То ли переводчик чего недопонял, то ли Володя не до конца овладел местным произношением — неизвестно, но эффект был ошеломительный.
Володя объяснял мне, что все дело, очевидно, в контексте. Как вот, к примеру, в английском языке. Видишь в словаре, допустим, слово «рукоятка», а оно же имеет второе значение: «получать сведения, наматывать на ус» и тут же третье (морск.): «спускать корабль на воду со стапеля». Все дело в контексте в каком сочетании употребляется слово. А так как в данном случае разноцветные зрители впервые в жизни видели явление, подобное Володе Долгину, то это ни с чем не сочеталось, и потому получилась такая чертовщина, что только и оставалось упасть на пол и хохотать до самого фуршет-коктейля.
Скороговорочка, произнесенная сотни раз, записанная однажды на листке из школьной тетради, за последние три десятка лет была переведена на большее количество языков, чем произведения Шекспира, Пушкина и Вальтера Скотта.
Об этом и плакался мне Володя Долгин, лежа на ялтинском пляже после утреннего купания. «Надоело! — говорил он. — Вот как вы в театре играете все время новые пьесы, так и мне хочется обновиться. Придумай мне программу. Трюки я любые срепетирую, но нужна идея. Понимаешь меня? Я многих просил, но не верят — думают, чего ему еще надо — в загранку ездит, весь мир повидал. А я ничего не видел, кроме лиц переводчиков. Не верят».
Высоко в небе летел медленный самолет. Было облачно, и самолет то появлялся, то исчезал. Даже удивительно, как медленно он летел. Или дело не в скорости, просто слишком высоко, поэтому так казалось.
Володя говорил: «Завидую тебе, что ты без снотворного спишь. А я не могу. Дергаюсь. У меня хорошее снотворное — швейцарское. ТАМ покупал. Не подделка. Сперва принимал полтаблетки — чудно засыпал. Потом замечаю — не берет. Стал брать по целой. Было ничего. А последнее время, вроде, хочу спать, и глаза закрываются, а в голове все равно будто турбина крутится…».
Помолчали. Крикливые женщины с соседних лежаков забрали своих детей и погнали их, как гусей, в гору — завтракать. Они питались в первую смену, а мы с Володей во вторую. Прибой усилился. Волны тяжело шмякались о большие камни. Брызги летели далеко и попадали нам на ноги. Это было приятно.
Володя говорил: «Может, все поменять, а? На корню поменять, понимаешь? Сделать в стиле «Старик Хоттабыч» — с бородой, в халате? А?.. Но это ж надо, чтобы кто-то написал… и режиссер нужен… А потом думаю — может, с животными работать? Знаешь, кролик превращается в утку… или в голубя. Правда, хлопотно… Сейчас-то я налегке, а там пойдут клетки, питание у каждого свое… ассистентка нужна…..И опять же — кто напишет текст?.. И так вот до утра крутится в голове… То ли это сны, то ли бессонница — непонятно… Стал я по две таблетки принимать. Ну, тут отрубаюсь полностью. Швейцарцы знают, чего делают. Отрубаюсь так, что Раиса меня растолкать не может. Весь день сплю. Она уже на вечерний спектакль распевается — а голос у нее, знаешь, труба, два этажа вверх, два этажа вниз жалуются. А я не слышу. Ну, я вообще бросил их принимать. Так и дергаюсь. Всю ночь».
С треском рванулась моторка от соседнего пляжа. За ней бодро вскочил на волну лыжник в ярко-красных плавках. Но тут же его закосило, и он рухнул в воду. Мотор смолк, и стал слышен мат и громкое отплевывание. Моторка на малых оборотах пошла назад.
Володя говорил: «Я с этой новой программой всех знакомых задергал. Нужна идея. Я и тебя в покое не оставлю. Вот все двадцать четыре дня буду тебе говорить: дай идею! Поставь мне программу!.. Ну?.. Есть идея какая-нибудь?»
«Есть».
«Ну?»
«Велосипед».
«Что велосипед?»
«Ездишь по кругу на велосипеде и одновременно показываешь фокусы».
«Манипуляции…» — поправил он меня.
«Ну, манипуляции».
«А руки? Они ж на руле».
«А нет, надо ехать без рук. Или, еще лучше, на одном колесе с седлом. Знаешь, в цирке…»
«Разыгрываешь?»
«Да почему? Серьезно, может быть здорово. Если под хорошую музыку. Такой галопчик… Или, наоборот, «Лунная соната»».
«Разыгрываешь…. Это со мной уже делали… Вот было…»
Первый рассказ Володи Долгина
Мы с Гришей Гориным соседи. Вместе собак гуляем. Я его каждый день доставал — ты ж писатель, придумай программу. Мне надо новое, чтоб у других такого не было.
И вот раз, ночь уже была, час ночи, наверное, — звонок! Гриша говорит в трубке: «Володя, мы тут сидим — Арканов, Ширвиндт, Альтов, — и мы все вместе решили тебе номер придумать». Я говорю: «Спасибо, тронут. Ну, так что?» «Пока, — говорит он, — пока мы только решили придумать, но еще не придумали. Мы тебе еще перезвоним. Или ты, может, к нам зайдешь?» Я говорю: «Поздно. Я только что таблетку принял, носом клюю». «Ну, ладно, — говорит. — Подремли. А мы, как сочиним, так тебе сразу позвоним».
Я лег на диван и сразу вырубился. А через час примерно, значит, часа в два — звонок! Телефон рядом и так настойчиво звонит. Беру трубку.
«У нас к тебе вопрос, — говорит Гриша. — Арбуз как, подходит?»
Я спрашиваю: «Для чего?».
«Ты что, — говорит, — отключился? Мы ж для тебя стараемся. У нас вопрос арбуз участвовал когда-нибудь в иллюзиях?»
Я говорю: «Арбуз… вроде, нет, не слыхал».
«Заметано! — кричит Горин. — Не было арбуза! — это он, я слышу, остальным говорит, а они там, слышно в трубке, кричат «УРА-А!», чокаются. — Заметано! говорит Гриша. — Значит, арбуз! Сейчас начнем придумывать. Мы тебе еще позвоним. Ты не спи».
А я как раз чувствую — действует таблетка, самое ей время. Сел в кресло. Даже приемник включил, чтобы не заснуть. И тут же заснул. Прямо в кресле.
Часа в три — звонок. Я совсем ничего не соображаю. Продираю глаза. Хватаю трубку.
Гриша кричит: «Есть! Бери ручку, записывай».
Я дергаюсь. Ручку найти не могу, бумагу найти не могу, очки потерял. А в трубке, слышно, поют что-то, кричат. Гриша говорит: «Ну, готов наконец?».
«Готов».
«Значит, так: ты выходишь в форме официанта. Да-а, забыл, это надо показывать обязательно на пароходе. На волжском пароходе».
«Как на пароходе? А если просто в концерте?»
«Это надо еще подумать. Это новая проблема. Потом придумаем, не перебивай меня! Ну, в общем, выходишь ты в костюме официанта — брюки, конечно, отглаженные, ботинки, носки, что там еще… Ты слушаешь меня?»
«Ну, слушаю, слушаю».
«Ты записываешь?»
«Чего записывать? Ну, брюки, ботинки… дальше что?»
«А дальше вот что: на тебе куртка такая, знаешь, с погончиками в виде таких кисточек и галстук-бабочка. Записываешь?»
«Чего записывать? Ну, бабочка…»
«Не перебивай! На тебе бабочка, погончики… а в руке у тебя салфетка. Понял?»
«Понял. Дальше».
«А теперь самое главное. Ты показываешь левую руку. Держишь ее так растопырив пальцы снизу, как будто на ладони что-то лежит… И говоришь… Записываешь?»
«Записываю».
«И говоришь: «Видите, ничего нет!». Потом — накрываешь ладонь салфеткой. Знаешь, как официанты делают? Знаешь или не знаешь? Если не знаешь, Шура Ширвиндт тебе покажет. Так вот, набрасываешь на ладонь салфетку и говоришь записывай! — говоришь: «Интересно, что мы вам предложим сегодня на десерт?». Хитро так говоришь, понимаешь, как будто тебе и вправду интересно, что там будет на десерт. И все это в костюме официанта, представляешь?»
«Ну, дальше!» — говорю я.
А Гриша орет в трубку: «А дальше ты сдергиваешь салфетку, и на ладони у тебя АРБУЗ! Здоровый, полосатый, килограмм на семь, не меньше!»
«Ну?»
«И тогда ты накидываешь салфетку правой рукой на левое плечо, видишь, все продумано! — правая рука освободилась, и ты ею поглаживаешь арбуз и, так хитро прищурясь, говоришь: «АСТРАХАНСКИЙ!». Только тут важно именно с прищуром и поглаживая, понимаешь? И говоришь: «АСТРАХАНСКИЙ!». Сможешь? С прищуром и поглаживая, сможешь?»
«Смогу».
«Ну, что, нравится?»
«Ничего».
«Не «ничего», а здорово! Это будет класс, когда ты с прищуром и поглаживая, только, знаешь, сказать надо так врастяжку: «АСТРА-ХАН-СКИЙ!» Нравится?»
«Нравится. А откуда же арбуз появится?»
«Вот-те раз! Это уж ты сам придумай. Ты фокусник, это твоя забота».
Там у них за столом захохотали, а я швырнул трубку на рычаг и полез в холодильник — чего-нибудь съесть. Все равно теперь не уснуть… Смотри, плавки уже высохли… Как жарит, а? Вроде, и облака, а все равно жарит.
«Ты купаться больше не будешь?» — спросил я.
«Нет, пойду домой. Подремлю на балконе до завтрака. Сегодня совсем не спал».
Помахивая полотенцем, он пошел наверх.
«Володя!»
Он наклонился с верхней площадки бетонной лестницы: «Чего?».
«Я вот думаю, Володя, с велосипедом, это, ей-богу, перспективная мысль. Представляешь, ты все ездишь, ездишь… а посредине висит такая цветная тряпка до полу. Понимаешь? И вот однажды ты заезжаешь за эту тряпку — буквально на одну секунду — и тут же выезжаешь с другой стороны, но уже не на велосипеде, а на маленьком ослике. А?»
