Лера взглянула на Полечку: ой, зарделась девочка, в самом деле, она же не ожидала, что Соболевскую после их разговора понесет и та при всем честном народе начнет сводить с Лерой счеты. К такому повороту Полечка, похоже, не была готова.
Но Лера не стала входить в Полечкино положение, встала и сказала при всех, обращаясь к подруге:
— У тебя, безусловно, есть перспектива когда-нибудь превратиться в такую же старую суку, как Соболевская!
И вышла из аудитории, как когда-то в школе.
После этого Соболевская действительно задалась целью отчислить Леру из академии.
На раз-два-три, как она обещала, не получилось, и тогда появилось письмо на имя ректора, в котором говорилось, какая Лера распоследняя шлюха и вообще плохая девочка, как разлагающее влияет она на весь курс. И прочее, вполне в стиле совковых доносов. Все это безобразие подписали пять человек с Лериного курса. Первой в списке значилась фамилия Полечки.
Уже был готов приказ об отчислении, когда Ева предложила обратиться за помощью к Дымову. «Все-таки не последний человек в искусстве, пусть позвонит кому надо и шороху там наведет!»
Лера наотрез отказалась: «Да ну, не хочу его об этом просить. Я понимаю, денег попросить не стыдно, а это… Не хочу!»
В общем, в итоге Ева позвонила Вадиму сама.
— А в чем соль? Чего она такого натворила?
— Да ничего особенного. Просто назвала старую суку сукой.
— Ну я понял, — вздохнул Дымов, — постараюсь что-нибудь сделать. Если получится.
— Спасибо, Вадим!
«Ну вот, — гордо заявила Ева, — отец сказал, что поможет! Значит, все будет хорошо!»
Лера усмехнулась. Ей почему-то казалось, что хорошо теперь уже никогда не будет. Во всяком случае, она вдруг перестала заниматься йогой (а она, как все продвинутые барышни, подсела на йогу) и решила брать уроки бокса. На полном серьезе. Просто молотить боксерскую грушу было уже недостаточно.
— С ума сошла, — охнула Ева, узнав о решении дочери. — Нос сломают или еще чего… И накроется твоя актерская карьера!
Лера лишь махнула рукой: ну сломают, и хрен с ним. Сделаю пластику, какие проблемы. Лишь бы в душу не гадили.
— Ты из-за Полины так переживаешь? — осторожно спросила Ева.
Лера ответила с горечью:
— А как ты думаешь? Не могу сказать, что я была готова с этим столкнуться. Блин, ну ведь не тридцатые годы! Ну может, при иных обстоятельствах, если бы она предала, я бы постаралась понять: пытали, заставили подписать… Но тут-то! Но сейчас! Без всякой угрозы для жизни! Что же за человек гнилой!
Ева обняла дочь и, задыхаясь (самой было больно, прямо на разрыв), сказала:
— Люди слабые! И с этим ничего не поделаешь!
— Ага, слабые! В том-то и дело! Знаешь, до чего ее слабость может довести? Подпишет все что угодно! Любой донос. Будь сейчас тридцать седьмой год, меня бы вообще живьем съели! Вместе с кроссовками! И я сама, и мамашка моя, и даже папа Дымов давно бы уже на Колыме были, в районе вечной мерзлоты!
Но на дворе стоял не тридцать седьмой, а раздолбайские нулевые, в чести был принцип «звонка другу». Кроме того, Дымов действительно занимал в искусстве «не последнее место» — и Леру в академии восстановили.
Хотя ту самую роль, из-за которой, как поняла Лера, и разыгрался весь сыр-бор, играла теперь Полечка (протекция Соболевской сделала свое дело).
Лера брала уроки бокса. Надо уметь держать удар. Конечно, от всех ведер добрых девочек это не спасет, но по-любому пригодится.
А подружек ей теперь не надо вовсе.
В детстве все эти сволочи носили красные шапки.
…Телефон постоянно звонил. Звонили многочисленные подруги Евы поздравить с Новым годом.
Ева устало улыбалась и вымученно выдавала в трубку очередное шаблонное поздравление. И много-много счастья!
Услышав от матери сто пятьдесят восьмой привет от какой-то там тети Клани («Ну ты помнишь ее, детка?»), Лера хмыкнула. Просто невероятно! И ведь довольны друг другом!
Общаются люди.
Разуверившись в женской дружбе, Лера завела приятельские отношения с мужчиной.
Не то чтобы она специально стремилась к этому. Все получилось само собой.
Ровно год назад, тридцать первого декабря, Лера отправилась отмечать праздник в компании приятелей.
Чего ради она туда поперлась, непонятно, правду сказать, эти люди ей были до лампочки. Просто парень с курса собирал компанию и пригласил Леру.
Подумав, она решила идти, поскольку других вариантов не было, а оставаться дома с Евой не хотелось. В середине декабря они похоронили бабушку-графинюшку. Евино лицо опухло от слез, в доме пахло тоской, безнадегой и корвалолом, но Лера, отчаянно жалевшая мать, тем не менее не хотела новогоднего праздника, превращенного в поминки.
В общем, она смалодушничала и решила сбежать. Ева, узнав о решении дочери, ничуть не обиделась. Сказала: «Может, и правильно, тебе надо развеяться, а я выпью снотворного и лягу спать».
…Компания оказалась сборищем разномастных и малознакомых людей. Первую часть вечера Лера отчаянно скучала, не разделяя шумное придурочное веселье («Зачем я здесь, зачем мне эти чужие люди?»), и даже хотела домой к Еве…
Со скуки она налегла на спиртное.
Особенного опыта распития спиртных напитков у Леры не было, и по неопытности она быстро и сильно захмелела. Можно сказать, первый раз в жизни напилась. Как сапожник. В хлам. До такой степени, что ей вдруг взбрело в голову пойти прогуляться на свежем воздухе.
Воздух оказался очень свежим. За бортом градусов восемнадцать мороза. Таким пустяком, как зимнее пальто и сапоги, Лера по пьяни заморачиваться не стала. Слегка покачиваясь на высоких каблуках, поддерживая подол вечернего платья, она побродила по безлюдному заснеженному двору и, обнаружив детские качели, с радостью на них взгромоздилась.
Градусы суммировались, и еще было тепло.
Как мутит! Вообще мутит, не от спиртного, а на душе муторно. И год был тяжелый… Бабка умерла, как никому не нужная, бесполезная.
Лежала в приемном покое, и к ней никто не подходил… А она наверняка, Лера уверена, и не звала на помощь. Аристократическое воспитание: всю жизнь боялась обременить кого-то. Так и жила, так и померла. И, конечно, чему удивляться, эти скоты решили: бабка старая, свое пожила, хорош, дай пожить другим, у нас в палатах мест не хватает.
А она так любила Леру и была, наверное, для нее вообще самый главный и полезный человек. А теперь бабушку зарыли в землю, и ей холодно. Холодно…
Последняя мысль сопровождалась отчаянным стуком чьих-то зубов. Ба, да это ж стучат мои зубы, да это ж я замерзаю! Лера стала соображать и вроде бы протрезвела.
Вставать надо, возвращаться в тепло… Там какие-никакие, а люди. К ним надо идти. Лера сделала попытку встать.
Странное состояние. Вроде голова соображает, а движения не координирует. Мозг посылает сигнал: «А ну давай, корова, вставай, чего расселась!» — и тут опа — сбой в программе, ноги-руки сигнал не принимают. Встать не может. Сидит, как приклеенная.
«Ну все, замерзну — и кранты», — поняла Лера.
Что делать-то, мать честная? На помощь звать? Орать: «Люди, я такая пьяная, что встать не могу. Не дайте замерзнуть»? И, может быть, даже кто-нибудь придет на помощь. Но это же гадость, такое кричать. Нет, лучше тихо отойти в мир иной.
Найдут потом, утром. Девушку в вечернем платье под толстой коркой льда…
— Але, — раздалось где-то рядом. — Бухая, что ли?
Лера заплетающимся языком, но с достоинством ответила:
— Конечно, нет! Ни разу не бухая.
Вгляделась в неопознанный объект. Какой-то незнакомый парень.
— А чего сидишь тут?
— На качелях качаюсь! — невозмутимо ответила Лера и икнула.
Парень насмешливо кивнул.
— У тебя проблемы?
Лера честно задумалась и вдруг как-то неожиданно ясно поняла, что да, у нее проблемы. Собственно, у нее вообще много проблем. Заревела отчаянно и безнадежно.
Парень снял куртку и укутал в нее Леру. Сел на соседние качели.
— А я с той же тусовки. Хозяин квартиры — знакомый чувак. Я видел, как ты уходила. Заметил, что под градусом. Время идет, тебя нет, и я пошел искать. Нельзя дать пропасть хорошему человеку. Что случилось-то?
Оставшись без куртки, парень быстро начал подрагивать. А Лера вдруг стала рассказывать ему обо всем, что наболело.
Про все свои ведра и смерть бабушки. Перемежая повествование икотой и пьяными слезами.
— Да ладно тебе, бывает, — утешал парень. — Любая бабушка когда-нибудь умрет, тут уж ничего не поделаешь, на то они и бабушки.
— Но на голом полу, как никому не нужная, как бесполезная! — всхлипывала Лера.
— А в этой стране никто никому не нужен, — убежденно заметил незнакомец, — и все бесполезные!
