— Можно положить игрушки вот сюда, на пулемет? — робко поинтересовался Санта. — Чтобы не промокли.
— Это не пулемет, — развеял его опасения Время. — Смотри, это всего-навсего стопка книг на диване. — Из пулемета в него целились на варшавской улице, — шепнул он мне. — С тех пор они ему повсюду мерещатся.
— Все хорошо, Санта-Клаус, — нарочито бодрым тоном возвестил я, мешая угли в камине, чтобы пламя запылало повеселее. — Здесь нет ни пулеметов, ни минных полей. Это всего лишь жилище бедного писателя.
— Писателя? — Санта склонился в робком поклоне, и потрепанный колпак почти коснулся пола. — Вы, часом, не Ганс Христиан Андерсен?
— Не сказал бы.
— Тогда наверняка не менее великий писатель, — настаивал старик с учтивостью, идущей из далеких святочных дней его северной родины. — Мир многим обязан своим великим книгам. Самые великие я всегда ношу с собой. Вот… — Он принялся рыться среди отсыревших и разлезшихся коробок и свертков в мешке. — Смотрите! «Дом, который построил Джек» — отличная, очень глубокая вещь, сэр, а вот «Гензель и Гретель»… Примете ее в подарок, сэр? Скромный, но все же подарок. Когда-то я дарил эту книгу тысячами экземпляров на каждое Рождество. А теперь она, кажется, никому не нужна.
Он умоляюще посмотрел на Время, как слабый глядит на сильного в поисках поддержки и участия.
— Никому она не нужна, — повторил он, и на глаза его навернулись слезы. — Почему? Неужели люди забыли, как переживали за деток, потерявшихся в лесу?
— Люди, — со вздохом пробормотал Время себе под нос, — сейчас и сами блуждают в трех соснах. — Однако к Санте он обратился преувеличенно бодро: — Ну что же ты, дружище Санта? Не падай духом. Вот, садись сюда, в самое большое кресло, вот сюда, к огню. Давай мы его раскочегарим, подбросим дровишек. Послушай, дружище, как поет ветер за окном — почти настоящий рождественский ветер, а? Озорной и бесшабашный, хоть и повидал много черных дел на белом свете.
Старик Санта устроился в кресле и протянул руки к огню. Что-то от прежнего добродушного весельчака мелькнуло в чертах бродяги, пригревшегося у камина.
— Как хорошо… — пробормотал он. — Я совсем продрог, сэр, промерз до костей. Раньше со мной такого никогда не было. Даже под самым пронизывающим ветром мир окутывал меня теплом. Почему же теперь стало по-другому?
— Видите, — прошептал мне на ухо Время, — как он сломлен и унижен? Неужели вы его не выручите?
— Я бы с радостью. Если смогу.
— Все могут, — ответил старик Время. — Любой из нас.
Санта-Клаус посмотрел на меня вопросительно, однако в его взгляде мелькнул отголосок прежнего задора.
— А у вас не найдется, — застенчиво спросил он, — шнапсу?
— Шнапсу?
— Да-да, шнапсу. Хлопну стаканчик за ваше здоровье, и на сердце авось потеплеет.
— А, — догадался я. — Вы хотите выпить?
— Единственная его слабость, — пояснил вполголоса Время, — если это можно назвать слабостью. Не осуждайте его. Он с ней свыкся за столетия. Лучше действительно угостите, если у вас есть чем.
— Немного есть, держу на случай простуды, — неохотно признался я.
— Вот как, — прицокнул языком старик Время, и на его призрачном лице мелькнула тень лукавой улыбки. — На случай простуды? В древнем Вавилоне то же самое говорили. Давайте я ему налью. Пей, Санта, пей!
Приятно было смотреть, как он причмокивает губами, допив стакан до дна по старому норвежскому обычаю.
И еще приятнее было видеть, как возле жаркого камина от блаженного тепла, разливающегося по всем жилам, светлеет постепенно лицо Санты и возвращается к нему прежняя бодрость духа.
Он оглянулся вокруг с просыпающимся интересом.
— Уютная у вас комната. Лучше не придумаешь, сэр, чем когда снаружи завывает ветер, а внутри пылает огонь.
И тут его взгляд упал на каминную полку, где среди разбросанных книг и курительных трубок затесалась игрушечная лошадка.
— О! — воодушевился Санта. — В доме есть дети!
— Ребенок, — поправил я. — Самый чудесный мальчишка на свете.
— Даже не сомневаюсь! — радостно воскликнул Санта, заливаясь веселым смехом, от которого светлело на душе. — Боже милостивый, они все чудо. Все, кого я видел, все до единого — и абсолютно по праву — самые чудесные ребята в мире. А сколько ему лет? Два с половиной без двух месяцев и недели? Самый замечательный возраст, да? Лучшего и пожелать нельзя? У них у всех так!
И старик затряс седыми кудрями, снова заходясь добродушным хохотом.
— Но погодите-ка! — вдруг заметил он. — Лошадка-то сломана. Ох ты, задняя нога совсем отвалилась. Непорядок.
Он уложил лошадку на колени и принялся чинить. Пальцы его так и мелькали, проворные, несмотря на почтенный возраст.
— Время! — позвал он, и в его голосе послышались властные нотки. — Подайте-ка мне вон тот обрывок бечевки. Да, вот этот. Прижмите пальцем узел. Так! Теперь капельку воска. Что? Нет воска? Как плохо нынче с домашними припасами. Как же, сэр, вы чините игрушки без воска? Ну вот, теперь она хотя бы держится на четырех ногах.
Я принялся робко благодарить.
Но Санта-Клаус отмахнулся.
— Пустяки, не стоит. В этом моя жизнь. Может, мальчугану и книжка пригодится? Они у меня тут, в мешке. Вот, сэр, «Джек и бобовый стебель» — глубочайшая вещь. Сам до сих пор перечитываю. Отсырела-то как… Сэр, умоляю, позвольте мне высушить книги у вашего камина.
— Охотно позволю. Да, истрепались и отсырели они изрядно.
Санта-Клаус, привстав из кресла, принялся рыться в потрепанных свертках и вытаскивать оттуда детские книги, покоробившиеся и размокшие под дождем и ветром.
— Истрепались и промокли … — бормотал он, снова грустнея. — Я носил их с собой все эти три года. Смотрите! Вот эти были для маленьких бельгийцев и сербов. Как думаете, может, еще удастся их вручить?
Время безмолвно покачал головой.
— Но теперь-то, а? Если их подсушить и подремонтировать? Видите, некоторые даже подписаны. Вот здесь, к примеру: «От папы с любовью!» Почему ее так и не вручили? Что это за разводы — дождь или слезы?
Склонившись над книжками, он дрожащими руками перелистывал страницы. А когда поднял глаза, в них заплескался прежний страх.
— Гром гремит! Слышите? Это выстрелы!
— Нет-нет, — успокоил я. — Все хорошо. Это просто машина проехала.
— Слышите? — не унимался он. — Вот опять, плач и крики.
— Нет-нет, ничего такого. Это просто ветер в кронах деревьев.
— Это плачут мои ребятишки! Я слышу их повсюду, их плач в каждом порыве ветра, они стоят у меня перед глазами, когда я бреду сквозь ночь и непогоду. Мои ребятишки — взорванные, погибающие в окопах, втоптанные в землю — я слышу, как они стонут в госпиталях, как они взывают ко мне, такие, какими я их помню в детстве. Время, Время, — зарыдал он, умоляюще протягивая к нему руки, — верните мне моих ребятишек!
— Их гибель не напрасна, — мягко возразил Время.
Но Санта-Клаус только застонал в ответ:
— Верните мне моих деток!
И горестно ссутулился на груде книг и игрушек, обхватив голову руками.
— Видите? — спросил Время. — У него разрывается сердце. Неужели вы не попытаетесь ему помочь?
— Я бы с превеликой радостью. Но чем?
— Вот, — велел старик Время. — Слушайте.
Передо мной выросла его скорбная и суровая фигура, все такая же призрачная, хоть он и приблизился почти вплотную. Огонь в камине угас, а за окном занималась тусклая полоска зари.
— Прежний мир, к которому вы привыкли, — начал Время, — лежит в руинах. Но им — детям — об этом знать нельзя. Оградите их от жестокости, ужасов и ненависти, которая раздирает нынешний мир. Однажды он, — Время указал на горестно поникшего Санту, — поймет, что его дети, какими он их помнит, погибли не напрасно, что они пожертвовали собой во имя нового, лучшего мира для всего человечества, где о них будут хранить светлую память счастливые дети. Однако ныне живущих надо уберечь от злобы и ненависти, которые несет война. Они поймут и оценят потом. Не сейчас. Верните им веселое Рождество с его добротой и рождественскую благотворительность, и когда-нибудь снова наступит мир на земле и благоволение в человеках.
Он умолк. Его слова растворились во вздохах ветра.
Я поднял голову. Старик Время и Санта-Клаус исчезли. В камине теплился огонь, а за окном светало.
— Начнем, пожалуй, — пробормотал я. — Починим сломанную лошадку.
неверный шаг (фр.).
Джон Беньян — английский писатель, протестантский проповедник XVII века.
для вида (лат.).
на время (лат.).
