«Где же физрук, куда он смотрит?» — подумала я и высунулась с балкона поглубже. На лыжне на расстоянии нескольких метров друг от друга лежали дети в ярких комбинезонах. По-моему, Настя лежала на спине, задрав к небу лыжи, и ловила ртом снежинки. А Лиза, наоборот, лежала на животе, сложив лыжи юртой, и плакала. Еще одна девочка тоже упала вперед, но не плакала, а подперев подбородок руками, весело качала ногами, как будто она на пляже лежит. Физрук коньковым ходом подъезжал к лежащему ребенку, хватал под мышки, ставил на лыжню и спешил к следующему упавшему. Настя постояла для приличия немного, дождалась, когда физрук примется распутывать клубок из четырех лыжников, и опять легла на снег. К ней подъехал Федя, остановился и что-то спросил. Настя что-то ответила. Федя лег рядом и тоже уставился в небо. А потом подъехал физрук и поставил обоих на ноги. Они стояли, задрав головы к небу. Расцепленные ребята к тому времени кинулись обгонять друг друга на лыжне — кто первый — и пошли на третий круг. Круги, кстати, становились все меньше и меньше. Наконец до Антона дошло, что можно не бежать, а постоять, пока другие бегут. Он так и сделал. Когда до Васи дошло, что Антон его обхитрил, он не стал бить друга, а подошел к физруку и сказал, что «он уже все». Те, кто «всё» или устал, как плачущая Лиза, снимали лыжи и играли в догонялки. Настя с удовольствием ела снег.
— Вася пришел первый! — крикнул физрук и засвистел в свисток.
Антон от такого коварства упал в снег лицом и стал зарываться, как сапер. В результате его обогнал мальчик и пришел вторым, срезав, правда, кусок лыжни, на которой лежал Антон.
Что было дальше, я не знаю. Надеюсь, что Вася откупился чупа-чупсами. Кстати, он пришел домой злой, бросил с грохотом лыжи в коридоре и сказал, что больше на физру на улице не пойдет.
— Почему?
— Потому что мы как дураки по кругу бегали, — объяснил Вася, — это не-ин-те-рес-но. Я буду на свои, горные, лыжи ходить.
— Вася, но горные — это секция, а беговые — уроки.
— Ну и что?
— А то, что уроки нельзя прогуливать, как секцию.
— Лучше бы наоборот.
— А чего ты такой злой? Из-за лыж?
— Нет, из-за Дениса.
— А при чем тут Денис?
— При том, что он упал на уроке вместе со стулом и партой в проход. И нам задали целых две страницы по математике доделывать.
— Не поняла, какая связь…
— Ну, мама, что тут непонятного? Один за всех и все за одного. Денис упал, а мучаются все. Только я пока не понял, почему так несправедливо все придумано.
— Ну, потому что вы дружный класс, потому что одному Денису было бы обидно делать две страницы… может, он случайно упал.
— Мама, ты говоришь без выражения.
— Это как?
— Ой, без выражения — это про другое. Ты говоришь невыразительно, то есть неубедительно. А Денис всегда падает. На третьем или четвертом уроке. Только обычно без парты.
— И что, лежит?
— Да, лежит.
— И что, в прошлые разы вас не наказывали, а в этот наказали?
— Да, в этот раз он не просто упал. Он других первоклассников повалил.
— Весело у вас там.
— Да уж. Пять минут веселья, а потом весь вечер математику делать.
— А ты знаешь, что случилось? — спросил вернувшийся из школы сын.
— Что?
— Нам теперь нельзя приносить в школу чупа-чупсы.
— Почему?
— Понимаешь, сегодня был день рождения у одной девочки, я забыл, как ее зовут. Она тоже принесла всем чупа-чупсы.
— Повезло вам.
— А ты знаешь, что они как клей?
— Нет, не знаю.
— Сейчас покажу.
Вася полез в портфель и достал чупа-чупсину. Сдернул обертку, засунул в рот, за одну щеку, за другую, вытащил и приклеил к своему столу.
— Круто? — посмотрел он на меня.
— Круто, — сказала я.
Чупа-чупсина постояла немного и свалилась. Я решила, что на этом фокус закончен, но как бы не так. Вася опять запихнул ее в рот и опять приклеил.
— Вась, ты с ума сошел? Зачем ты грязную конфету в рот берешь? Хочешь, чтобы у тебя живот заболел?
— Ничего, мам, у нас все так делали сегодня, и ни у кого живот не болел.
— Как вы делали?
— Ну, слюнявили и приклеивали к партам.
— Совсем уже?
— Почему совсем?
— И кто это придумал?
— Не помню, может, Антон, а может, Лиза.
— И как на это отреагировала Светлана Александровна?
— Как, как? А то ты не знаешь. Она сказала, чтобы все парты мыли.
— И что, мыли?
— Я — нет.
— Почему?
— Потому что у меня парта чистая была. Я же домой чупа-чупс принес.
— Значит, ты не приклеивал?
— Нет. Я смотрел. А лучше всего знаешь к чему приклеивается?
— Ну…
— К тетради. Антон к своей прилепил. Мы эксперимент проводили. Как научники.
— Ученые, — автоматически поправила я.
— Ну да. Настя прилепила к юбке — тоже хорошо. А Лиза — к рюкзаку. Только они потом плевались. Шерсти наелись, когда облизывали.
— О Господи. Вам там заняться больше нечем?
— Почему нечем? Для тебя, кстати, тоже есть занятие.
— Какое же?
— Сменку мою помыть. Учительница по рисованию велела.
— А что со сменкой?
— Достань и посмотри.
Мешок и кроссовки стали красные.
— Что это?
— Правда, на кровь похоже? — Вася обрадовался, что его обувь произвела на меня впечатление.
— Краска, что ли?
— Ну, мама, как ты догадалась?
— У вас сегодня изо по расписанию, чего тут догадываться? Ты что, ногами рисовал?
— Нет, руками. Просто Дима случайно опрокинул свою краску мне на кроссовки.
— А почему в краске штаны и свитер?
— Мама, ну что ты все почему да почему спрашиваешь? Мне надоело рассказывать. Что тут непонятного? Мы играли в футбол. Я был вратарем. Как я мог поймать банку с краской и не испачкаться, ты мне скажи? Как такое возможно?
— Да… Кого хоть рисовали? — спросила я, глядя на синее пятно на листе бумаги.
— Птицу, кажется, — ответил Вася, внимательно посмотрев на свой рисунок.
— Ты рисовал синюю птицу — символ счастья?
— Мама, ты иногда как Настя бываешь, даже глупее. При чем тут счастье? Объяснил же — красная краска на футбол пошла, осталась синяя. Не белой же ее рисовать.
— Красиво, — похвалила сына я, — а где у нее хвост, а где голова?
— Мама, пораскинь мозгами, где ты тут птицу видишь? Это я с пола краску вытирал. А рисунок учительница забрала.
1 февраля Прогуливаем через раз
«Понедельник — день тяжелый». Муж в один из понедельников произнес эту сакраментальную фразу, и Вася потребовал объяснений. Почему тяжелый? Почему именно понедельник? Мы объяснили. Вася кивнул и теперь каждый понедельник подтверждает эту истину. Мало того что вставать после выходных тяжело, так еще первым уроком стоит физра. Это еще можно было бы пережить, если бы не лыжи. Дело в том, что Вася еще с вечера стал готовить почву:
— Мама, я ведь занимаюсь спортом?
— Занимаешься.
— Ты же знаешь, что я хожу на горные лыжи.
— Знаю.
— Тогда объясни, зачем мне еще одни лыжи?
— Ты не хочешь идти на урок в школе?
— Ну наконец догадалась!
— Давай утром решим. Вдруг у вас в зале будет. В зал пойдешь?
— Пойду. А кто решает, когда на улице, а когда в зале?
— Учитель.
— Это как ему захочется?
— Нет, если снега нет, или дождь идет, или холодно, то в зале. А если погода хорошая, то на улице.
Весь вечер Вася клацал пультом от телевизора.
— Вася, мультиков сейчас нет, выключи, — просила я.
— Я не могу. Мне нужно знать, будет ли завтра дождь, ветер и холодно.
Прогноза погоды, как назло, не было. Посмотрела в компьютере. Около нуля. Ветер. Сказала сыну.
— Ну и что это значит?
— Не знаю. Учитель решит.
— Получается, как ему захочется… Вот интересно, а если ему хочется, а нам, ученикам, нет. То что?
— Ничего. Он же учитель.
— А мы человеки.
Утром меня разбудили. Мужчины выясняли отношения.
— Не-е-е-е-т! — кричал Вася, увидев в коридоре свою лыжную экипировку.
— Что случилось? — перепугался муж.
— Не пойду на лыжах! Мама сказала, что их не будет!
— Лыж не будет? — спросил у меня муж.
— Не знаю. Я же не физрук. Я бы не пошла. — Я села в постели, надеясь, что, когда они уйдут, лягу опять.
— Так, Вася, берем лыжи, если будете в зале, я отнесу домой.
— Я не понимаю! Ничего не понимаю! — стонал ребенок.
— Вася, в чем вообще проблема? — не понимал муж. — Опаздываем!
— Проблема-а-а-а! Не хочу-у-у-у! Не могу-у-у! — Вася зарыдал уже натурально. — Как я пойду-у-у-у?
— Пойдешь в лыжном костюме, если не будет лыж, я все заберу, — сделал еще одну попытку муж.
— Аа-а-а-а! — Вася стоял у входной двери и бил по ней лыжным ботинком. Звучало это так: «А-а-а, у-у-у, бум-бум, а-а-а, бум».
