Здесь стратегически хорошее место — возвышенность посреди небольшой пустоши, со всех сторон окруженной лесом. Холм стоит несколько на отшибе от игрового полигона, в стороне от побережья озер, где царят грибники и тучи комарья, а ночной ветер несёт липкий туман и наполнен призраками. Мимо Холма идет старая финская дорога, которой обычно не пользуются, так как она труднопроходима — её пересекают два глубоких ручья. Один из них петляет по лесу, огибая Холм с северной стороны.
Этот ручей струится в каменном ложе, придающем воде особенное звучание. В сумраке, под густым пологом еловых лап его течение рождает музыку — как будто слышится медленный, тяжелый напев. Этот ручей называется Горюнец, приток Серебристой.
В его верхнем течении расположена еще одна крепость, на естественном острове — Замок Паши Назгула. Ручей расходится здесь двумя рукавами, образуя небольшой островок. Русло в этом месте еще финны заточили в плен тесаного камня, а вот деревянные стены по краю островка возвел не так давно Паша Назгул (в миру учитель труда). Паша возвел не только стены — в Замке Назгула были надвратная башня и подъемный мост, а также внутренние помещения. Он имел огромные фортификационные достоинства и всего один недостаток. Второе название Замка Паши Назгула — Комариный Ад.
К самому Нимедийскому Холму по старой финской дороге попасть нельзя. С неё нужно будет свернуть на вересковую пустошь, в неприметном месте войти в чащобу и форсировать ручей. Только тогда узкая тропка выведет тебя через бурелом и чащу кустарника к каменистому подножию, круто переходящему в заросшую молодым вереском песчаную шапку. Когда мы только обнаружили Нимедию, тут любило останавливаться множество игрового народу. Обдумав всё хорошенько, мы решили положить конец этому безобразию. Собрав свои пожитки, мы, в числе прочих, поселились на Холме.
Мы были очень беспокойными соседями. Во второй половине дня мы выходили из леса, где спали каждый в отдельности, спрятавшись от остальных. Всем было дурно, жажда и комары выгоняли нас из-под нависающих еловых лап, где мы обычно прятались. Так что каждый преследовал только одну цель — восполнить потерю жидкости и опохмелиться, чтобы стало хоть чуточку легче. После этого мы принимались мутить себе завтрак. Каждый старался украсть, выманить или отнять у окружающих какую-нибудь еду. Часто из-за этого вспыхивали спонтанные драки, во время которых продукты рвали друг у друга и у посторонних прямо изо рта. При этом каждый исповедовал следующие три основополагающих принципа:
1. Есть лучше одному — и по сердцу, и по уму.
2. Лучше взять своё, чем съедят твоё.
3. Что не съедено — мы оставляем другим,
картошку и масло коровье.
Вот только отравим всё и обоссым —
Кушайте на здоровье!
Поступали все в полном соответствии с этими мудрыми правилами. Никакого общего питания не было, кушали то порознь, то парами, изредка объединяясь с целью продовольственного обмана и грабежа. Открыто лежащие на земле и в палатках продукты сразу же разворовывались, а те, что продолжали лежать, никто из нас уже не решился бы взять. Они заведомо были или фаршмачные, или притравленные, а может быть — и то, и другое.
Необходимость оберегать себя от всевозможного западла диктовала в те времена пить только проточную воду или алкоголь (с которым по общей договоренности никогда плохо не поступали), а есть лишь те консервы, которые ты сам только что открыл. Учитывая приобретенный опыт, мы разработали комбинацию, позже получившую название «насрать под кашу». Суть её в следующем. На какую-нибудь стоянку (здесь следует быть разборчивым, не все этого заслуживают) в предобеденный час приходит человек, который в вежливой и открытой форме просит накормить его миской каши или макарон. Этот тип готов всемерно помогать — он носит воду и дрова, помогает с котлом и всеми силами старается заслужить доверие, что при этом способе вовсе не трудно. Его задача — перехватить котёл в тот момент, когда его нужно будет сливать. Мотивируя, дескать, незачем разводить грязь у самого костра, он относит котел к ближайшим кустам, где:
(1) Сливает воду.
(2) Кладет себе полную миску.
(3) Приподняв макароны или кашу в котле специальной досочкой (лопаточкой), кидает туда говно с доски, припрятанной в тех же кустах.
После этого он аккуратно перемешивает все это костровой ложкой и спокойно возвращает котел. Затем он берет свою миску и принимает решение: уйти или дожидаться развязки. В последнем случае он сможет сделать больше — когда донесутся первые, поначалу ещё робкие возгласы недопонимания. В тот момент, когда первые пострадавшие будут с недоверием нюхать пищу, поднося ложки к самому носу, ему следует ходить меж ними, отрицая очевидное и побуждая пробовать пищу на личном примере (то есть пробуя по ложечке из своей миски с улыбающимся, что будет нетрудно, и очень довольным лицом).
Если проявить смекалку, то получится, будто человек, чтобы убедиться в происходящем, самолично пробует ложечку каши с говном. В такой момент вы, если отважитесь, сможете задать ему вопрос (но это нужно будет сделать быстро, пока он не успел опомниться):
— Как на ваш вкус, хватает говна?
Перед сном, то есть ближе к утру, мы вспоминали совершенное за день, спрятавшись друг от друга в ельнике или в окрестных кустах. На самой стоянке у Нимедийской крепости оставались спать только чужаки или умалишенные, потому что там действовал принцип: «Здесь либо спят, либо глумятся над спящими!». Прикорнувший у костра нарушал «технику безопасности» — свод неписаных правил, касающихся организации места для личного отдыха:
1. Если ты одет для сна — тебе палатка не нужна.
2. Ботинки на ночь снимает тот, кто поутру с ними встречи не ждёт.
3. Скрой вечерние пути — там ложись, где тебя не найти.
4. Помни — товарищ хитер и жесток. Уходит на север — гляди на восток.
5. Твои вещи ложатся спать вместе с тобой — или ты голым поедешь домой.
Применительно к имуществу были приняты самые суровые законы: любая оставленная без внимания или украденная у хозяина вещь могла быть уничтожена. Мудрые воины прятали личные вещи в нычках и тщательно следили, чтобы их схроны не выпалили. Это здорово пригодилось нам позднее — когда у нас появилось что и от кого прятать.
С этим связана особая традиция: когда идешь проведать свою нычку, уходить с Холма нужно в ложном направлении. Некоторые, правда, жульнически этим манкировали: Строри долгое время владел удобной нычкой, расположенной в том же самом направлении, куда он каждый вечер вполне открыто ходил.
Ещё лучше, чем к чужой собственности, мы относились друг к другу. На этой Альтернативе Крейзи решил съесть баночку тушенки, для чего удалился в нашу единственную палатку — но Строри и Кримсон были начеку. Вооружившись топорами, они споро завалили на палатку средних размеров вяз. Крейзи, решивший сначала раскуриться, а уж потом взяться за еду, слышал стук топоров, но не придал ему большого значения.
Он как раз примеривался к банке с ножом, когда заметил, что стало как будто темнее. Тут же сквозь матерчатые стенки послышался шум, который создает падающая крона. Крейзи успел выкатиться, его только чуть-чуть накрыло ветвями — а вот тушенка погибла. Ствол вяза, разорвав пополам материал нашей последней палатки, полностью расплющил банку, превратив её в сочащийся жиром металлический блин.
Однажды Строри заметил, как я прилёг на пенку возле костра. Я дремал, лежа на животе и потеряв всяческую осторожность, за что и был наказан. Зайдя сбоку, Строри метнул финку и попал мне в бедро. При этом он очень веселился и звал друзей сыграть с ним «в ножички на новом поле». Я вдоволь посмеялся над ним в другой раз, когда возле нашей школы меня вдруг осенила победоносная мысль.
— Костян, давай-ка я прокачу тебя на воротах! — предложил я.
Костян, расслабившийся от выпитого и благодушный, согласился. Он залез на ворота, а я встал с обратной стороны и начал толкать. Ноги мои упирались в асфальт, мышцы вздулись, но я все же сумел вполне прилично разогнать чугунную створку. Вспрыгнув на неё в последний момент, я прижался к решетке и смотрел прямо в лицо Костяну — пока пробег не кончился и створка на полном ходу не врезалась в кирпичную стену. Костян въехал в ситуацию слишком поздно, только когда почувствовал приближающуюся стену своею спиной. Он еще успел убрать одну руку, но вторая, попавшая между стеной и створкой, сломалась, как спичка.
