P.S. А в следующих главах этому балбесу Петровичу я еще жизни дам.
Уж будь в этом уверен…
Заседание продолжается!
Клавдия Плутарховну мы застаём в начале сороковой главы со склонённою над трофейным мужиком главою. Клавдия, как вы уже догадались, была склонна к ругательствам на чистом русском языке, и поэтому грязно склоняла в данную минуту Сыча, однозубого Бульку и председателя профкома шахтёров-любителей Дениса Моисеевича Втулкоштуцера, которого в первую очередь подозревала в неожиданном появлении незнакомца на её крыльце. Денис Моисеевич уже не в первый раз подшучивал над приезжими и не знающими воинственный нрав Титькиной командировочными, и, многозначительно подмигивая, давал им её адрес. Розыгрыш, надо отметить, очень рискованный, это Втулкоштуцер понял, когда приходил навестить доверчивого искусствоведа Сидорчука к нему в палату. Там, в реанимации, он раскаялся, два каялся, и на третий раз решил больше не рисковать редкими кадрами. Редкие кадры избиения купившихся на обещание незабываемой ночки он отсылал в передачу "Сам себе режиссёр", «Вы-очевидец» и "Нас 52 миллиона".
Но я отвлёкся. Клавдия Плутарховна меж тем слегка приостыла. Она подошла к комоду, взяла градусник и померяла себе температуру. Так и есть. Тридцать пять и три. "Ну вот, перенервничала… И всё из-за этого козла". Козёл лежал на диване и приходить в сознание не собирался. Она в сердцах пнула Сыча ногой. Этот коварный удар пришёлся ему по сердцу. Он удовлетворительно крякнул и повернулся к Титькиной другим боком. Тогда Клава провела серию боковых. Но мужику всё было по боку. "Ну ты посмотри, хоть бы хны, макивара хренова", — подумала Титькина и пошла в сени за бутылкой нашатырной настойки.
Тогда Сыч решил, что хватит прикидываться шлангом. И прикинулся просыпающимся. И громко зевнул.
Клавдия, услышав это, с сожалением поставила бутылку собственно выгнанного нашатыря на место и вернулась в хату, на всякий случай прихватив кочергу.
Увидев Титькину с новым аппаратом, видимо, аналогичного действия, как и у предыдущего, Сыч почесал оставленную на голове ломом припухлость и понял, что имел в виду русский мужик, приговаривая: "все шишки на мою голову посыпются…". Он сразу, для верности, поставил верхний блок, защищая двумя руками голову, и, как мог, доброжелатель но улыбнулся.
— Что лыбисся, изверг?! А ну, говори, зачем залез?
— За какой лес?
— Ты мне тут под дурака не коси, знаю я вашего брата…
— Куда не коси, какого ещё брата?… Говорите по-русски!
Клавдия Плутарховна опустила кочергу.
— Ты чо, не местный?
Сыч глубоко вздохнул.
— Альфа Центавра знаешь? Та-а-амошние мы…
Титькина засмеялась.
— А ты ничё, юморной мужик! Люблю юморных и стихи!
Сыч встал в позу, красиво откинул голову, выкинул вперёд руку, и, прямо так, без руки и головы, начал декламировать свои стихи:
К нам весна вчера допхалась,
Повзбухали почки все…
Стало днём теплее малость
В нашей южной полосе!
Птички дружно прилетают
Гадить в чистые пруды.
А в пустынях умирают
Без водички верблюды…
То во всём виновен Кельвин
Все нажрались Picnic'a,
И теперь с таким мамоном
Не добегть до родника!
Шо ж тут скажешь?! Даже с горбом
Надо помнить про воду,
И у всяких искушений
Не идти на поводу!
Нам по поводу такому
По воду сходить пора,
Неповадно не просохла
За ночь в горле чтоб дыра!
P.S.
Я талантлив очень круто.
И талантен я во всём!
Прихвастнуть, как я не может
Ординарный человек!!
Клава хохотала и хлопала в ладошки.
— Ещё! Ещё!…
Стихопливсорыч с радостью продолжил. В первый раз его творения вызывали столь бурный восторг в слушателях. Это было приятно.
— Стих называется «Понос»:
Я поношу свой образ жизни…
… И положу его назад.
От тяжести из глаза брызнет
Моя горячая слеза.
Мой образ жизни слишком тяжек,
Таскать его уж нету сил!
Но протащился образ — я же
Его так круто поносил!!!
— Или вот ещё, посвящается вам, Клавочка, называется "Таемнычэ Послання"…
-- Таемнычэ Послання —
Аки шпыгун мафиозной структуры,
Тихо влезающий на сервера,
Аки накачанный мэтр физкультуры,
Штанги крадущий с чужого двора,
Я под покровом сети Майкрософта
Нежным нажатием кнопки тугой
Сладостный (слаще, чем даже морковка)
Стих посвещаю девахе одной.
Сколько красивых эпитетов чудных
Я собираюсь раскрыть перед ней!
И аллегорий сравнительно трудных,
И междометий (что даже трудней!)
Только синонимов сколько я знаю:
Заинька, рыбка, сибирский кошак,
Дальше антонимов ряд продолжаю
Волчик, рыбак, аргентинский собак!
Кучу сравнений до боли правдивых:
Солнышко, цветик, большая душа
Та, что не терпит наездов фальшивых
И меньше ставать не хотит ни шиша!
Есть аналогии — смех словно звуки
Чистого как порошок родника,
Шуба — песец, супер-нежные руки,
Сказочный глаз, золотая нога!
Плачет — как режет паяльником острым
Грузится — словно заправский джигит
Если обидится — сердце с позором
Прям из груди моей в пятки бегит!
Мочит приколы, напившись «Ром-колы»,
Пива напьётся — спивае писни!
Фирменно гонит, приняв самогона,
Так, шо попробуй потома усни!
Ладно, хорэ, переходим к моменту
Критики всех недостатков её!
Шо, испугалася??? Двести процентов
В ужасе сбила дыханье своё!
Страшно? Так то-то! Сейчас буду прямо
В глазки красивые правду молоть!
Щас пропесочу я нрав твой упрямый!
Я беспощаден! (как понтий-пилот)
Щас я раздам (и не раз) на орехи!
Выскажу всё, я так долго молчал!
Я ведь способен не только на смехи,
А и на многое!!! ВСЁ — Я НАЧАЛ!!!
Паааберегись! Я в края разошёлся!
Щас из меня правда-матка попрёт!
Я уже, блин, не на шутку завёлся!
И сразу заглохнул…
Бензина нет.
Вот
Так всегда. Только хочешь серьёзно
Выдать мыслишек набор (за свои),
Враз выдаёшь каламбурчик курьёзный
И все понимают, шо ты дурачок…
P.S.
Когда же я, блин, повзрослею,
Серьёзным стану и вообще?
Весёлостью переболею
Тех иронических пращей,
Которыми так полон гибкий,
Своеобразный разум мой,
Который дарит миг улыбки,
Хоть сам порой омыт слезой.
А никогда! А ну и клёво!
А не могу я взрослым быть!
И не хочу. Как дуб кленовый
Не хочет вишен наплодить…
Как рыба без воды припухнет,
Как слон без воздуха вспухнёт,
Как мясо на жаре протухнет,
Как без патронов пулемёт!
Как мир без как, как жизнь без пива,
Как соль без раны, ночь без снов,
Как Мак без Дональдс, лев без гривы,
Панкратов-Чёрный без усов!
Так я без шуток идиВотских,
Так я без непонятных фраз,
Которых смысл весьма плутовский
Сам догоню на пятый раз!
Так я без нежных санти-ментов,
Так я без чувства женских глаз,
Так тик без так, 02 без ментов,
Так без больших колёс БеЛАЗ!
Ну хватит. Где же чувство меры?
Пора заткнуться. Всё. Капут.
Я замолчал. Шумят шумеры…
И только трутни тупо трут.
Стихопливсорыч выдержал паузу, раскланялся и посмотрел на Клаву. Она очень шибко плакала. "Какой талант", — думала она.
— Как тебя зовут, — спросила она, включив дворники на очках.
— Стихопливсорыч Двадцатый, — честно ответил Стихопливсорыч Двадцатый, — я инопланетянин…
— Знаешь, Стихопля… Стихомплю… инопланетянин, а ведь у нас могла бы быть Любовь…
— Почему "могла бы"… Ты мне тоже очень нравишься…
— Так ведь роман-то уже заканчивается. Это уже предпоследняя страница. Как это символично, неудавшийся роман в неудавшемся романе.
— Как заканчивается??!!! А как же я??!
— А ты сейчас улетишь.
Клавдия Плутарховна вытащила из корсета настенные часы с кукушкой. На них было без пяти два.
— Ну вот. Осталось пять минут.
Послышалось слабое гудение.
Сычу оно было хорошо знакомо. Так гудел только Бэдтрак-4 когда телепортировался на поверхность планет.
— Но… Откуда ты зна…
— Молчи, любимый. У нас осталось так мало времени…
— Ко всем собакам! Плевать я хотел на время! Смотри!
Он выхватил из-за пазухи портативный запазушный замедлитель времени.
— Хоп!
Он нажал на кнопку. Из прибора пошел синий дым.
— Блин!- грязно выматерился Стихопливсорыч.
— Перестань, чему быть, того не миновать…
Клава подошла к нему и сняла очки.
— Поцелуй меня…
