— …голь и гниль университетская, гомики, горлодеры эстрадные, гомики, галлюциногенщики, гомики, гоноррейщики, глотатели государственного пособия, гомики, горлопаны, героинщики, гермафродиты, глашатаи гадких словес…
Мы переключаемся на нашего корреспондента в госпитале Уолтера Рида.
— Леди и джентльмены, только что от чрезвычайно надежного источника в госпитале поступила ужасная новость. Президент Соединенных Штатов был убит в ранние утренние часы. Причиной смерти стало утопление. Президента обнаружили в семь утра, раздетым и принявшим позу эмбриона, в большом прозрачном пластиковом мешке, заполненном бесцветной жидкостью, предположительно, водой и закупоренном вверху. Мешок, содержащий тело Президента, был найден на полу родильного отделения. Как его удалось увести из палаты, в которой он ожидал операции на верхней губе, и засунуть или заманить в мешок, пока неизвестно. Однако, остается, по-видимому, немного сомнений в том, что сама манера убийства непосредственно связана со спорным замечанием, сделанным Президентом 3 апреля в Сан-Дементии, когда он прямо высказался в пользу «прав нерожденных младенцев».
В настоящее время, служители госпиталя, судя по всему, уверены, что Президент покинул свою постель по собственной воле и прошел с убийцей в родильное отделение, полагая, возможно, что его сфотографируют на фоне живота тужащейся роженицы. Недавнее восстание бойскаутов и вчерашняя ядерная бомбардировка Копенгагена, как считают здесь, в Вашингтоне, отчасти оттеснили в тень его кампанию за права нерожденных и, возможно, Президент решил ухватиться за эту счастливую возможность, чтобы оживить интерес к своей программе. Нельзя сомневаться в том, что после разрушения Копенгагена и успешной оккупации Дании ему не терпелось вернуться к тому, что он считал наиболее неотложной национальной проблемой. Поговаривают, что в следующем своем обращении к нации он намеревался, воспользовавшись новой верхней губой, обрисовать свою веру «в святость человеческой жизни — включая и жизнь еще нерожденных младенцев».
Однако больше мы не услышим речей о святости человеческой жизни и не увидим новой верхней губы, которой он так гордился. Об этом, проявив макабрическое чувство юмора, позаботился жестокий убийца. Человек, веривший в нерожденных, мертв, его голое тело найдено окоченевшим в позе эмбриона в заполненном водой пластиковом мешке здесь, на полу родильного отделения госпиталя Уолтера Рида.
С вами был Вильям Везде-Поспел из Уолтера Рида.
Теперь поскорее в Белый дом, к последнему бюллетеню Секретаря по облапошиванию общественности.
— Леди и джентльмены, я располагаю новыми фактами касательно ротовой полости Президента, а также обещанными мною ранее рентгеновскими снимками оной. Джентльмен, который стоит рядом со мной в перчатках хирурга, белом халате и маске, является, вероятно, лучшим среди специалистов по верхней челюсти. Доктор, не могли бы вы прокомментировать представителям прессы рентгеновский снимок верхней челюсти Президента. Я подержу его, чтобы вы не запачкали руки.
— Благодарю вас, Хвалец. Леди и джентльмены, у меня нет решительно никаких сомнений. Это верхняя челюсть.
— Спасибо, доктор. Есть вопросы?
— Хвалец, из госпиталя Уолтера Рида сообщают, что Президент убит. Засунут голым в мешок и утоплен.
— Джентльмены, давайте придерживаться темы нашей встречи. Доктора доставили сюда самолетом из Миннесоты, оторвали от операционного стола, он бросил пациента, чтобы на ваших глазах проверить этот рентгеновский снимок. Не думаю, что нам следует задерживать его более необходимого. Да?
— Доктор, вы абсолютно уверены, что это верхняя челюсть Президента?
— Конечно, уверен.
— Почему?
— Потому что Секретарь по облапошиванию сказал мне, что это челюсть Президента. Зачем бы он стал показывать мне чью-то еще челюсть и уверять, будто она президентская, если бы это было не так?
(Дружный смех представителей прессы.)
— …кастраты, канальи, коты, клептоманы, канцелярские крысы, коблы конопаченные…
Мы прерываем обращение Вице-президента к Национальной ассоциации за прогресс цветных слайдов, чтобы вы могли услышать наших корреспондентов из разных уголков страны.
Первым будет Мортон Многозначительный из Чикаго:
— Здесь, в Городе ветров, царит настроение неприятия, потрясения, полного нежелания поверить в случившееся. Люди, живущие в этой великой столице Среднего Запада, ошеломлены настолько, что кажутся полностью неспособными реагировать на бюллетени из Вашингтона, поступающие к ним по радио и телевидению. И так обстоит дело от Золотого Берега до Скид-роуд, от фешенебельных пригородов на севере до южных гетто, всюду наблюдается примерно одна и та же картина: люди занимаются своими обычными, каждодневными делами так, будто ничего не случилось. Не видно даже приспущенных флагов, последние так и продолжают высоко трепетать на ветру, как трепетали они, когда новость об ужасной участи, выпавшей нашему лидеру, еще не достигла потрясенного горем города. Трик Е. Диксон мертв, он убит, жестоко и причудливо. Он стал мучеником за права нерожденных всего мира, и это превышает меру того, что способны принять или понять душа и разум Чикаго. И потому во всем этом великом городе жизнь, так сказать, идет своим чередом — примерно так же, как в нашем деловом и культурном центре, который вы видите за моей спиной. Покупатели входят и выходят из магазинов. Не смолкает назойливый шум движения. Рестораны переполнены. Троллейбусы и автобусы набиты битком. Да, перед нами отчаянная, бездумная суета большого города в часы пик. Кажется, будто люди, живущие в Чикаго, боятся хоть на секунду отвлечься от рутины дня, чтобы не оказаться лицом к лицу с трагедией. Мортон Многозначительный из потрясенного, неспособного поверить Чикаго.
Теперь мы включаем Лос-Анджелес и корреспондента Сэма Святошу.
— Если люди на улицах Чикаго не способны поверить в случившееся, то вообразите себе настроение простых людей в родном штате Трика Е. Диксона. В Чикаго люди просто неспособны реагировать, здесь же картина еще более душераздирающая. Калифорнийцы, с которыми я разговаривал — или пытался разговаривать, — больше всего похожи на малых детей, столкнувшихся с событием, далеко выходящим за пределы их эмоционального восприятия. Все, на что они оказались способны, услышав трагическую весть о том, что Трик Е. Диксон найден окоченевшим в пластиковом мешке, это хихикать. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и вошедшее в пословицу калифорнийское остроумие, но здесь речь идет о хихиканье, которое слышишь иногда от озадаченного, растерявшегося ребенка и которое звучит в ушах еще долго после того, как издавший его ребенок уже нырнул с вышки в бассейн или умчался в своем спортивном автомобиле. Ибо это штат Трика Е. Диксона и народ Трика Е. Диксона. Здесь он не просто Президент, здесь он друг и сосед, один из них, крепкий, загоревший ребенок на пляже или в синих волнах Тихого океана, мужчина, впитавший в себя все здоровье и великолепие Золотого штата Америки. И ныне, когда золотое дитя Золотого штата покинуло нас, калифорнийцы способны только хихикать, чтобы подавить рыдания и скрыть слезы. Сэм Святоша из Лос-Анджелеса.
На очереди Айк Ироник, Нью-Йорк.
— Никто никогда не верил, будто Трик Е. Диксон пользуется в Нью-Йорке любовью. Да, он когда-то жил здесь, вот в этом фешенебельном многоквартирном доме на Пятой авеню, которое вы видите за моей спиной. Но мало кто считал его жителем этого города, скорее беглецом из Вашингтона, выжидавшим здесь времени, когда можно будет вернуться к общественной деятельности. Да и когда он в 1969 году обрел президентскую власть, на ньюйоркцев это, казалось, не произвело никакого впечатления. Но теперь, когда он покинул нас, глубочайшая привязанность, любовь, если хотите, к прежнему соседу внезапно проглянула отовсюду. Конечно, надо знать ньюйоркцев, чтобы суметь проникнуть под их внешнюю оболочку цинизма и увидеть под ней любовь. Приходится вглядываться, но сегодня в Нью-Йорке она видна повсюду: в кажущейся скуке и безразличии водителя автобуса; в нетерпении продавщицы; во вспыхнувшем без всякого повода гневе таксиста; в усталости переполнивших подземку, едущих домой рабочих; в пустом взгляде пьяницы на Бауэри; в надменности старой леди, отказывающейся взять на поводок свою собаку на тротуаре фешенебельного Ист-Сайда. Приходится вглядываться, но она здесь, любовь к Трик Е. Диксону…
И вот он ушел, ушел, прежде чем они, со всеми их скукой, безразличием, нетерпением, гневом, усталостью, пустотой и надменностью, смогли выразить ему чувства, таившиеся столь глубоко в их сердцах. Да, в этом есть горькая ирония: ему пришлось умереть в пластиковом мешке, прежде чем ньюйоркцы смогли излить на него свою трудно завоевываемую любовь, которая могла бы значить для него так много. Но ведь сегодняшний день полон горькой иронии. Айк Ироник с пораженной горем и, возможно, охваченной чувством вины Пятой авеню в Нью-Йорке, где он жил как чужак, но умер как давно утраченный сын.
