я, да что толку? Сориентировался по звездам. Оказалось, что мы уже в глубоком тылу противника, но уклонились вправо.
Иванов сразу обрадовался: «Значит, нам за дальность должны доплатить!»
— Ребята, — произнес я, — обстановка сложная. Иванов, мы тебя прикроем, передашь вот этот конверт…
— Виктор Михайлович, — сказал Иванов, — в мои обязанности не входит конверты носить. Я не курьер.
— Неси! — побагровел я.
Ох, чуяло мое сердце неладное! Еще раньше я заметил на пригорке какое-то шевеление, а тут смотрю — молча цепью обходят нас. Берут в кольцо! Опоздал с конвертом…
— К бою! — закричал я. — Занять круговую оборону! Без команды не стрелять!
Мы замерли.
— Виктор Михайлович, — зашептал мне в ухо Сидоров, — можно я сегодня пораньше уйду, тетю надо встречать на вокзале? А потом я отработаю. Вы же знаете, стреляю я отлично…
— Ребятки, — взмолился я, — родные мои. Да что же вы?! Ведь противник наступает!..
Секунды тянулись как годы. Напряжение нарастало.
— Все! — радостно заявил Сидоров. — Рабочее время кончилось, а ишачить я не нанимался!
Повернулся и пополз в кусты.
— Иванов, Ваня, а ты-то? — голос у меня дрогнул.
— Виктор Михайлович, — сказал он, — вы знаете, как я вас уважаю, но войдите и вы в мое положение: я уже договорился, она меня будет ждать… Или я не мужчина?
Уполз и он.
Я достал гранату. Один. Только луна в небе и противник все ближе, ближе…
«Узнают ли, как я погиб?» — последнее, что подумал я, и кинул гранату.
…Очнулся я дома.
— Где я? — прошептал я.
— «Где», «где»? Дома! — ответила жена. — С работы тебя на неотложке привезли.
«Значит, жизнь продолжается», — понял я и закрыл глаза.
1987 г.
Один молодой человек написал роман и, как водится, принес его показать одному маститому…
Маститый, человек преклонного возраста, долго искал очки, не нашел и, виновато улыбаясь, попросил:
— Вы уж, голубчик, пожалуйста, почитайте вслух, а я послушаю.
Молодой автор взял рукопись, откашлялся и, робея, негромко начал:
— Серебристые звездочки снежинок, нежно-задумчиво исполняя грациозный танец, плавно кружа, тихо опускались на землю…
— Простите, голубчик, — остановил его маститый писатель. — Я, знаете ли, плохо слышу. Будьте добры, еще раз сначала и, если можно, погромче.
— Серебристые звездочки снежинок… — громче начал молодой автор.
— Что-что? — приставил к уху подрагивающую ладонь старый писатель.
— Се-реб-рис-тые звез-дочки снежинок, — еще громче и почти по слогам повторил молодой автор, — опускались на зем-лю.
— Извините, что-то я н-никак, — в смущении развел руками писатель.
Молодой автор набрал в легкие воздуха и прокричал:
— Шел снег!
— Шел снег, — на этот раз услышав, повторил старый писатель. — Что ж, неплохое начало. Ну, читайте, голубчик, дальше.
— Высвободив из тоннеля рукава бронзово-золотистый диск циферблата, напоминающий разрезанный, сочащийся соком апельсин, Константин коснулся напряженным взглядом острия пик стрелок, — прочитал молодой автор.
— Что-что? — снова приставил к уху ладонь писатель.
— Кон-стан-тин по-смот-рел на часы! — прокричал молодой автор, хотел читать дальше по тексту, но махнул рукой, отложил рукопись в сторону и принялся вновь кричать.
Когда молодой человек кончил, маститый писатель растроганно пожал ему руку и сказал:
— Молодец! Хороший рассказ написали. Главное — коротко, емко, динамично. Так, голубчик, и надо!
Хорошо, когда светит солнце
Когда Игорь Борисович покупал мясо, ему хотелось узнать не только сколько оно стоит, а и как звали корову, где она жила, была ли счастлива…
Я был свидетелем, когда он хотел дать пощечину одному негодяю, поднял руку и сокрушенно проговорил:
— Ведь вам же будет больно!
Опустил руку и долго с возмущением смотрел на свою ладонь.
На негодяя это произвело столь необычное впечатление, словно ему дали две пощечины. Он удивленно заморгал глазами, потрогал свою щеку и сказал, задумавшись:
— Возможно, я был не прав.
Он ушел ссутулившись, и с тех пор до меня доходили слухи, будто он перестал платить жене алименты, брал их себе, а все остальное отдавал в бывшую семью. Еще говорили, что он уехал куда-то с археологической экспедицией и пытался найти в раскопках что-то сокровенное и очень давно утраченное.
С Игорем Борисовичем я познакомился в нотариальной конторе в очереди. Я пришел туда заверить копию диплома. Она мне последнее время очень была нужна, потому что не только другие, но и я не верил уже, что когда-то кончил высшее учебное заведение.
А Игорь Борисович принес туда завещание. Он завещал своим детям и будущим внукам жить честно и хотел, чтобы это официально заверили.
Сидящая рядом с нами женщина взялась было объяснять Игорю Борисовичу, что он завещание составил неправильно, потому что слово «завещание» производное от двух слов «за вещами». А сосед справа стал доказывать, что это не так, что состоит оно из двух слов, только из других: «зав» и «еще».
Я на всякий случай помалкивал и по старой школьной привычке хмурился, изображая умный вид. Я вообще чувствовал себя тогда в жизни не твердо: то, что я умел, никому было не нужно, а то, что от меня было нужно, — это не опаздывать на работу и с работы — домой. И с каждым днем и годом во мне все больше и больше крепла детская тоска по старшему другу, который взял бы меня за руку и повел по дороге жизни вперед, а я заглядывал бы снизу вверх и преданно спрашивал: «А это что?», «А как называется?», «А мне можно?..» Меня тянуло к людям необычным и загадочным; так два года назад я подружился с Игорем Борисовичем.
Игорь Борисович среди всех моих знакомых отличался твердостью убеждений, четкостью позиций и решительностью действий. Он знал все! В столовой, когда я колебался, что брать — ком пот или кисель, — он говорил: «Бери оба!» — и всегда оказывался прав.
По субботам и воскресеньям он ездил на какую-нибудь тихую речку со спиннингом и динамитом — пугать браконьеров. Сам он пользовался крючками и блеснами, изготовленными на фабрике спортизделий, выпускающей всю продукцию с пометкой «Хранить в сухом прохладном месте».
Он и меня пригласил однажды, и мы поехали. Не помню, какой был день: пасмурный ли, ясный, отчетливо помню, что на душе у меня было солнечно!
Мы сначала ехали на электричке, а потом шли пешком. Шли мы очень медленно, потому что он обходил каждую травинку, чтобы не помять. А вот комаров он бил и объяснял это естественным отбором.
До реки мы дошли только к вечеру. Речка оказалась такой скромной и милой, словно вытекала не где-то из-под земли, а — из моего детства. Опять, как давным-давно, я крупно увидел росшую по берегу осоку, желтую
