Иногда он богат и помещается в такой комнате, в которую ведут семь дверей, а иногда умирает с голода на чердаке, но и в том, и в другом случае на нем бывают надеты с иголочки новые лаковые сапоги.
Под эти сапоги ему дали бы, по крайней мере, три шиллинга и шесть пенсов, и когда плачет его голодный ребенок, то нам всегда приходит в голову, что вместо того, чтобы воссылать мольбы к небесам, ему бы лучше снять эти сапоги да заложить их, но он, по-видимому, никогда не может об этом догадаться.
Этот сценический герой переходит даже через африканскую пустыню в лаковых сапогах. Когда, после кораблекрушения, волны выбрасывают его на необитаемый остров, то он захватывает с собою и несколько пар таких сапог.
Он возвращается из долгого и утомительного путешествия; все его платье в лохмотьях, но сапоги у него новые и блестят, как стекло. В лаковых сапогах он ходит пешком по австралийским лесам, сражается в Египте и открывает Северный полюс.
Иногда он бывает рудокопом, иногда рабочим на доках, а то солдатом или матросом, но чем он ни был, на нем всегда надеты лаковые сапоги.
Он катается в лодке в лаковых сапогах и в них же он играет в крикет, отправляется на рыбную ловлю или на охоту. Он и в самый рай пойдет в лаковых сапогах, а если уже этого нельзя будет сделать, то он лучше откажется от приглашения.
Сценический герой никогда не выражается ясным, простым языком, каким говорят все обыкновенные смертные.
— Ведь ты будешь мне писать, мой милый, когда уедешь от меня далеко? — спрашивает героиня.
Обыкновенный человек ответил бы так:
— Непременно буду, моя цыпочка, и даже каждый день.
Но сценический герой, это — высшее созданье. Он говорит:
— Видишь ли ты вон ту звездочку, моя дорогая?
Она поднимает глаза к небу и говорит, что видит эту звездочку; тут он начинает нести чепуху об этой звездочке и толкует целых пять минут, говоря, что он тогда только перестанет писать к ней, когда эта чуть-чуть мерцающая звездочка спадет с неба.
Мы скажем, со своей стороны, что так как мы в течение долгого времени успели поприглядеться к сценическим героям, то мы желаем, чтобы появился новый тип сценического героя. Нам бы хотелось, чтобы на смену ему явился такой герой, который хотя бы и поменьше болтал и хвастался, но зато был бы поосторожнее и не навлекал на себя неприятностей.
На нем всегда надет чистый воротничок и он курит папиросу, — вот почему мы и узнаем, что это — злодей. В действительной жизни часто бывает трудно отличить негодяя от честного человека, вследствие чего легко можно ошибиться; но, как мы сказали, на сцене злодеи носят чистые воротнички и курят папиросы, стало быть, тут не может быть ошибки. Слава Богу, что это правило не прилагается к повседневной жизни, а иначе мы могли бы составить себе о хороших людях неправильное мнение. Мы и сами иногда носим чистые воротнички.
Такое мнение о нас было бы неприятно для нашей семьи, в особенности по воскресеньям. Про сценического злодея нельзя сказать, что он за словом в карман не полезет. В продолжение целого акта все хорошие люди в пьесе говорят ему разные грубости, оскорбляют его, грызут, совершенно уничтожают, но он не может дать им отпор — придумать в ответ что-нибудь умное.
— Ха, ха! После дождичка в четверг! — вот самый блестящий ответ, какой только он может придумать, да и то, прежде чем его сказать, он должен забиться в угол и обдумать его хорошенько.
Сценическому злодею все удается как нельзя лучше, и он благоденствует почти до самого конца каждого акта, как вдруг является ему помеха обыкновенно в лице комика, который разглашает его тайну. Так всегда и случается. Но злодей бывает всякий раз сильно удивлен. По-видимому, опыт не может его ничему научить.
Несколько лет тому назад злодей отличался совсем другим темпераментом, он был полон надежд и размышлял как философ, что помогало ему переносить постоянные разочарования и превратности судьбы. «Это все ничего» говорил он бывало. Хотя и могли быть такие минуты, в которые он казался совсем уничтоженным, но его сердце было полно надежды и он не терял мужества. Он слепо, по-детски верил в Провидение. «Придет опять такое время, когда на моей улице будет праздник», думал он, и эта мысль утешала его. Но в последнее время его, по-видимому, совсем покинули надежды, выраженные в приведенных нами выше прекрасных словах. Очень жаль, потому что мы считали это одною из лучших черт в его характере.
Сценический злодей отличается замечательным постоянством в любви, которую он питает к героине. Она вечно хнычет и плачет и, кроме того, у нее на шее двое дерзких и в высшей степени несимпатичных ребят, так что мы решительно не понимаем, чем она может привлечь его к себе, и, несмотря на это, сценический злодей влюблен в нее по уши.
Ничто не может изменить его любви к ней. Она ненавидит его и говорит ему такие оскорбительные вещи, которые как-то странно слышать из уст дамы. Всякий раз, как он хочет излиться перед ней в чувствах, является герой и, не дав ему договорить, сбивает его с ног, и тем сразу заставляет его замолчать; или же, когда он начинает объясняться в любви героине и надоедать ей, то его ловит на этом комик, который потом уходит и рассказывает обо всем «крестьянам» или «гостям»; тогда эти последние приходят в свою очередь и начинают его пилить (мы полагаем, что злодей непременно должен возненавидеть комика еще задолго до окончания пьесы).
Несмотря на все это, он не отстает от нее и клянется, что она будет принадлежать ему. Он недурен собою, а так как мы знаем, что подобные мужчины пользуются успехом у дам, то думаем, что нашлось бы мною таких девушек, которые бросились бы ему на шею; но ради того, чтобы жениться на этой слезливой молодой женщине и жить вместе с нею, он готов совершить всевозможные преступления, что стоит ему большого труда и утомляет его и, кроме того, всякий говорит ему грубости и оскорбляет его. Во всех этих неблагоприятных обстоятельствах ему служит поддержкой любовь к ней. Он грабит, совершает подлоги, обманывает, лжет и поджигает. Если бы для того, чтобы добиться ее любви, нужно было совершить и еще какие-нибудь другие преступления, то он бы их совершил.
Им обоим трудно. Жизнь этой дамы была бы во много раз счастливее, если бы злодей не любил ее так безумно, это ясно даже самому заурядному зрителю, да и у злодея жизненный путь был бы спокойнее и чище, не мешай ему глубокая преданность героине.
Вся загвоздка в том, что он встретил ее в детстве. Впервые узрев ее, когда она была еще ребенком, он полюбил ее «с той минуты и навсегда!» И — ах! — он рад гнуть спину для нее как раб, лишь бы она стала богатой и счастливой. Вероятно, он бы мог даже стать порядочным человеком.
Героиня старается его утешить. Она говорит, что возненавидела его всей душой с первой же минуты, как только этот отвратительный тип попался ей на глаза. Однажды в зловонном болоте она видела мертвую жабу, так вот, прижать к своей груди это скользкое земноводное ей будет куда приятнее, чем хоть на миг ощутить его (злодея) объятия.
Этот нежный лепет героини еще больше распаляет злодея. Он объявляет, что все равно ее завоюет.
В менее серьезных любовных делишках злодею везет ничуть не больше.
Доставив себе удовольствие пошутить вышеописанным образом с героиней, истинной дамой его сердца, злодей время от времени пускается в легкий флирт с ее горничной или приятельницей. Эта горничная или приятельница не теряет попусту времени на сравнения и метафоры. Она обзывает его бессердечным негодяем и дает ему затрещину.
За последние годы были попытки несколько подсластить жребий злодея, обреченного на жизнь без любви: в него страстно влюбляется дочь священника. Однако любовь всегда охватывает ее за десять лет до начала пьесы, и к первому действию успевает переродиться в ненависть; таким образом, и в этом направлении судьба злодея едва ли изменилась к лучшему.
Если мы примем в расчет все обстоятельства, то не мудрено, что она переменилась к нему. Он увез ее еще совсем молоденькой девушкой из родительского дома, где она жила так мирно и счастливо, и привез в этот порочный, многолюдный город Лондон. Он не женился на ней. Совершенно непонятно, почему он не женился на ней, — на это не было никакой причины. Надо думать, что в то время она была очень красива (она и теперь еще очень миловидная женщина и может произвести впечатление) и всякий другой мужчина на его месте женился бы на ней, обзавелся домком и вел бы невинную, безупречную жизнь.
Но сценический злодей очень резок, — он таким родился. Обращение его с этой женщиной самое ужасное — совершенно без всякой причины или повода с ее стороны, а ему, ради своих собственных интересов, даже следовало бы обращаться с ней хорошо и поддерживать дружеские отношения — но он поступает так из врожденной резкости, о которой мы упоминали выше. Говоря с ней, он схватывает ее за кисть руки и то, что хочет сказать, шепчет ей на ухо, а это ее раздражает и возмущает. Единственная вещь, в которой он ей не отказывает — это наряды. Он никогда не скупится давать ей денег на туалеты.
