Оказавшись в зале, Йитка продралась сквозь толпу и мебель к Солнечному Л., уцепилась за его руку и сообщила, что ни за что не отпустит Солнечного Л., поскольку мечтает заняться с ним развратом и поэзией, причем желательно именно в таком порядке. На этом моменте рассказа Йитка старательно закивала, и ее измученный вином мозжечок чуть ее не уронил. Хорошо, добрые люди подставили ей стул, и Л. продолжил свой рассказ. Когда он понял, что отвертеться от настойчивой поэтессы не удастся, он пошел на гнусный обман: пообещал ей исполнение всех ее желаний в обмен на то, что она вытащит его из толпы оголтелых поэтов. Ну а когда они оказались на воздухе, Л попытался дозвониться до Доктора К., сообразил, что если не ловится, значит, мы где-то в подвале поблизости, и решил методично обойти все соседние подвальные заведения. Йитке же было сказано, что они ищут теплое место для занятия поэзией, и она, вцепившись в шарф, телепалась за Солнечным Л. Нас нашли в третьем по счету подвале.
Доктор К. внимательно выслушал историю и заявил, что сердце его полно печали и сострадания ко всем присутствующим. Поэтому Йитка пусть остается, но Солнечного Л., который бесповоротно и счастливо женат, от нее отсадят на другой конец стола во избежание недоразумений. На том и порешили.
Следующим утром ничто не напоминало и не предвещало. На ранней отделенческой планерке трезвенники сообщили нетрезвенникам, что жертв и разрушений почти не было, что в кабак нас даже звали возвращаться еще и что вчера все временно неходячие были развезены по домам на Клариной машине. День выдался сложный, много опытов и рутины, поэтому вместо обеда решили ограничиться кофейным перерывом на десять минут. За кофе отправили Солнечного Л. – как самого демократичного в мире завлаба. И он, насвистывая, ушел, а потом внезапно и со свистом влетел в отделение обратно, захлопнул за собой дверь, привалился к ней спиной и нехорошо позеленел лицом. На вопрос, что случилось, сказал только: “Она!”
Проведенное на скорую руку расследование показало: давешняя поэтесса припомнила, видимо, что вокруг нее говорилось вчера, выловила из всего этого название нашей богадельни и вот теперь явилась по душу Солнечного Л. Стало уныло. Л. не мог работать, а только стенал: “Что ей от меня надо?!” Доктор К. нехорошо усмехался и не без удовольствия напоминал, что Йитке надо было от Л. вчера. Л. стенал, что у него жена, сын и ни малейшей склонности к современной поэзии, а особенно к поэтессам. Это не помогало. От поэтессы не было спасения. Она выследила Л. и стала подбрасывать длиннющие экспромты в лабораторную почту. Она караулила его у дверей нашего закрытого отделения и провожала до автобусной остановки, являлась во время обеда в столовую, садилась за соседний столик и сверлила Л. восхищенным взглядом. И, если удавалось, подбрасывала ему свои вирши, наспех нацарапанные на салфетках. Она была уверена, что Л. – поэт в душе, безумно влюблен в нее и по ночам, в свободное от работы время, редактирует подпольный поэтический журнал. Это был кошмар. Не помогли ни признания Л. в его глубокой преданности молекулярной биологии, ни воспитательный разговор с Дэни. Девица продолжала осаду.
– Ну и каша у человека в голове! – однажды рассердился Доктор К., изрядно подуставший от всей этой суеты, а особенно от того, что Л. стал на глазах тоскливеть, сворачиваться в трубочку и путать названия цитокинов. – Похоже, надо кому-то ей чердак к ушам прикрутить, чтоб не съехал окончательно!
Солнечный Л. посмотрел на Доктора К. с робкой надеждой и прошептал слабым голосом, что возьмет все докторовы дежурства до конца года, если доктор избавит его от этой напасти, от этой ходячей бубонной чумы. Доктор К. хлопнул Солнечного Л. по плечу, поправил воображаемую бабочку и был таков.
Последнее, что стало нам известно из достоверных источников, – это что в тот же день Доктор К. столкнулся с Йиткой, подстерегавшей своего кумира у кофейного автомата, и неловко вылил на нее немного минералки, которую вообще-то сроду не пил, а вот тут – такое недоразумение! – нес куда-то в хлипком пластиковом стаканчике, наполненном до краев. Больше Йитку возле нашего отделения не видели. И вообще в нашей больничке она не появлялась.
Дни текли своим чередом, Солнечный Л. почти оправился от травмы, нанесенной ему современной литературой, даже начал иногда улыбаться и перестал вздрагивать, когда кто-то случайно говорил в рифму или цитировал что-нибудь из классической поэзии. Доктор К. же ходил загадочный и задумчивый почти два месяца, до самой середины весны. А однажды явился в лабораторию праздничный, весь в штатском вместо белого лабораторного балахона, и объявил:
– Ну вот, я собираюсь до некоторой степени соединить свою судьбу с судьбой небезызвестной вам Йитки. Сегодня официальная процедура.
Воцарилась тишина, которую вдруг нарушил громкий всхлип. С криком “Друг! Настоящий друг! Герой!” Солнечный Л. кинулся пожимать руку Доктору К., утирая скупую мужскую слезу. Доктор К. смотрел на Л. с некоторым недоумением, но, когда к нему рванули все остальные и стали трясти руку, поздравлять и желать долгих лет совместной жизни, изумление на его лице сменилось ужасом.
– Стоп! – завопил он. – Спокойно! Отошли на два шага назад и включили мозги! Я трижды был женат, все три раза счастливо, и все три раза мне это не понравилось. На кой черт мне четвертый? Магистерскую она будет у меня писать! По молекулярной биологии! Я у нее буду научным руководителем! Сегодня собеседование в приемной комиссии в магистратуру! Уловили, коллеги, типун вам всем на язык и прочие места?!
Вздох изумления прокатился по отделению.
– Нет, ну не подлецы? Сглазите еще, – сокрушался Доктор К. – Понятно же было – нормальный человек, только энергия не в то русло шла. Я ей объяснил, что нет ничего прекрасней лимфоцита под микроскопом в частности и служения науке в целом. Что тут тебе и поэзия, и вызов, и страсти всех мастей. Стал выяснять, что у нее за образование, поскольку была сначала мыслишка отправить ее к знакомому на философский факультет, там бы ее пристроили на кафедру гендерных исследований или на кафедру электронной культуры и семиотики. А у нее возьми да и окажись бакалавриат по биохимии. Родители постарались, у них, оказывается, естественно-научный клан – несколько поколений химиков, врачей и биологов в семье. Ну, после этого не втянуть ее в молекулярную биологию было бы просто преступлением!
В следующий раз Йитка появилась в нашем центре уже осенью, когда у нее началась учеба. Доктор К. пристроил ее в соседнее отделение собирать материал для магистерской, а заодно и для будущей докторской. Солнечный Л. сначала побаивался попадаться ей на глаза, потом осмелел и даже как-то, встретившись в столовой, подсел за столик и спросил:
– А как же поэзия? Уже не мечтаешь публиковаться?
– Почему же, мечтаю, – Йитка подняла на него глаза и выпятила подбородок, – только кому нужны дурацкие стихи и журнальчики с тиражом в три экземпляра? Я теперь хочу сделать открытие и написать об этом статью в Nature или Science. И спорим, – она прищурилась, – я опубликуюсь там раньше тебя?
– Боже, храни поэтов и мечтателей, чем бы они ни занимались, – съязвил на это Солнечный Л., но с тех пор стал сильно поторапливать собственные исследования и внимательней присматриваться к способам форматирования статей для Nature.
Кстати, о научной работе. Пожалуй, самое время поговорить немного о том, как делается наука, поскольку работа и в нашем отделении тоже (а может быть, прежде всего в нашем отделении) не ограничивается рутиной, связанной с чисто клиническими моментами, и научная деятельность является полноценной частью трудового процесса. Образно выражаясь, рутина и наука у нас – инь и ян и друг без друга, возможно, имеют смысл, но утрачивают прелесть. Поэтому перед вами – чистая правда о научной работе в долях шутки и двадцати пяти пунктах.
Итак, любая научная работа, даже если она посвящена изучению влияния первой буквы фамилии человека на его способность выращивать кактусы, состоит из нескольких шагов:
1) вы придумываете теорию (на некоторых, особенно счастливых по этой части, теория сваливается сама, причем в самых неожиданных и неподходящих ситуациях), и она кажется вам гениальной и объясняющей устройство как минимум половины мира. Устройством второй половины, как вам кажется, вообще можно пренебречь. Да и не половина она – едва на четверть наскребется, было бы о чем говорить;
2) вы сидите некоторое время неподвижно и, ослепленный своей гениальностью, пялитесь в потолок;
3) среди ночи вы просыпаетесь в холодном поту с мыслью, что ваша гениальная идея, скорее всего, уже приходила кому-то в голову, и конечно, этот мелкий подлец успел ее опубликовать, просто вам не попадалась его статья, потому что библиотека вечно задерживает подписку на самые интересные издания. Поэтому вы в три часа утра вскакиваете с постели и проводите остаток ночи, терзая “Гугл” вопросами, формулируя их с разной степенью каверзности, чтобы быть уверенным, что ничего такого в Сети даже близко нет. Разумеется, в параллельном окошке у вас открыты “ПабМед”, “Медлайн” и еще парочка необходимых ресурсов, но они мало помогают, потому что по абстрактам не все и не всегда понятно, а доступа с домашнего компьютера к коммерческим изданиям вроде, будь он проклят в своем великолепии, Nature у вас нет.
