и тот же срок:
– Еще две недели, – говорил он, забирая хавку и скорее-скорее отправляясь обратно к своим сослуживцам, с нетерпением ожидавшим завтрака, обеда или ужина.
Никто из солдат не был заинтересован в скорейшем окончании этой импровизированной командировки. Здесь неплохо кормили, не было режима, и единственное, что приходилось делать, – так это работать. Но никто из ныне идущих в армию и не думает о том, что здесь придется просто лежать на чистой постели и лопать плюшки. Какая разница? Все равно и в части припрягут, а здесь все же послабления.
Однажды Евздрихин приехал и, разглядывая стены свинарника, успевшие вырасти уже больше чем на метр по всему периметру, сообщил о скором приезде сюда и подружки Терминатора.
Здорового борова на ночь ставили в стойло, а днем выгоняли на воздух. Сейчас он уже не спал вместе с людьми. Ему отвели другой угол, накрыли досками метровые стены, и у свина получилось нечто вроде норы или будки, в которую он спокойно заходил и находился там всю ночь.
Теперь уже Ануфриев не жаловался на вонь, да и остальные не скрывали своего удовлетворения. А то просто как не в двадцать первом, а в первом веке – жили в одном доме вместе со скотиной.
С очередным появлением прапорщика солдаты бросали работу и по привычке окружали его, пытаясь узнать последние новости из части. Иногда Евздрихин по доброте душевной привозил кому-нибудь письмецо из дома, что становилось для одного из солдат праздником.
