Первым, что услышал Баграмян по возвращении на кафедру, был нарочито громкий рассказ Хануманова об армяшках, которые понаехали в Москву и под видом сирых и убогих сшибают милостыню в метро. Где, мол, простому труженику со скромными доходами напастись «пятериками» для жертв землетрясения?
Оратора молча и неодобрительно слушали молодые ординаторы и женская (то есть большая) часть врачебного коллектива. Именно женщины и предотвратили тогда рукоприкладство, Рафика по-человечески жалко. Но инцидент избавил меня от необходимости «научничать» с профессором Дуровым. Дедушке предстоит опросить свидетелей и участников конфликта, а также вынести вердикт. С моими «диссером» и так все ясно. Мониторное оборудование, которым я пользовался в начале моей научной эпопеи, либо вышло из строя, либо было передано другим, более перспективным аспирантам и соискателям. Дуров меня утешает: «пока записывай, что возможно (вызванные потенциалы), остальное потом дорисуем авторучкой». Благо, чистых лент до Бениной мамы. Но я не пользуюсь авторучками.
Нет, посиделки с профессором сегодня мне точно не грозят.
Силанский прав — что-то с памятью моей стало. Завтра начинается советстко-германский анестезиологический симпозиум. Дождавшись тишины, Нелли Алиевна в десятый раз зачитала списки групп и повторила инструкции. Я да еще пара ординаторов, которые могут связать несколько слов по-английски, должны встречать немцев в Шереметьево. Уже сегодня, уже сейчас. Баграмян тоже в нашей группе. Языком владеет в совершенстве. Эта потеря — практически невосполнимая.
В моем шкафчике висел синий костюм — единственный, где-то даже лоснящийся от сознания своей исключительности. Но отутюженный. И финский.
Я переоделся. «Вольво» Львова ждала у подъезда.
Леонид Никанорович — крутой мужик. Три года отпахал в Уганде. Купил тачку (тогда еще «Волгу»), удачно разменял квартиру. Завел интересных друзей, занялся разведением ротвейлеров, организовал собственный собачий клуб. Построил дачку под Москвой, купил иномарку. «Вольво» — ровесница моего костюма. Но, в отличие от оного, первые семь лет своей жизни провела в Люксембурге.
Леонид Никанорович неплохой специалист. Но — слишком широкого профиля. Любит постучать себя в грудь. Профессионально рассказывает профессиональные байки, где отводит себе главные роли. Коллеги посмеиваются, обыватели верят. Леонид Никанорович консультирует на дому как кардиолог. Заимел довольно высокопоставленную клиентуру. Приезжает к ним на «Вольво» со стетоскопом «Литтман», но без электрокардиографа — «пленочки» читает слабо. С другой стороны, зачем обывателю «пленочки»? Умные усталые глаза, седая «эспаньолка» и стетоскоп за сто пятьдесят баков — вполне достаточно. Дает самые простые и понятные рекомендации: «Кушайте поменьше масла, побольше гуляйте на свежем воздухе». Одна беда у Львова — ростом не вышел. Злится на тех, кому с помощью родителей удалось преодолеть пятифутовый барьер. Комплекс неполноценности Леонид Никанорович компенсирует благоговейным преклонением молодежи. А мне трудно смотреть на Леонида Никаноровича снизу вверх — в прямом и переносном смысле слова. За пять я ни разу не вызвал его на консультацию. Теперь понимаю, что это была ошибка, которая стоила мне места в «урологии» в октябре в 1987 г. Ведь именно Львов взял заключительное слово на кафедральном разборе того случая. Выступил блестяще.
В ту незабвенную пору Нелли Алиевна улетела на съезд Всемирной федерации обществ анестезиологов в Вашингтон. ИО заведующего кафедрой Силанский, не на шутку перепугавшись, предложил мне отсидеться в другом отделении. От греха подальше.
Мне кажется, будь тогда шефиня на своем посту, я бы проработал в «урологии» до самой аспирантуры. И многое бы потерял.
Прошло два года. За это время Леонид Никанорович успел для дальнейшего роста перейти на кафедру ассистентом, получить тему, поступить под начало Силанского, разругаться с ним и забросить тему. Наши отношения наладились.
Группа прилета расселась по мягким кожаным сиденьям и под «Модерн токинг» из стереофонических динамиков тронулась в путь. За нами следовал дряхлый ЦИУвский УАЗик.
План встречи был до гениального прост: двое бегают с транспарантами («Mr. Jackobson», «Dr. Freiberg» и т. д.) перед выходом из зала получения багажа, я группирую гостей согласно списку расселения и развлекаю их анекдотами, Леонид Никанорович координирует наши действия, утрясает вопросы с таможней, разыскивает «заблудших овечек» через радиорубку и командирует «УАЗик» по гостиницам. Мы нацепили плакетки с эмблемой симпозиума и нашими фамилиями на двух языках. Мера, абсолютно необходимая для допуска в VIP-сектор. Львов сказал, что барчик там капитальный.
В барчике я выпил банку «Хейнекен» и купил пачку «Салема».
Спасибо азербайджанке, дай Бог ей здоровья!
Приятный женский голос сообщил о приземлении первого из интересующих нас самолетов.
За пять часов мы просеяли четыре рейса, этапировав тридцать пять иностранных участников и членов их семей. Никого и ничего не потеряли.
Чрезмерно нагруженным кладью и снедью помогли физически. Приехали всего на четыре дня, а можно подумать, что собрались зимовать.
Леонид Никанорович был очень доволен и развез ординаторов по их общагам. До моей дыры «Вольво» бензина не хватит. Да мне туда и не хочется.
Хочется продолжения банкета.
Леонид Никанорович заехал на кафедру отрапортовать.
В ассистентской сидел Омар из группы встречи союзных участников.
Один. За пятнадцать минут до нашего появления Нелли Алиевна отбыла в район гостиницы «Октябрьская», где возникли какие-то проблемы. Заметно раздосадованный, Леонид Никанорович укатил в неизвестном направлении. Я остался.
Омар отвечал на звонки, жал руки новоприбывшим, регистрировал их в журнале, помечал им путевки и разъяснял, как добраться до общежития ЦИУ. Увидев меня, он расплылся в улыбке и чуть не переломал мне пальцы. Омару предстоит провести на своем посту всю ночь.
Согласно расписанию движения железнодорожного и воздушного транспорта, последние гости прибудут только на рассвете, но основной поток товарищей по оружию схлынет уже через три-четыре часа. И мы пропустим по маленькой. Потом еще и еще. У Омара наверняка с собой дежурный литр.
Повестка дня мне не понравилась. Даже камерный мальчишник Омар способен превратить в ралли Париж — Дакар. Успокаивается лишь когда все его участники окажутся под столом, потом методично добирает остатки. Наутро переступает через стонущие тела, умывается и завтракает. Как ни в чем не бывало — без опохмелки.
И еще одно обстоятельство. Незадолго до завершения нашей акции в Шереметьево, я опять (но уже тайком) заскочил в VIP-бар. По смехотворным ценам взял две бутылки финского клюквенного ликера и виски «Тичерс». А ведь советские мужчины ликеров не пьют, разве что за неимением лучшего. Чувствовалась работа подсознания.
Паша дежурит. Я позвонил Мишке.
Со Старгородским Боткинская познакомилась в начале восьмидесятых, отделение — в сентябре прошлого года. Я и того позже. Мишка осваивал медицину семь лет: днем в «кардиореанимации», вечером на вечернем отделении лечфака 2-о Меда. Досрочно закончил интернатуру на нашей кафедре.
Старгородский — интеллигент с большой буквы. Не из рядов «рабоче-крестьянской» — прирожденный. Можно развить свой ум, но трудно воспитать в себе порядочность, чувство такта и меры. И доброту — у Мишки она прорывается наружу мягким баском, ею лучатся большие карие глаза и лохматая черная борода. Люди прилипают к Мишке, как гвозди к магниту.
Мишка хорошо играет в настольный теннис. Уже с января в подвале проходили внутрибольничные чемпионаты. Для этого из нашей подземной раздевалки пришлось вывезти полтонны мусора. Мы потеснили шкафчики, из ящиков и фанерного листа смастерили стол.
Старгородский часто выступал инициатором подвальных и экстерриториальных сабантуев, но они никогда не выливались в пьяные дебоши или накачку до потери пульса. С интересным собеседником эффект наступает при меньших дозах. Часто собирались у него дома. У Мишки тоже кооперативная двухкомнатная квартира, но, в отличие от меня он не выжимает из себя изобретательность по капле, заимствуя дизайны от соседей и знакомых, по несколько раз ломая и переделывая. Миша с Ирой оформили свое жилище оригинально, просто и со вкусом. Получилось эдакое богемно-эротическое гнездышко с источниками света направленного действия, с недорогой, но красивой (и функциональной) мебелью. На стенах — книжные полки, японские гравюры, картины знакомых художников (лично мне не знакомых, но хорошие картины) и портреты Иры, исполненные в разной технике и манере. Шелкография, голография, уголь, акварель. С фоном, без фона. В полный, неполный рост. В джинсах и майке с эмблемой «Amnesty International».
