4. Без слов
Больше двадцати лет отец Павел провел в ссылках и лагерях. В 1955 году он поселился в затворе в Тверской области. Кроме двух келейников и Агриппины Николаевны (конечно, уже не Груни) никто не знал, где находится его дом. Из затвора отец Павел писал письма некоторым священникам и мирянам. Гонения отступили, но жизнь священников была еще очень тяжела. Отец Павел помогал им идти верно, и писем его ждали, как встречи с Господом Богом, потому что батюшка знал волю Божию. Только одному человеку писем он не писал — Агриппине Николаевне. «Что писать, и так все ясно, я тебя люблю и за тебя молюсь. А остальное тебе скажет твой духовник», — так говорил ей отец Павел. И Агриппина Николаевна не обижалась. Она верила, что так и нужно. Жила без писем. Все вокруг говорили: «Да вы же спасли ему жизнь!» Она отвечала: «О чем писать, и так все ясно. Батюшка меня любит и за меня молится. А остальное мне говорит мой духовник».
5. Спасите меня от Агриппины!
Отец Павел благословил 56-летнюю Агриппину выйти замуж за больного старика, чтобы ухаживать за ним и не дать ему погибнуть без ухода. Они не венчались и, конечно, были мужем и женой лишь на бумаге. Агриппина Николаевна ухаживала за ним до самой его смерти.
А потом попала в дом к одному пожилому священнику, очень хорошему и очень известному, Агриппина Николаевна стала его домработницей и духовной дочерью. Отец Павел начал писать этому священнику письма. И почти в каждом письме утешал его и просил не сердиться на его Агриппину. Потому что Агриппина-то оказалась невозможной! Ее несгибаемый характер повернулся другой стороной. Старенький священник, опытный, мудрый, интеллигентный, никак не мог с ней ужиться. И жаловался на нее отцу Павлу. Но отец Павел отвечал: «Это воля Божия, потерпи, воля Божия». А потом устал повторять одно и то же и написал — можно отпустить ее и делать, как легче, но только... быть с ней воля Божия.
Агриппина Николаевна умерла глубокой старушкой, в 1992 году. 15 священников отпевали ее, и никак не могли решить, кто понесет гроб, — хотелось всем. Гроб носили вокруг церкви, храма святителя Николая в Кузнецах, пели и плакали.
Все это были истории про Агриппину Николаевну, а об отце Павле писать невозможно. Страшно.
Последние тридцать с лишним лет он провел в затворе, но видел то, что происходит за тысячи километров от него, слышал разговоры, которые говорили в других городах, читал мысли, которые человек никому никогда не открывал. Он писал письма тем, кого выбрал, иногда присылал телеграммы и там пересказывал эти разговоры, называл фамилии людей, которых не встречал, посылал по адресам в места, где никогда не был. То есть и видел, и был, но как-то по-своему, непонятно как, можно сказать «духом», но от этого не станет ясней. Часто в письмах были ответы на вопросы, которые ему только собирались задать. Все конкретные примеры — из области научной фантастики.
Только один. Во время операции отца Всеволода Шпиллера Агриппина Николаевна как раз сидела у отца Павла в гостях, отец Павел угощал ее чаем и между прочим спросил ее о сыне отца Всеволода: «Почему это Иван Всеволодович все время стоит у двери в операционную?» Но потом спохватился: «Ах да, ты же этого не можешь видеть!» Все, конечно, так и было. Иван Всеволодович все время, пока оперировали его отца, простоял у двери в операционную.
Отец Павел умер в ноябре 1991 года в возрасте 98 лет. Никто не знает, где его могила и под каким именем он похоронен. Он как будто зашел в XX век в гости из времен Авраама и Исаака, когда Дух Святой дышал в ноздрях праотцев, и они слышали голос Божий также, как сейчас люди слышат звуки радио и шум машин под окном.
ЦИКЛ ДЕСЯТЫЙ
АМЕРИКАНСКИЕ ИСТОРИИ
Саша Гундарев ненавидел попов. Вид их вызывал у него такое глубокое отвращение, что едва их показывали по телевизору или он видел их живьем, но особенно все-таки по телевизору, Саша программу сразу переключал и долго еще потом плевался. А несколько раз даже бежал тошнить в туалет.
— За что ты так их ненавидишь? — со слезами спрашивала у него православная жена Вера.
— Ты знаешь, — цедил Саша.
Вера и правда знала и спрашивала Сашу из одного только отчаяния. Давным-давно Саша ей все про попов объяснил. Книжки он все Верины прочитал, был подкованный и этими же книжками ее побивал. Во-первых, говорил Саша, почему они такие самодовольные? Что они хорошего сделали? Ничего. Значит, нечем и надмеваться. Во-вторых, почему половина антисемиты? А вторая половина — националисты, «земле русская», Русский дурдом по третьему каналу, а Англия и Франция тоже, между прочим, святые, и Испания, и Новая Гвинея, и Христос главный был интернационалист. Искажают твои попы, Верочка, Священное писание. В-третьих, почему так любят власть, и светскую и духовную, хлебом не корми, дай только поуправлять заблудшими душами, этим же бедным душам во вред, и поцеловать в компании президента икону. В-четвертых, почему так любят деньги? Почему не стесняются ездить на иномарках, почему строят четырехэтажные «домики» причта и говорят о гонениях на церковь? А народ голодает. Но тут Вере иногда удавалось Сашу убедить, что подальше от столиц, в глубинке, вместе с этим народом и священники голодают тоже.
— Дают им развалины, говорят: «восстанови», а на что? И они тоже голодают, молоденькие мальчики из семинарии!! — кричала на Сашу Вера.
— Мальчики голодают и рвутся к власти! Чтобы не голодать, — резал Саша. — Копят денежки на епископскую должность. Все продается и покупается, думаешь, я не знаю?
Но Вера и сама про это ничего не знала. И замолкала. А Саша не замолкал. И поправлялся, что попов, ладно, тем более мальчиков готов простить, но только не епископов и митрополитов.
Тут Вера на собственную голову уговорила Сашу сходить с ней в -ский монастырь полюбоваться на службу архиерейским чином. Вера думала сразить Сашу красотой и величием торжественной службы, но Саше все, наоборот, страшно не понравилась. Особенно выражение лица епископа, надменное, как показалось Саше. И не понравилось, что все вокруг этого епископа увивались, подавали ему расческу, бегали за ним со свечами. В общем, Вера ни в чем Сашу убедить не могла. Только плакала и молилась о муже Богу.
И вот однажды Саша отправился на два месяца поработать в Америку и там случайно познакомился с одним русским по имени Peter Grigoryev. Петя оказался православным и в ответ на Сашину критику поповства предложил Саше посмотреть на их местного епископа.
— Не хочу я на них смотреть! — отрезал Саша.
— Да мы уже приехали, — ответил его новый друг.
И остановил машину возле какого-то зеленого дворика. Тут Саша рассмотрел над деревьями золотой куполок.
Только они с Петей вышли из машины и приоткрыли чугунную калитку, как увидели дворника. Пожилой дворник с белой бородой и в кожаном фартуке мел метлой двор. Просто Пиросмани какой-то, а не штат Пенсильвания. Увидев гостей, дворник страшно смутился, бросил метлу и позвал пить чай. Но за чаем дворник был уже не в фартуке, а в черной рясе, потому что оказался местным епископом. Весь чай Саша промолчал, а дворник-епископ, смеясь собственным шуткам, рассказывал гостям что-то про своих бабушек и дедушек из России. Он был двоюродным внуком известного русского передвижника и племянником не менее известного композитора. Только Саша слушать ничего не желал. И в воскресенье приехал на службу. Убедиться, что дворничество с метлой было одним маскарадом.
Но служил владыка не по-архиерейски, а как простой священник, «иерейским чином» — объяснил Саше Петя. Без свечей, юношей и расчесок.
И трапезы никакой волшебной после службы не было, только чай с донатсами, типа русских пончиков. Сам владыка, как сообщил Петя, предпочитает овсяную кашку, которую и варит себе каждое утро.
— Что, прям сам варит?
— Хотели, конечно, помочь, много раз поварих всяких к нему приставляли, но он их незаметненько прогонял...
— Ну, хоть машина-то у него есть хорошая? — обреченно спросил Саша.
— Машина есть. Без машины в Америке пропадешь, — ответил Петя и кивнул в сторону.
В стороне стоял ветхий «фольксваген».
— 1976-го года, — сообщил Петя. — Владыке на епископскую хиротонию подарили, вот он с ней с тех пор и не расстается. То одно поменяет, то другое. А мотор крепкий, до сих пор отлично работает.
— Да как ему не стыдно! — не выдержал Саша. — Он же владыка!
— Думаешь, ему не дарили хороших машин? Каждый год кто-нибудь дарит ко Дню Ангела. Он благодарит, принимает и даже недельку-другую ездит на ней. Ну, а потом... — Петя вздохнул. — Девает он их куда-то, а куда — никто не знает. Спрашивают его, а он как дурачок сразу сделается — разбил, простите, братья и сестры, старика, разбил вашу красавицу, в металлоломе лежит. И на колени — бух! Простите грешного маразматика!
