Представьте картину: Витя, выходящий из ванной. На усах гвардейских роса. Распаренный. Рот до ушей от удовольствия…
Выходит, а тут «теща» дверь входную своим ключом широко раскрывает, принесло раньше времени часов на пять. Коридор тульский Левша делал — общая площадь полквадратного шага. Витя нос к носу с «тещей»…
Все бы ничего, да на Вите ничего, кроме росы на усах не было.
Гренадерский рост. Гусарский взгляд. Аполлон до пояса и ниже. Как воспитанные люди, «теща» с Витей, извинившись, тут же скрылись каждый за своей дверью.
Однако «теща» вечером сказала Светику-семицветику:
— Не пора ли Вите вещи к нам переносить?
Так теща стала писаться без кавычек.
Актриса из Светика-семицветика не получилась. Зато с порога сварливая бабенка. При мне и то, бывало, как раскроет ротик… Хоть в окно выпрыгивай.
— Вить, а че ты ее не перевоспитал?
— Ты, Саня, как «здрасьте» среди ночи!
— А че? Ты парень выдержанный… Это я чуть заискрилось — сразу саблю наголо… А ты спокойный, уравновешенный. Дочку нажили и развелись…
— Отстань, Саня! С Воспитателем на эту тему поговори.
Воспитатель — это Юрка Петушок. Вот он в куртке на фотографии. Все в пиджаках, при галстуках, а он плевал на официальность.
«Воспитателя» ему прилепили на четвертом курсе.
Восьмого марта в общагу на танцы пришла девица в глубоком декольте. Конец семидесятых, никаких видюшников, в кинофильмах о половых актах даже не думали. И вдруг декольте до пояса в мужском на девяносто процентов общежитии.
А Стелка такая девица, что хоть спереди, хоть сзади, хоть сбоку — в любом месте декольтируй, не ошибешься. Везде высший класс!
Мужики на танцах начали кидаться на лакомство.
На темной лестнице Юрка освободил Стелку от нахрапистого приставалы. А вскоре они поженились. Хотя сразу было видно — интеллект Cтелкин лучше не декольтировать. Юрка сказал: «Перевоспитаю».
— Юр, че разошелся?
— Поговорить тоже хочется.
— Вторая супруга у тебя, слышал, культурный работник. Вот, поди, разговоры разговариваете…
— Замнем, Саня, для ясности. Не порть праздник.
Замять можно. Только на шестнадцать человек в группе тринадцать разводов. Почему?
Я сам первый раз женился назло, второй — по расчету, третий — по инерции.
— Зачем так?
— Не бери, Саня, в голову.
— Лишь бы человек хороший был.
— Будь ты проще, ляг ты на пол, забудь все.
Ложусь. Забываю.
Рана у Геши ни колотая, ни резаная, ни огнестрельная. Рана у Геши вместе со штанами рваная. Сидеть Геша не может. Но посидеть придется. И здоровью это на пользу. Нервишки совсем растрепались, ведь всю дорогу на передовой.
Хорошо, если такой напарник, как Рафик. В беде не бросит, и золотые руки: любой замок дунет, плюнет, ковырнет и… заходи — открыто. Уж на что у того морского волка хитромудрые запоры стояли, Рафик их махом рассекретил. Но только Геша с Рафиком бесшумно в гости туда, пока хозяина нет, оттуда с шумом привет от него. Мариман океанские просторы бороздит, а дома корабельная сирена на карауле. Чуть дверь открыл, сразу включается. Представляете: три часа ночи, тишина, только комар зло зудит — укусить некого, и вдруг… Эту сирену в море миль за десять слышно, будто рядом орет, а тут в упор без предупреждения завыла. Упал Геша без сознания, как и не стоял. Хорошо, соседи подумали: война началась, под одеяла попрятались. Рафик от сиренного воя побежал, будто наскипидаренный, а потом сообразил: такую улику, как Геша, оставлять нельзя. Вернулся и на себе вынес друга с места преступления.
Геша не сразу оправился от сиренной болезни. Долгое время при каждом звуке дико вращал глазами и затыкал уши.
На следующую операцию по экспроприации Рафик пошел один. И не вернулся.
Узнал, что богатая коммерсантка уезжает отдыхать, день убытия такой-то, поезд такой-то. Позвонил на вокзал, сказали: поезд ушел. Баба до сирены не додумается, решил Рафик. Смело дунул, плюнул, ковырнул. Открывает, а за дверью она с баллончиком дихлофоса. И баллончик-то небольшой. Но уж если с бабой свяжешься…
Опоздала на поезд. Вернулась домой, а там тараканы набежали. Тоже, наверное, получили данные об отъезде и набежали. «Я не таракан!» — не успел предупредить Рафик, как в его от неожиданной встречи распахнутый рот ударила струя дихлофоса. Тараканы, благодаря Рафику, успели уйти, Рафик упал — реанимация не откачала.
Проводил Геша в последний путь дихлофосно-погибшего друга и пошел работать с Лидкой Сим-Сим.
Лидка — психолог по детской части.
Разнюхала информацию: малец в квартире один. Тук-тук в дверь.
— Папа с мамой дома? — спрашивает.
— Нет, на лаботе, — честно отвечает малец.
— А кто дома?
— Стива.
Нервный после сирены Геша чуть тут же не пришиб Лидку. Она клялась: малец один сидит.
— Сколько Стиве лет? — Сим-сим сладко спрашивает.
— Четыле, — докладывает малец.
У Геши отлегло от сердца.
Сим-Сим начала лисой обрабатывать мальца, чтоб дверь открыл. У мальца аквариум, так Лидка нарисовала такую жуткую картину, мол, рыбки сейчас сдохнут от неправильного кормления, что малец разревелся в три ручья. Лидка-актерка тоже плачет, и Геша вот-вот зарыдает от жалости…
— Открой, — Лидка сквозь слезы говорит, — я тебе рыбок вылечу.
Малец с радостью замками защелкал…
Сим-сим первым делом его в охапку в туалет запирать, чтоб под ногами не путался, но из комнаты Стива выскакивает. Оказалось, у него не только четыре года жизни за плечами, но и четыре лапы. Бультерьер. Глаза, как у тигра. Пасть, как у крокодила. Зубы, как у акулы. Сим-сим сразу передумала мальца в туалет запирать, сама туда забилась.
— Фу! — кричит из-за двери Стиве. — Я больше не буду!
Стива поверил, повернул пасть на Гешу. Геша тоже в туалет захотел или в ванную. Но санузел совмещенный. Побежал Геша куда глаза глядят. Старт сделал в целости и сохранности, за порог выскочил с воем, как та корабельная сирена. От брюк в районе заднего кармана булькрокодил отхватил кусок штанины, а заодно кусок филейной части величиной с кулак.
Геша c бешеными глазами бежал километра два. Сзади у него лохмотьями развевались покусанные трусы, хлестала кровь, а спереди, распугивая все живое, Геша выл жутким голосом: «Помогите!»
Еле на машине догнали.
В больнице Геша был не в себе, кричал: «Доктор, только не делайте операцию под дихлофосом! Только без дихлофоса!»
Сидеть Геша долго не сможет. Прокурор, тем не менее, постановил: будешь сидеть стоя, может, скорее за ум возьмешься. Геша хотел бы лежа, но с его мнением три года никто считаться не будет. Если, конечно, под гуманную амнистию не попадет. А умнеет он не по дням, а по часам. Я, говорит, теперь не дурак. Я, говорит, теперь ученый. Выйду, первым делом куплю наушники, противогаз и бронетрусы, чтоб на дела не с голыми руками ходить. И пусть тогда меня хоть собаками, хоть дихлофосом, хоть сиренами травят.
Берется Геша за ум, а вот за что нам, судари и сударыни, хвататься: за голову или за ружье? Или дома безвылазно сидеть, барахло караулить? Что будем делать, судари и сударыни? Что?
— Вчера, девочки, наотдыхалась я, — охлаждаясь минералкой, сказала Анна Тимофеевна. — Думала, пупок развяжется.
«Девочки» были в той поре, о которой поется: сорок лет бабий век, но я не буду горевать, потому что в сорок пять баба ягодка опять. Никто из четырех подруг, в июльский понедельник в обеденный перерыв собравшихся в кафе, и не думал горевать. Та же Анна Тимофеевна.
Прическа у нее была шик, и вся Анна Тимофеевна была блеск. Три цвета французской косметики: зеленые тени, нежно-коричневые румяна, отчаянно-розовая помада — обворожительно подчеркивали колдовство чалдонских глаз, персиковость щек, магнетизм губ.
— Мы дом в деревне купили, — продолжала Анна Тимофеевна, — а забор, как после артналета. Свиньи соседские посевы травят, а мой в командировку на месяц смотался. Жерди новые, столбы заготовил и уехал. Свиньи, невзирая на уважительную причину, не ждут, на навоз урожай переводят. Жалко до слез. Позвала сестру, и мы с ней всю субботу и воскресенье в две бабьи силы огород городили. Ямы копаем, а сосед издевается. Что, спрашивает, колчаковское золото ищите? Ага, говорим, только бы на шахтеров не нарваться, а то вылезут, морды набьют.
— Ты думаешь, я у речки боками пляж укатывала? — громко спросила Виктория Петровна.
Если по садово-огородной терминологии Анна Тимофеевна ягодка, то Виктория Петровна — ягода. Крупная да яркая. «Хорошего человека должно быть больше!» — любит повторять. Возьмись она при случае ровнять боками пляж, укатала бы под непробиваемый асфальт.
— Ножи у нас дома, — принимаясь за окрошку, начала Виктория Петровна, — всю жизнь тупее валенка. Устала гавкать. На прошлой неделе мой психанул и наточил так, что с непривычки руку себе располосовал до кости. Мясо резал и себя прихватил. На больничном с рукой нянькается, а на даче кирпич, что на баню завезли, растаскивают. Соседи попались: собака мимо пробежит — живьем шкуру сдерут, а тут кирпич без присмотра. Мой, по дурости инвалид, запаниковал без бани остаться. Давай, говорит, быстрее стены класть! А сам только мастерком указывает, вся ломовая работа на мне… Два дня по жаре подсобником мантулила. Назагоралась с кирпичами да цементом…
