— Йо-йо-йо!
— Пока радуешься — живешь. А без радости жизнь — как алюс без жувеса. Кстати, не пора ли нам ужинать?
— Да спасибо, бабушка Онуте… — говорит жена. — Как-то неудобно.
— Неудобно, когда пистолет болтается…
Опять волнообразное движение ладонью у земли и смущенно-одобрительное хихиканье «девочек».
— А еще неудобно, когда чебурекас несвежий. А у меня сегодня на ужин свежие домашние чебурекай. Я их сама уже семьдесят лет жарю. Эх, как мой муж любил эти мои чебурекай. Пятьдесят лет вместе жили и почти каждый вечер мы с ним брали мои чебурекай с алюсом и шли в дюны, а там ах как сладко пахнет! Выпьем мы, поедим и поцелуемся. Вот как мы жили! Хорошо жили! Он ведь как умер? Пришел к нам один наш знакомый врач Юргис, хороший врач, умный, маленький, худенький такой, в общем, мозг в очках, и говорит моему Сереже: жирное есть нельзя, пиво пить нельзя, сладкое — нельзя, курить — нельзя, резкие движения — нельзя. Ничего нельзя! А мой Сережа съел чебурекас, запил алюсом, закурил свой «Беломор» и спрашивает: а чебурекай, которые так славно сама жарит моя жена Онюточка, с алюсом, которое сама так вкусно варит моя жена Онюточка, есть и пить в дюнах можно? Юргис поправил очки на своем мозгу и говорит: нельзя. У-у-у-у-у! — говорит тогда мой Сережа: тогда живите сами, без Онютечкиных чебуреков и алюса. И через неделю умер.
Бабушка Онуте обеими руками несколько раз торжествующе ткнула в землю.
— Туда ушел, туда! А потом…
Она медленно подняла руки вверх и угрожающе потрясла ими над головой, сверкая синими глазами (бабушки по нескольку раз перекрестились):
— А потом — туда, туда улетел! Навсегда улетел! И правильно сделал мой Сережа! Зачем ему жить без наших дюн, без моих чебурекай и без моего алюса. Без них — все равно что без меня. Вот улечу к нему, и будем там мы с ним целоваться, пить и есть в тамошних дюнах. Там ведь тоже есть дюны и пахнет так же сладко. Уж я им там всем, добрым душам, устрою пир! Я им там и настоящих цеппелинай наварю, и пирог испеку. Я уме-е-ею печь сладкий пирог с клубникой… Но ты еще меня подожди, Сережа, лет двадцать подожди. Двадцать лет ждал — и еще двадцать подожди. Ты, Сережа, терпеливый рыбак! А мне тут пока есть кого угощать.
Никогда я не ел таких вкусных чебуреков и не пил такого вкусного пива.
Жена списала у бабы Онуте рецепт и теперь жарит чебуреки в Москве. Пиво варить в московских условиях как-то не получается, а вот чебуреки выходят очень вкусные.
Медвяный дух балтийских дюн мне снится до сих пор. Наверное, права бабушка Онуте: так действительно пахнет в раю.
А может быть, мы там уже и побывали?
Жуй! или Чайная цветомузыка
Если вы меня спросите, что я люблю на свете больше всего, я, не задумываясь, отвечу: «чай».
Потом, конечно, я одумаюсь, встану по стойке смирно и, смахнув мутный кабошон скупой мужской слезы, тихо и многозначительно произнесу: «Родину». Потом еще раз одумаюсь и начну тараторить: «Маму… папу… сына… жену…» В общем, буду вести себя в точности, как герой Виктора Драгунского, Мишка Слонов, который любил все съедобное, «а еще котят и бабушку».
Но я действительно очень люблю чай. А если вы спросите меня какой: черный или зеленый, я демонически расхохочусь вам в лицо. Как расхохотался мне в лицо десять лет назад мой приятель китаец Жуй. Ниже вы все поймете. Начну по порядку.
С Жуем я познакомился в самом начале нынешнего тысячелетия. Было, как сейчас помню, пятое января 2000 года. Позади — почти недельный алкогольно-гастрономический забег. С препятствиями в виде внезапных и обильных, как январские снегопады, диарей.
Кажется, что всё, включая кактус и кошку Мотю, пахнет оливье и коньяком. Живот очень мешает обуваться. Чтобы зашнуровать ботинок, приходится лечь на кровать, отклячив ногу назад, изогнуться, как матерая стриптизёрша, и вот так, пыхтя и шепча что-то из ностальгических подворотен твоего детства, ворожить дрожащими влажными пальцами.
Очень не хочется смотреть в зеркало, на этого красномордого небритого деда Мороза, на этот портрет столетнего Дориана Грея.
Вечером пятого января я наконец дополз до своего родного спортивного центра. В зал я, конечно, не пошел, потому что ничего тяжелее фужера и дольки лимона поднять был не в состоянии. И — опять же — там кроссовки надо зашнуровывать. А кровати нет.
Плюхнулся в бассейн. Сделал два изящных гребка стоя. Отдышался. Пару раз зашел в сауну, один раз в хаммам. Лег в шезлонг. Жду, когда начнется просветление. Рядом, на соседнем лежаке, мужчина явно китайской наружности. Смотрит на меня то ли хитро, то ли весело. Явно хочет поговорить. Я тоже не против, чтоб отвлечься от похмельной рефлексии.
— С Новым годом! В сауне довольно жарко, — сказал китаец. Он говорил совсем без акцента. Только звук «ж» у него был немного похож на английский «r». Чисто китайская фишка.
— И вас также… Да, не холодно… Только ведь ваш Новый год нескоро.
— Это неважно. У меня на родине говорят: календарь — на стене, праздник — в душе.
— Неглупо. Вы из Китая?
— Да. Хотя я давно живу в Москве. Бизнес…
— Понятно. Вы отлично говорите по-русски.
— А что делать?.. Приходится. Меня зовут Жуй.
— А меня Владимир.
— Очень приятно.
— Аналогично.
Я повернулся в лежаке, отпыхтелся, икнул и шепотом вспомнил маму. Всё-таки очень, согласитесь, утомительное сочетание зудящей, как подстанция, похмельной лобовой мигрени, одышки и изжоги. Только чуть-чуть отпустит голова — здравствуй, изжога, переходящая в одышку, едва стихнет одышка с изжогой — здравствуй, икота, возрождающая головной зуд. И все по новой. Замкнутый круг какой-то.
— Да, пятое января — трудный день календаря, — понимающе улыбнулся Жуй.
— Да уж, — попытался улыбнуться я. Я чувствовал себя Степой Лиходеевым, к которому пришел добрый Сатана.
— Извините, Владимир… Не хотите, я постараюсь… — он пару секунд подбирал выражение потактичней, — поднять вам настроение. Нет, не в смысле «подобное подобным»…
Я неопределенно помычал, станцевав в воздухе пальцами рук какой-то краковяк.
— Минуточку, — сказал Жуй и исчез.
Буквально через минуту он появился с подносом. Поднос он поставил на столик у лежаков. На подносе — чайник и две чашки. Он налил чаю в чашку. Чашку вылил в другую чашку. Дал мне пустую.
— Вдыхайте, — сказал он. — Только глубоко.
Я стал глубоко вдыхать воздух из чашки.
— Хорошо пахнет?
Пахло чем-то из моего подмосковного детства: солнечным сеном, пыльным и жарким проселком, который только что прибили первые капли грибного ливня, травой-кашкой, размятой в руке. Я чувствовал, что чайный дух словно входит куда-то в лоб, как пар от каменки, и выходит обратно вместе с головной болью.
— Очень хорошо.
— А теперь пейте. Только обязательно как это… прихлебывАйте. Его надо как бы жЕвать.
Я стал прихлебывАть и жЕвать. Мое подмосковное детство стало отчетливым. Вкусы стали объемными, как будто я смотрел какой-то чайный 3D.
— Надо громко прихлебывАть, жЕвать и чавкАть. Чтобы чай входил вместе с воздухом. Чай и воздух — это как инь и ян. Как муж и жена. Кстати, есть надо тоже — чавкАя. Европейцы пьют и едят с закрытым ртом. Это ужасно! Это просто варварство. Настоящий вкус приходит вместе с воздухом. У нас говорят: воздух — это дворец вкуса. Вкусно?
— Ткпрф… очень… прфкт…
Я выпил три чашки и понял, что выздоровел.
— Это самый известный чай-улун Те Гуаньинь из провинции Фуцзянь, — сказал Жуй. — Иногда его в России называют бирюзовым чаем. Для вас, наверное, он чем-то похож на зеленый. Хотя улуны с севера Фузцяни, с гор УИ скорее немного похожи на красный…
Я ничего не понял и, наверное, это непонимание отчетливо отразилось на моем лице.
— Знаете что, Владимир, приходите ко мне в гости. Как говорят у вас, на чашку чая.
— Спасибо.
Мы обменялись визитками. На визитке Жуя было написано: «Бизнесмен. Титестер».
— Чтобы хотя бы немного понять и почувствовать чаи, Владимир, вы должны прийти ко мне в гости как минимум шесть раз. Это как курс чая из шести сеансов. Как в массаже. Не волнуйтесь — все бесплатно. Просто если в конце полюбите чай — я скажу себе: Жуй, ты молодец, на земле стало одним счастливым человеком больше!
У меня впереди была неделя отпуска. Днем я что-то писал, бегал по хозяйству, а вечером приходил к Жую. Оказалось, что он живет в десяти минутах ходьбы от меня.
Самое интересное, что где-то за полгода до этого один мой французский аспирант провел со мной примерно такой же ликбез на предмет французских вин. И хотя влюбить меня во французские вина ему не удалось, я получил прекрасную возможность сравнить. Я понял следующее.
С одной стороны, есть прекрасная страна Франция, которая не первый век рулит в мире насчет целого ряда своих продуктов. И прежде всего вина. Мало кто сомневается, что французское вино — лучшее в мире. Хотя, если честно, это более, чем сомнительно. Если посмотреть на эту проблему трезвым от французского вина взглядом. Существуют чудесные словацкие, итальянские, грузинские и т. д. вина. Которые не сильно «парились» насчет самобрендования. А французы парились. И упрямо парятся уже тысячу лет.
