– Правда, говорили, – признала Флик.
– Хорошо, когда есть кому рассказать, – продолжал хозяин. – От Джадсона толку мало. Другое дело – вы. Настоящий друг! Вам я…
– Она бы чинила вам носки? – спросила гостья.
Билл растерялся. Недавно он понял, что штопка – одно из самых достойных занятий (для женщины, конечно), и ему не хотелось находить недостатки в Алисе. Но против правды не пойдешь. Алису, штопающую носки, он не мог себе представить.
– Понимаете, – сказал он, – она в другом духе… такая светская.
И с удивлением заметил, что тон у него виноватый.
– А, вон что! – откликнулась гостья.
Они помолчали. На решетку выпали угольки. Терьер взвизгнул во сне; вероятно, ему снилась охота.
– Вы пишете ей по вторникам? – беспечно осведомилась Флик.
– Ой, Господи! – Билл уронил трубку. – Совсем забыл.
– Идите, пишите, а то почту упустите.
Билл с удивлением заметил, что секунду, одну секунду ему было лень вылезать из кресла. Письма он писал в столовой – только там стол не качался, как лилия; а приятно ли уходить из такого уютного уголка?
Однако лучшее, высшее "я" быстро одержало победу Он встал и вышел. Флик отложила работу и стала смотреть на огонь. Потом, нетерпеливо дернувшись, снова взялась за иголку и штопала минут пять, когда пришел Джадсон.
– Здравствуйте! – сказала Флик. – А мы уже беспокоились. Случилось что-нибудь?
Джадсон опустился в кресло, покинутое Биллом. Он был явно расстроен и явно нуждался в сочувствии.
– Да уж! – отвечал он. – Вам я расскажу, вы поймете. Кто-кто. а вы смеяться не будете.
– Конечно!
– Ну вот. Вы знаете не хуже меня, что бывают тяжелые минуты. Особенно в этой жуткой стране. Ветер дует, все промозгло… В общем, надо выпить, а то простудишься. Спросите любого врача. Правильно? Надо?
– Если вам от этого лучше…
– Вот. А разве тут выпьешь? Билл – прямо как полиция.
– Он говорит, он о вас заботится.
– Уж он скажет! – холодно отозвался Джадсон.
– Потом, он обещал вашей сестре.
– Противно смотреть! – взволновался Джадсон. – Cмотреть противно, как он перед ней пресмыкается. Она на него чихать хотела.
– Да?
– А то как же!
– Я думала, они – жених и невеста.
– Все может быть. Но вы уж мне поверьте, она его просто использует. Вообще-то она ничего, меня не обижает, но одно дело – брат, другое -прочие люди. Ей бы только пококетничать. Вечно у нее человек десять на привязи. Помяните мое слово, бросит его, как миленького! Врежет – будь) здоров.
Хотя предмет беседы очень нравился Флик, она решила что продолжать ее нечестно, и с большим трудом предложила новую тему
– Ай-я-яй! – заметила она. – Да, что вы хотели рассказать? Ну, помните! Вы еще говорили, что я пойму, не буду смеяться.
– Да, да, – согласился Джадсон, переходя в минор. – Значит, так: в плохую погоду надо выпить. А тут не разгуляешься. Решил я попытать счастья на стороне.
– Что ж вы сделали? – спросила Флик, представляя себе, как он падает на улице, чтобы ему дали хлебнуть бренди.
– Пошел к этому Слинсби.
– К Слинсби! Зачем?
– Ну, он служит у Парадена, а Билл – Параденов племянник, а я – друг Билла. Все-таки, связь. В общем, пошел. А время выбрал плохо. Он очень сердился, только что рассчитал стенографистку.
– Почему?
– Не знаю. Он вообще сердитый. Лучше бы уйти, а я ждал, выпить хотелось. В общем, досидел до шести, смотрю – выпускает кошку и говорит: все, закрываем. Ну, я говорю, мне делать нечего, я еще с вами побуду
– Наверное, к этому времени он вас нежно полюбил, – предположила Флик.
– Да не знаю, – отвечал Джадсон. – Вроде он был какой-то мрачный.
– Странно. А почему, как вы думаете?
– Кто его разберет! Мне-то было не до того, я выпить хотел.
– Кстати, – перебила Флик, – у вашей истории конец хороший?
– Э?
– Я говорю, выпили вы?
Джадсон скорбно рассмеялся.
– Выпить-то выпил… Я к тому и веду. Сели мы в его машину…
– У него есть машина? Какая?
– Не помню. «Винчешир», что ли.
– «Винчестер-мерфи»?
– Вот, вот. Серая такая, здоровая, вроде лимузина.
– То есть дорогая?
– Уж не без того. Нет, вы подумайте! Купается, можно сказать, в деньгах, возьми и пригласи пообедать. Так нет же! Поехали мы к нему, у него свой дом…
– Дом? И машина, и дом? А где?
– На Бертен-стрит? Нет, на Бретон-стрит. Рядом с этим, как его…
– Беркли-сквер?
– Именно. Повернуть направо, пройти немного, по левую руку. Большой такой дом. Ну, мы вышли, открыл он дверь и смотрит, ироде ждет. Я вошел. Подождал немного и спрашиваю, как человека: «Выпить можно?» – «Да, -говорит, – без всяких сомнений».
– Странно. – задумчиво сказала Флик.
– Да уж!
– Нет, как странно! Дорогая машина, такой район…
– И знаете, что он мне дал?
– Там жуткие цены.
– Какао! – мрачно вымолвил Джадсон. – Чашку какао на подносике. Ну, я оцепенел, как говорится, а он и скажи, что Билл его предупреждал, я совершенно не пью. Это Билл! Да мы пятнадцать лет дружим! Я говорю, он что-то спутал, может, у вас есть виски? А он говорит с такой усмешечкой: какао гораздо питательней, оно согревает и еще содержит жиры. «Простите, -говорит, – мне надо переодеться к обеду».
– Не понимаю, – сказала Флик, – получается, что он очень богат.
– А то! Вот и гнусно…
– Мистер Параден ему столько не платит. Интересно, какой оклад у таких вот представителей?
– Ясно, – оживился Джадсон. – Вы думаете, он мухлюет? Очень может быть.
– Конечно, он мог получить наследство.
– Да, да…
– Но он бы бросил службу, завел свое дело. Я думаю, ему платят не больше тысячи в год.
– А то и меньше.
– Как же это он?.. Надо подумать. Билл вроде бы говорит, что мистер Параден не слишком занимался фирмой в последние годы. Все запустил, из-за этих книг. Тут-то мошеннику и разгуляться.
– Кто-кто, а этот Слинсби…
– Вы думаете, у него хватит ума?
– Не в том дело. Человек, который поит гостя этой гадостью, способен на все. Что хочешь смухлюет и еще посмеется, как последний гад.
Глава VIII
Дельце для Перси Пилбема
Уилфрид Слинсби занимал не только Фелисию Шеридан и Джадсона Кокера. Наша цивилизация столь сложна, что передвижениями управляющего заинтересовался сам Перси Пилбем, тайный глава газеты, которую явно и неохотно возглавлял Родерик Пайк.
Наутро после той беседы, о которой мы рассказали, Родерик сидел в редакции, глядя на корректуру статьи о злодеях-букмекерах – статьи, в которой Айк Пуля упоминался по меньшей мере трижды и без малейшей симпатии. Серия разоблачений, порожденная Пилбемом, пресеченная Родериком и властно воскрешенная его отцом, вообще отличалась остротою; но, с отвращением признавал ее подневольный покровитель, на сей раз она переострила самое себя. Перед Пилбемом, обличавшим козни Пули, сам Ювенал казался робким миротворцем.
Родерик отирал бледный лоб, страдая не столько из-за сбежавшей невесты, сколько из-за пламенной статьи. Бегство буквально сотрясло семью; однако жених сохранял присутствие духа, что там – он даже насвистывал. А вот на первом же абзаце статьи свист исчез, как Фелисня. Когда Родерик совсем спекся, вошел Пилбем, сияющий, наглый, бойкий, бодрый и неумолимый. Он был молод (двадцать три года), плюгав, или, если хотите – тщедушен, носил клетчатый костюм, лелеял похожие на мох усики, а черные волосы смазывал бриолином.
Поздоровался он радушно, ибо, по тактичности, не хотел подчеркивать свою победу Формально Родерик был начальством; это он тоже учитывал.
– А! – заметил он. – Читаете мою вещицу.
Резко вздрогнув, Родерик выронил вещицу, словно ядовитого паука.
– Ну, как вам? – осведомился подчиненный, но ответа дожидаться не стал. – Прямо скажем, повезло. На таку-у-ую штуку вышел, опупеть! Дадим в следующий номер.
Родерик облизнулся – нет, не плотоядно, губы как-то ссохлись. Мысль о следующем номере вызывала тупую боль под ложечкой.
– Что там у вас? – мрачно спросил он. Пилбем снял пиджак, повесил на вешалку, надел куртку с эмблемой крикет– ного клуба, куда ходил по субботам, и ловко вырезал из старой обложки новые нарукавники.
– Захожу это к Марио, – начал он. – А там один тип с девицей. Хористка, что ли, платье такое розовое. Не иначе, из театра. А его я знаю, он тут был, Слинсби фамилия. Видали?
Родерик ответил, что не удостоился этой чести.
– Уилфрид Слинсби, – пояснил Пилбем. – Сколько спустил на эти всякие шоу! Как говорится, ба-альшой хват. Прихожу я, значит, – он там. Сидит с девицей. А тут… Такую Лилию Бум не знаете?
Родерик сообщил, что не удостоен и этой чести, явственно намекая, что не вращается в лондонском полусвете.
– Американка, – продолжал Пилбем. – На манер испанки. Волосы черные, глаза – во! И сверкают.
Родерик задрожал. Именно этот женский тип он особенно ненавидел и робко надеялся, что Пилбем не собирается печатать мемуары огненной Лилии.
