Самурайскому очень хотелось сказать «расстрел!», но он сдержался.
— Если приказ не выполните — на новый контракт можете не рассчитывать!
Гагаев схватился за сердце. За подписание контракта на новый срок службы, Михаил Владимирович, в принципе, был способен на всё. Он повернулся к Исикевичу и побелевшими губами прохрипел:
— Выполня-я-я-ять!!!!..
Тем временем в административном здании таможни уже собрались Яанус, Близнецова и Хамасюк. Они тёрлись около приёмной начальника, пугая друг друга всевозможными страшилками.
— Говорят, если Петру Константиновичу не понравиться с первого раза, то всё, каюк! — громким шепотом вещал Ольгерд Юльевич. — Пётр Константинович составляет впечатление один раз и навсегда.
— Ну, мне-то бояться нечего! — тщательно стараясь скрыть ужас, бесшабашно заявил Хамасюк. — Нам, операм, в форменной одежде ходить ни к чему! В форменной одежде оперативную работу проводить никак невозможно!
— Ты это расскажи Петру Константиновичу! — ехидно сказал Яанус. — Посмотрим, как он отреагирует!
— Даже представить боюсь! — влезла в разговор Близнецова. — Мне рассказывали, как Пётр Константинович выгнал сотрудника лишь за то, что он на Барака Обаму слегка смахивал!
— Тоже чернокожий? — изумился Яанус.
— Тоже. Мать — русская, а папашка африканец. То ли из Мозамбика, то ли из Сенегала. А начальнику таможни сказал, что они совсем сдурели. Ещё бы, мол, Челентано завели или Ким Чен Ира! Жаль. Тот сотрудник местной знаменитостью был. Даже из Москвы приезжали смотреть.
— Всё болтаете? — в приёмной появился Самурайский. — Какие соображения по встрече Петра Константиновича?
— Всем, не имеющим полного комплекта зимней формы одежды выписан отгул на полдня! — отрапортовала Близнецова.
— Значит, раздолбаям мы отгулы даём, а те, у кого всё в порядке за них пахать будут, так? — недобро прищурился Евгений Робертович.
— Иначе, может случиться…
— Знаю, знаю. Катастрофа, — нетерпеливо оборвал Близнецову Самурайский. — Всем, кому дали отгул, завтра повесим по выговору! Дальше!
— У меня тут задумка, — Светлана Ильинична придвинулась к Самурайскому поближе. — Что если мы встретим Петра Константиновича на ступенях административного здания?
— Само собой, — ответил Евгений Робертович, не понимая, куда клонит Близнецова. — Там и будем встречать!
— В прошлом году в управлении проходил конкурс художественной самодеятельности. После него осталось русское платье и кокошник. Что если я всё это надену, а в руки — хлеб-соль? — глаза Светланы Ильиничны торжествующе горели. — Встреча будет как на правительственном уровне!
— А что? Неплохая идея! — поддержал Яанус. — Только лучше хлеб-соль Вахлупкиной поручить!
— Почему это — Вахлупкиной? — обиделась Близнецова. — Моя идея, мне и воплощать. К тому же платье на вымя Вахлупкиной не налезет!
— Мне нравится! — одобрил Самурайский. — Светлана Ильинична, переодеваться. Никита Антоныч, пошли кого-нибудь из оперов в булочную. Ольгерд Юльевич, на тебе ресторан. Но только гляди, алкоголем не злоупотребляй!
— Я снова подшился, Евгений Робертович, — грустно вздохнул Яанус.
— Евгений Робертович! — ожил селектор.
— Да, Леночка?
— Звонили из Нижнелебяжска. Дуплоноженко выехал к нам.
— Собрались, собрались! — захлопал в ладоши Евгений Робертович. — По местам! Готовность номер один!
— Евгений Робертович! — селектор снова заговорил голосом секретарши. — Тут Дорожаев подошёл. Говорит, важная бумага. Без вашей резолюции никак.
— Разве может быть что-то важнее приезда Петра Константиновича? — саркастически захохотал Самурайский. — Все дела по боку! Леночка, не вздумай меня беспокоить сегодня всякой ерундой!
— Ерундой?
— Ерундой! Всё, что не относится к приезду Дуплоноженко — ерунда!
К Петру Константиновичу Дуплоноженко Самурайский испытывал целый сонм сильнейших чувств. От любви, граничащей с обожанием до священного ужаса. Точно такие же чувства Евгений Робертович питал к предшественнику Дуплоноженко Владимиру Львовичу Мякину. После того, как Владимира Львовича отправили в отставку, Евгений Робертович как-то незаметно для самого себя к нему охладел. И даже встретив Мякина пару месяцев спустя в городском парке, прошёл мимо не поздоровавшись. Наверное, Евгений Робертович мстил Владимиру Львовичу за то, что тот не оправдал его надежд. Почти месяц Самурайский ходил злым и подавленным. Лишь после назначения на высокую должность Петра Константиновича Дуплоноженко, Евгений Робертович нашёл, наконец, достойное применение своей любви и страсти…
На улице сильно похолодало. По всем прикидкам появления Дуплоноженко следовало ожидать не ранее чем через полчаса. Евгений же Робертович выгнал подчинённых на крыльцо пораньше. На всякий пожарный случай. Он нервно расхаживал вверх-вниз по ступенькам, поминутно сверяясь с золотым хронометром. Рядом мерно постукивала зубами Близнецова, натянувшая русское платье на форменную шинель. Голову её украшал красно-синий кокошник. В руках Светлана Ильинична держала грязный пластмассовый поднос, на котором лежала буханка круглого хлеба, да стояла солонка.
Тут же посредством простенького твиста боролся с морозцем Лизунков. Пал Палыча Самурайский выставил на случай, если Петру Константиновичу понадобится что-нибудь поднести. Чуть в сторонке виновато переминался с ноги на ногу Гагаев. Ему удалось согнать два десятка сотрудников пассажирского отдела в аэропорт и сейчас они лихорадочно приводили себя в божеский вид. Все хотели попасться на глаза Дуплоноженко. Выказать ему своё почтение. Вдруг, запомнит? Замолвит как-нибудь словечко? Надежда невелика, но почему бы не попробовать?..
Первым «мерседес» Петра Константиновича увидел Лизунков.
— Едут! — заполошно заорал он. — Едут!
Самурайский поспешно сбежал по ступенькам вниз, широко улыбнулся и застыл в полупоклоне. «Мерседес», шурша шипованными колёсами, величественно подкатил к крыльцу.
Первым из иномарки выскочил управленческий водила Шурик. Шурик являлся ярким представителем плеяды водил неопределённого возраста, которые вели себя в таможнях независимо, угождали без особого раболепства начальству и пользовались, по мере возможности, ошмётками благ, щедро сыплющимися на очередного временного хозяина служебного лимузина.
Услужливой рысцой он обежал по широкому радиусу блестящий капот и широко открыл переднюю дверь «мерса». Несколько мгновений спустя из салона показалась властная нога в семисотдолларовом итальянском ботинке «Карло Пазолини», а за ней последовал заместитель начальника управления Пётр Константинович Дуплоноженко.
Пасмурный февральский день как будто посветлел от засиявших улыбок. Выделялся, разумеется, Гагаев.
— Здравия желаю, дорогой Пётр Константинович! — с чувством проговорил Самурайский и сделал незаметный знак Близнецовой.
Светлана Ильинична, выставив перед собой поднос на вытянутых руках, бросилась вперёд:
— Пётр Константинович, откушайте хлеб-соль!
Дуплоноженко недоверчиво покосился на заиндевевшую буханку.
— Ты того, Робертыч! — Дуплоноженко сразу же перешёл на свой излюбленный «народный» стиль. — Не перегибай палку.
— Ни в коем разе! — Евгений Робертович завилял воображаемым хвостом. — Не перегибаю!
— Да ну! — не поверил Пётр Константинович. — А я кажу, шо перегибаешь! Вон, Близнецову в матрёшку обрядил!
— Поверьте, это от уважения! Безграничного, нет, безбрежного уважения к вам! — Самурайский порывисто приложил правую руку к сердцу.
— От уважения, говоришь? — хотя Пётр Константинович недоверчиво щурился, было заметно, что такая встреча ему по душе.
— С дорожки откушайте! — на скомороший манер провыла Светлана Ильинична.
Дуплоноженко поскрёб ногтем буханку:
— Небогато кормите!
— Так всё же готово, Пётр Константинович! — забеспокоился Евгений Робертович. — В ресторане и столик накрыт!
— А шо! — Дуплоноженко раздумчиво почесал мощный затылок. — Перекусить — это любо! В Нижнелебяжске меня совсем голодом заморили.
— Как их земля только носит! — искренне распереживался Самурайский. — Прошу в мой автомобиль!
Поддерживая под локоток заместителя начальника управления, Евгений Робертович успел шепнуть трущемуся поблизости Гагаеву:
— Своим передай — никому не расходиться! Стоять в строю! Быть каждую секунду готовыми к смотру! Головой отвечаешь! Или что там у тебя самое ценное?..
Инспекторы пассажирского отдела выстроились перед аэропортом двумя неровными шеренгами. Перед строем суетился Исикевич.
— Красота, поправь шапку! Зайцев, у тебя погон свалился!
