Он на рисунке уменьшил бы груди, округлил до силиконовых форм — пусть на рисунке, но красиво, как Джоконда в бане.
Джоконду Лёха раньше любил, любовался, даже на стену повесил репродукцию из журнала — Джоконда.
Но очкастые профессора испортили Лёхе настроение и Джоконду, когда по радио объявили, что существует версия, будто Джоконда — мужик, одетый бабой.
Профессора могли и соврать ради репутации и исторической полемики, но неприятный осадок в душе Лёхи остался, словно на дне океана радиоактивные отходы.
Мужик Джоконда, или женщина — теперь не важно, как и не важна судьба нарисованных женщин.
Лёха дальше оценивал нарисованную женщину, отметил, что ноги у неё длинные, и это хорошо, а бедра крутые — тоже полезно для глаз мужчины и здоровья женщины.
Лобок густо заштрихован — от души, пацан не пожалел чернил, возможно, что ручку украл у председателя собрания.
Да, лобок нарисованной женщины не подкачал, видно, что пацан, хоть и неумеха в рисовании, но душу вложил, сгорел за рисунком.
Лицо нарисованное — схематичное, волосы длинные, и в длине волос Лёха тоже нашел художество и положительное — так Мцыри в горах находит стихи Лермонтова к Гончаровой.
Нарисованная женщина смотрится в целом неплохо, патриотично, даже вызывает некоторое шевеление в мозгу, но что-то (кроме нудного голоса Сергея Никифоровича) тревожило Лёху, будто расческой водили по зубам.
Он испытывал дискомфорт, сердце грызла тоска, и щеки краснели за художника, словно Лёха заплатил ему за работу.
Лёха внимательно осмотрел рисунок и вздохнул с облегчением, будто план перевыполнил.
Рука художника дрогнула, и он нарисовал неровную талию — с одной стороны меньше, с другой — больше, будто срисовывал с натуры сколиозную инвалидку.
Никакой натуры на заводе нет, потому что завод, а тем более — актовый зал — серьезно, не хихоньки-хаханьки с голыми девками.
Художник рисовал либо по памяти, либо создавал абстрактный образ женщины.
Лёха не пожурил художника, и перевел взгляд на другую нарисованную женщину — на коленях, как собака.
Здесь художник не старался, возможно, что он — тот, кто нарисовал женщину с перекошенной, как Пизанская башня, талией.
Лёха видел Пизанскую башню на картинах, но она не произвела большого впечатления — напильник и то интереснее, чем башня, что падает.
Нет в Италии больше интересных мест, поэтому показывают падающее здание, похожее на водокачку.
Женщина на картинке стояла в позе собаки, груди её опять же безобразно свисали почти до пола, а лицо похоже на морду гиены.
Лёха присмотрелся — чернила те же, что и на нарисованной с перекошенной талией, а это значит — один художник безобразник, передвижник и ухудшатель женщин.
Если взялся за рисование обнаженной женщины, то не уродуй её, без художников достаточно уродок на улицах.
Лёха послюнявил палец, провел по картинке, но слюна и палец рабочего человека не сотрут вековые чернила Советской шариковой ручки — искусство, пусть даже корявое — бессмертно.
«Может быть, другая картинка порадует новизной, свежестью и мастерством исполнителя?
Если я с утра до вечера даю стране план, то почему парни после работы на профсоюзном собрании не помогают мне, не дают план по нарисованным голым женщинам?
У меня нет таланта к рисованию голых женщин, поэтому я не рисую, но рассказываю так, что парни хохочут, будто им водку подожгли».
Другая картинка — русалка — обрадовала Лёху, словно новую спецовку получил.
Возможно, что русалку изображал бывший балтиец, хотя и не мастер рисования, но за три года службы на флоте рука уверенно изображала русалок — даже Пикассо отдыхает.
Рыбий хвост с тонко прорисованной чешуей красиво изгибался — так изгибается человек-змея на арене цирка на Ленинских Горах.
Спереди, под пупком русалки, небольшое темное — так художник наметил половой орган русалки, но без пошлости нарисовал, а с любовью к животным и русалкам.
Груди русалки умеренно большие, но не безобразные, не карикатурные.
Лёха мысленно осудил карикатуристов, которые хотя и хорошо рисуют, но в комиксах для смеха украшают женщин пивными бочками вместо грудей.
Волосы у русалки длинные, и это правильно, потому что не видел еще Лёха русалок с короткими волосами.
Короткие волосы — позор женщины, а русалку с короткими волосами подводный царь задушил бы мощными руками, а затем проткнул бы трезубцем.
Личико у русалки миленькое, круглое, как у смазливых учетчиц, но никак не удлиненное, не киношное.
На правом плече русалки художник изобразил якорь, небольшой, но проработанный до малейшей черточки, словно русалка — не главная в картине, а она — фон для якоря.
Лёха усмехнулся, представил, как он живет с русалкой, как она ползает по квартире, оставляет за собой мокрые следы, а Лёха вытирает их тряпкой из «Ашана», словно полотер бесплатный.
«И кровать русалка намочит не по понятиям.
Нет, не нужна мне русалка в жены, не нужна!
Рабочий человек и простой женщиной счастлив, словно сметаны объелся.
Пусть с русалками живут богачи, у которых в доме огромный бассейн с рыбами и морской водой.
Для богача русалка — утеха, как медведь с цыганом.
Для рабочего человека русалка — обуза, женщина с ограниченными возможностями».
Лёха зажмурился, представил на миг себя с русалкой, ухмыльнулся и открыл глаза, словно заново родился в Пятнадцатой Московской городской больнице.
Следующая нарисованная женщина поразила Лёху до глубины души, остановила его дыхание — так струя из аэрозольного баллончика останавливает сердце астматика.
Почти обнаженная женщина на картинке, но не совсем обнаженная, а как бы прикрытая прозрачной короткой юбкой, но все равно обнаженная смотрела со спинки кресла на Лёху без вызова, без робости, без подобострастия, но и без особой любви и преданности.
Женщина должна любить, но эта нарисованная не любила, чем принижала своё природное предназначение.
На голове — маленькая корона, значит — Принцесса.
Лёха осторожно провел пальцем по нарисованной фломастером короне — не выпуклая ли, не гравировка ли, как на подстаканнике?
Но корона не выпуклая, а мастерски нарисована выпуклой, будто художник только для того пошел на завод, а затем — на профсоюзное собрание, чтобы рисовать на спинках кресел девушек в выпуклых коронах.
Нарисованная стояла на мысочках, на ножках — пуанты, с ленточками, как у первоклассницы.
Лёха ходил на балет, видел балерин, и не сомневался, что художник в порыве страсти и любви к искусству изобразил балерину.
Но рабочая кость не позволяла нарисовать одетую балерину, в пачке и майке, как пловчиху через индийский океан.
Рабочие парни одетых женщин на спинках кресел в актовом зале не рисуют, словно сняли с глаз шоры.
Художник умудрился — нарисовал на балерине (а что — балерина, так Лёха нашел еще одно доказательство — поднятые красиво над головой тонкие руки) легкую прозрачную юбочку, похожую на ветер.
Лифчика на балерине нет, но маленькая, потому что балеринья, грудь смотрится не пошло, а вызывает легкую грусть, недоступность — так сосиська на витрине вызывает у голодного бродячего пса меланхолию.
Нарисованная девушка поразила Лёху, обрадовала, вызвала в нем бурю чувств, словно шел из шалмана и подрался с обезьянами.
Лёха крутанул головой, ударил себя ладонями по коленкам, будто искал на коленках балерину:
«Надо же! Во как! И в юбке, и в пуантах, и в короне, а совсем голая пляшет! Даже п…да видна!»
Лёха вдруг обнаружил себя в пустом колодце, со страхом поднял глаза: Сергей Никифорович молча с укором смотрел на него со сцены, будто сокол осуждает жирную мышь за воровство колосков с полей.
В зале подозрительная тишина — так тихо в цеху, когда отключают электричество.
Все в зале повернули головы к Лёхе, рассматривали с интересом: одни с осуждением, другие — с одобрением.
Лёха понял, что, когда разглядывал нарисованную красавицу балерину, то произнес громко: «Надо же! Во как! И в юбке, и в пуантах, и в короне, а совсем голая пляшет! Даже п…да видна!», поэтому в величайшем смущении опустил голову и тихо сказал:
— Во как!
После трудового дня Лёха заглянул в шалман около платформы электрички на Новой.
Серёга, Колька и Митяй обещали подойти через час — у них дело — поехали в «Ашан» за дешевой водкой.
Лёха ждал, пил пиво средней цены и думал о том, что ручка у напильника треснула: либо новый напильник в хозчасти бери, либо эту ручку синей изолентой перемотать, как мумию.
— Как так? Вы думаете, что они не смогут, потому что — импотенты политические?
Вы, наверняка, знаете их подноготную? — к Лёхе подошел сильно выпивший мужчина в костюме, белой рубашке, галстуке в горошек и бордовых штиблетах, как у Элвиса Пресли на Том Свете.
