Ну, и ладушки. Нужно срочно уносить ноги. Надеюсь, моя «Жанна» уже получила свою порцию счастья с банкиром, и мне не придется отрывать ее от процесса. Чтобы все выглядело правдоподобно, скажу ей, что не нашел для себя подходящей красотки, и предложу пойти в другой клуб. А уходить надо скорее. И вместе. Ведь каждый приходит сюда со своей дамой. С ней и уходит. Таковы правила.
Для встречи с Пьером Амелем ресторан «Поросячья ножка» я выбрал не случайно. Во-первых, здесь отменная кухня. Во-вторых, вряд ли они откроют тут пальбу — слишком много богатых туристов и важных персон сидят за этими столиками. И в-третьих, после дюжины устриц «Гран Бретань», после порции больших розовых креветок и моих любимых морских улиток-бюлё умирать будет не так обидно. Хотя с чего я взял, что они будут именно стрелять? Есть много других способов устранения. Ладно, не будем о грустном. Насладимся жизнью. Надеюсь, что не в последний раз. Нет! Увидеть Париж и умереть — это не для меня! В этом городе нужно жить. Я всегда грущу, когда отсюда куда-нибудь уезжаю, а покинуть его навсегда будет очень обидно.
Так что выбор ресторана я сделал правильный. Как-то из Москвы приехали два моих знакомых банкира и попросили выгулять их в Париже. Я привел «олигархов» сюда на ужин. Мы отведали половину меню, в том числе и фирменное блюдо — поросячью ножку, которую нам поджарили на гриле прямо возле столика, выпили по бутылке хорошего бордо. Но особого впечатления на моих гостей это не произвело. Всем своим видом русские нувориши демонстрировали, что видали места и получше. На следующий день они улетели домой.
Прошло две или три недели — вдруг из Москвы звонок: «Старик, так нельзя. Ты почему нас не предупредил?!» — «Вы про что, ребята?» — недоумеваю я. «Про ресторан этот, где у входа живая свинья в будочке живет!» — «А о чем я должен был вас предупредить?» — «О том, какой он крутой!» — «Что же это до вас так поздно дошло? Откуда такое прозрение?» — «Да только что по телевизору показывали, как французский президент водил туда Путина! Знали б мы раньше — вторую половину меню тоже бы съели!»
А вот и Пьер подкатил на своем новеньком «пежо », нашел меня глазами сквозь витринное стекло, приветливо помахал рукой и показал, что поехал парковаться. Только здесь, в районе Биржи, это сделать непросто.
Значит, у меня есть минут десять. Нужно еще раз обдумать, что можно ему говорить, а чего нельзя. Шансов, что он захочет мне помочь, мало. Скажет, сам доигрался , — и будет прав. Кто я ему, в конце концов? Но мне нужно выбираться из моего безвыходного положения. А Пьер — ушлый малый. Я почему-то уверен, что он знает, как на НИХ выйти. Во всяком случае, из всех моих знакомых в этом городе он самый осведомленный. Тогда главное — мне его не спугнуть. Нужно начать с чего-нибудь нейтрального. Увлечь его беседой. А там посмотрим…
Ну вот. Припарковав наконец в переулке свою тачку, Пьер входит в ресторан. Рукопожатие, символические объятия, традиционное похлопывание по плечу.
– Привет, Пьер!
– Привет, Алекс! Как дела?
– Все хорошо!
Хотя, что может быть хорошего в положении человека, у которого в любую минуту могут грохнуть.
– Нет, признавайся, зачем ты меня вытащил? Что-то случилось?
– Да ничего не случилось. Мы с тобой старые приятели и давно не виделись. Вот я и подумал: почему бы не провести этот денек вместе, предаваясь чревоугодию? Я, естественно, угощаю. Как тебе заведение? Нет возражений?
– Приятное место. Знаешь, эта харчевня существует с незапамятных времен. Раньше здесь на площади находился знаменитый рынок «Чрево Парижа». Когда его убрали из центра, многие ресторанчики, его окружавшие, прогорели. А вот «Поросячья ножка» осталась. Она всегда славилась отменной кухней.
– Я поражаюсь, Пьер, откуда ты про все знаешь?
– Профессия обязывает. Я все-таки журналист.
– Что закажешь? Гарсон, пожалуйста, примите заказ у мсье!
Официант положил перед Пьером многостраничное меню в кожаном переплете и вопросительно взглянул на меня. Я кивнул. Он наполнил вином бокал Пьера и, помахивая салфеткой, удалился. Пьер углубился в карту.
А я размышлял, с чего бы начать? Но, перелистав страницы гастрономического фолианта, Пьер пригубил вино и неожиданно спросил:
– Ты давно не был в России?
– Уже года три.
– Скучаешь?
– Бывает.
– Когда приезжаешь туда, тебе что сразу бросается в глаза?
– Что бросается? — задумался я — Сейчас вспомню…
— Вообще, возвращение на Родину у меня связано с сильными переживаниями. Как можно забыть выразительные взгляды пограничников и таможенников? Почему в глазах этих простых деревенских парней, которым государство доверяет первыми встречать гостей и граждан, вернувшихся в свою собственную страну, так легко закаляется сталь и почему у них так быстро образуется эта незабываемая манера разговаривать с въезжающими через губу?
В советские времена была популярна такая байка. Приехал иностранец в Советский Союз и упал на улице в яму. Переломал себе кости, лежит в больнице весь в гипсе. Его навещает сотрудник «Интуриста».
— Уважаемый мистер — говорит он, — надеюсь, вы не держите зла на нашу замечательную страну. Ведь то, что произошло с вами, могло случиться в любой точке мира. Это просто несчастный случай.
— Верно, — отвечает иностранец, — но у меня на родине, к примеру, если на улице есть какое-то препятствие, то его окружают заборчиком или вешают веревочку с красными флажками, чтобы предостеречь прохожих от опасности.
— Простите, — спрашивает тогда наш чиновник, — а на каком виде транспорта вы к нам приехали?
— На автомобиле.
— А вы над таможней большой красный флаг видели?
Прошли годы, наступил новый век. Над таможней теперь не красный, а трехцветный флаг, но шок от встречи с Родиной я испытываю всегда.
Приехав в Москву, я должен отвыкнуть приветливо улыбаться продавцам, официантам и просто незнакомым людям в начале разговора. В России этого не понимают. Мужчины могут принять за «голубого», а женщины думают, что с ними заигрывают.
То же самое с автоматической, после нескольких месяцев пребывания на Западе, привычкой при разговоре по телефону сначала здороваться, потом представляться, потом извиняться, что отвлекаю собеседника от его дел, а потом излагать суть своего вопроса. В любой момент своего непривычно вежливого для собеседника монолога можешь услышать:
— Короче, ближе к делу!
Довольно быстро перестаешь мыть машину, ведь после каждой лужи не намоешься. И только привычку каждый день чистить ботинки я никак не могу из себя вырвать.
Встреча с Родиной может приготовить и кое-какие новые сюрпризы, ведь жизнь России быстро меняется. Например, Москва за последние годы сильно похорошела. Из большого, но грязного и неприветливого коммунистического города она превратилась в динамичную и процветающую европейскую столицу, однако и на этом сверкающем фоне можно легко нарваться на хамство. Боюсь, что оно у нас в крови…
Вот, пожалуй, такие у меня впечатления… А у тебя, Пьер?
— Я был в России не раз. Мне там нравится. Но в первые дни пребывания многое кажется непонятным. Еще сильна во мне инерция парижской жизни. А через несколько дней или после какого-то случая я, что называется, «включаюсь» в русскую жизнь.
Вот пошли мы с переводчицей обедать в знаменитый китайский ресторан на Маяковке, то есть в самом центре Москвы. Расположились за столиком в центре полупустого зала, а неподалеку от нас сидел еще один клиент. Это был настоящий классический «отморозок», из молодой поросли, вскормленной диким русским капитализмом. Его светлый пиджак небрежно висел на спинке соседнего стула. А бледные руки, выглядывавшие из коротких рукавов рубашки, были сплошь в татуировках. Сам он, тоже очень бледный, с изможденным лицом и впалыми глазами наркомана, располагался за столом, заставленным пиалами и блюдами с экзотическими закусками. Его обслуживали три официанта, а за спиной два музыканта, скрипач и гитарист, безостановочно исполняли популярные ресторанные мелодии.
«Отморозок» всем своим видом демонстрировал, как он устал от этой скучной и сытой жизни, от этого подобострастного обслуживания, но его расслабленные жесты являлись только увертюрой к будущему спектаклю. Он явно хотел произвести на кого-то впечатление, а того человека все не было. Такой вывод я сделал, заметив, как часто он поглядывает то на свой «Ролекс», то в сторону двери.
