Роберт Ладлэм - Дорога в Омаху

Не важно, сколько времени минуло с той поры, думал он, поворачиваясь на скрипучем вращающемся стуле к столу, заваленному старыми папками в кожаных переплетах и картами. Главное — это сделали те же самые подонки, что расправились и с ним: сорвали с него погоны и вышвырнули вон из армии пастись на лугу. Они всегда одни и те же, в какие бы одежды ни рядились — во фраки ли поверх рубашек с жабо, как сто лет назад, или в нынешние ублюдочно-элегантные костюмы в обтяжку. Все они мерзавцы! Для таких и веревки не жалко!

Генерал потянул за цепочку лампы под зеленым абажуром и на гибкой ножке, похожей на гусиную шею, — подобные светильники вошли в моду в начале двадцатых годов, — и с большой лупой в правой руке принялся изучать карту. Потом снова повернулся к обветшалому бюро и перечитал подчеркнутый им параграф документа, взятого из папки с давно уже истлевшими тесемками. С широко раскрытыми, сверкающими от возбуждения глазами, он потянулся к некоему раструбу — единственному имевшемуся в его распоряжении средству связи, — установка телефона могла бы вызвать подозрения в отношении его не вполне научных изысканий, — дважды дунул в него знак срочного вызова и стал ждать ответа. Через тридцать восемь секунд из допотопного переговорного устройства послышался дребезжащий голос:

— Да, Мак?

— Хизелтайн, я нашел!

— Дуй в эту штуку не так сильно, ладно? Боюсь, моя секретарша подумала, что это свистят мои зубные протезы.

— Она вышла?

— Так точно! — подтвердил Хизелтайн Броукмайкл, директор Всеамериканского бюро по делам индейцев. — А что случилось?

— Я же сказал: я нашел!

— Что нашел?

— Грязнейшее дело, которое обстряпали эти юродивые — те самые, что заставили нас облечься в гражданское тряпье, старина!

— С удовольствием бы прищучил я их всех! Где и когда это произошло?

— В Небраске. Сто двенадцать лет назад.

Молчание. Потом недоуменное восклицание:

— Мак, но нас же тогда там не было! Ни меня, ни тебя!

— Не имеет значения, Хизелтайн: дерьмо всегда дерьмо. Эти ублюдки сотворили с ними то же, что и с нами — с тобой и со мной — сто лет спустя.

— С кем эго «с ними»?

— С отпрысками могауков[5], именующими себя уопотами. Эти индейцы поселились на территории Небраски в середине прошлого века.

— И что же дальше?

— Пора заняться секретными архивами, генерал Броукмайкл.

— И не заикайся ни о чем подобном! Доступ туда закрыт.

— Но не тебе, генерал. Мне недостает лишь нескольких деталей, чтобы свести концы с концами.

— Зачем?

— Да затем, что уопотами имеют законное право владеть землей и воздухом как в Омахе, штат Небраска, так и вокруг нее.

— Ты с ума сошел. Мак! Это же зона, подведомственная командованию стратегической авиации!

— Мне надо всего пару-другую страниц, затерявшихся где-то в архивах, и тогда у меня в руках окажутся все нужные факты. Итак, до встречи в подвалах архивов, генерал Броукмайкл! Или, может, мне величать тебя, как, впрочем, и себя, сопредседателем Комитета начальников штабов? Если я прав, — а я, черт побери, уверен, что прав, — мы так зажмем Пентагон с Белым домом, что вся эта свора и пикнуть не посмеет.

— Хорошо, Мак, я впущу тебя туда, но сам слиняю, — ответил Хизелтайн после короткой паузы. — Буду себе преспокойненько ждать в сторонке, когда же ты известишь меня о возвращении мне мундира.

— Согласен. Кстати, все, что удалось мне раскопать здесь, я забираю с собой в Арлингтон. Ну а что касается бедолаги, который скончался в этой крысиной норе и оставался там, пока аромат не дошел до первого этажа, то умер он не зря!

Оба генерала медленно пробирались среди металлических стеллажей секретных архивов. Оплетенные паутиной лампы светили так тускло, что им приходилось полагаться исключительно на карманные фонарики, которые они прихватили с собой. Остановившись у седьмого ряда, Маккензи Хаукинз направил луч света от своего фонарика на старинный фолиант в потрескавшемся кожаном переплете.

— Думаю, Хизелтайн, это именно то, что мне нужно.

— Хорошо. Но выносить его отсюда нельзя!

— Ясно, генерал! И посему я ограничусь лишь несколькими снимками, после чего поставлю его на место.

Хаукинз извлек из кармана пиджака пользующийся успехом у шпионов миниатюрный фотоаппарат с микропленкой.

— Сколько у тебя катушек? — поинтересовался бывший генерал Хизелтайн Броукмайкл, когда Маккензи перетащил огромный том на стальной стол в конце прохода.

— Восемь, — ответил Хаукинз, открывая на нужном месте древний, с пожелтевшими страницами, фолиант.

— У меня тоже есть парочка — на случай, если тебе не хватит. Не то чтобы меня очень вдохновляла твоя затея, но если имеется хоть какая-то возможность поквитаться с Этелредом, я принимаю твои правила игры.

— Я думал, вы помирились, — бросил Маккензи, переворачивая страницу за страницей и отщелкивая кадры.

— Этому не бывать!

— Но ведь Этелред тут ни при чем, во всем виноват этот гадкий мальчишка-адвокатишка из управления генерального инспектора, придурок с гарвардским дипломом Сэм Дивероу. Это из-за допущенной им ошибки заварилась каша, а не из-за Броуки Второго. Откуда тому парню было знать, что Броукмайклов — двое? Вот он и перепутал вас.

— Дерьмо собачье! Но и Броуки Второй не лучше: взял да и ткнул пальцем в меня!

— Думаю, ты неправ, но мы с тобой здесь не для того, чтобы обсуждать все это... Броуки, мне нужен следующий или один из соседних томов. На его корешке должна еще стоять римская цифра «сто двенадцать». Принеси его, а?

Как только директор Всеамериканского бюро по делам индейцев вернулся к металлическим стеллажам, Хаук вырезал извлеченной из кармана опасной бритвой пятнадцать страниц подряд и запихнул их торопливо за пазуху.

— Я никак не могу его разыскать, — послышался голос Броукмайкла.

— Не важно, я уже нашел, что искал.

— Ну и что теперь. Мак?

— А теперь надо набраться терпения, Хизелтайн. Мне потребуется время, много времени — может быть, год или около того: я должен обставить все так, чтобы комар носа не подточил.

— Что ты имеешь в виду?

— Судебное дело, которое я намерен возбудить против правительства Соединенных Штатов, — произнес Хаукинз, доставая из кармана помятую сигару и закуривая ее с помощью зажигалки времен Второй мировой войны. — Ты же, Броуки Первый, жди и наблюдай.

— Боже милостивый, но зачем?.. И брось дымить: курить здесь нельзя!

— Знаешь, Броуки, ты и твой кузен Этелред всегда слишком рабски следовали уставу, а когда тот расходился с жизнью, вы искали подходящую статью где-нибудь еще. Но есть нечто такое, чего не найти ни в уставе, ни в других руководствах, проштудированных вами. Это сидит где-то в тебе, в печенках. Человек интуитивно чувствует, что правильно, а что — нет, что хорошо и что — плохо. Все очень просто: само нутро подсказывает тебе, как поступить.

— Да о чем ты, черт возьми?

— Тебе вдруг приходит внезапно в голову, что надо почитать кое-что и помимо уставов — то, что вовсе не предназначено для тебя. И что хранится в секретных архивах, таких, как вот этот.

— Мак, я ни черта не понимаю!

— Дай мне годик, от силы два, Броуки, и тогда поймешь. Я должен до конца довести свое дело. Чтобы было все по-настоящему честно и справедливо.

С этими словами генерал Маккензи Хаукинз направился между стеллажами к выходу.

«Черт возьми, — сказал он про себя, — теперь-то я всерьез возьмусь за дело! Ждите меня, славные уопотами. Я — ваш!»

Прошел двадцать один месяц, и тем не менее, как оказалось, Повелителя Грома, вождя уопотами, в резервации вовсе не ждали.

Стиснув зубы, сердито сверкая глазами, глава Соединенных Штатов решительно, все убыстряя шаг, направлялся в бронированный отсек подземного комплекса Белого дома. В считанные секунды он обогнал своих спутников. Высокая худощавая фигура была наклонена вперед, словно в лицо президенту дул ураганный ветер. Весь вид его говорил о том, что он спешил на передовые позиции, чтобы лично убедиться в понесенных его войсками потерях и тут же разработать стратегию дальнейших действий по отражению натиска вторгшихся в его владения орд. Было в нем что-то и от Жанны д'Арк, лихорадочно обдумывающей план вылазки из осажденного Орлеана, и от Генриха V, уверенного в своей уже недалекой победе в битве при Азенкуре[6].

Добравшись до ситуационной комнаты, оборудованной в одном из самых нижних этажей Белого дома, он распахнул одну из дверей и шагнул в помещение. Остальные, трусившие рысью чуть позади, ворвались, запыхавшись, внутрь следом за ним.

— Пораскинем-ка мозгами, ребята! — рявкнул он. В ответ воцарилось молчание, нарушенное, впрочем, вскоре высоким дрожащим голосом дамы:

— Я не думаю, что это подходящее место для заседания, господин президент!