Имамы — проповедники корана — гораздо снисходительнее в этом отношении. Если у них молодой послушник не знает напамять какую-нибудь молитву, ученый имам возведет очи к небу и скажет:
— Да умудрит тебя аллах, да заставит он тебя выучить эту молитву!
А если учитель латинского языка обнаружит вдруг, что ты не можешь повторить слово в слово речь Цицерона, он со злорадным удовольствием будет потирать руки, радуясь, что ты дал ему возможность в сто сорок шестой раз в течение учебного года повторить: «Quosque tandem abutere, Ристо Януч, patientia nostra».[27]
Следует знать, что без цитат учителя латинского языка не могут говорить даже о самых обыкновенных вещах. Если, например, наш учитель пытался вразумить нас прилежнее учить его предмет, то он говорил примерно так:
— Смотри, что делаешь, ибо quilibet fortunae suae.[28] Ты должен примерно учиться и работать, ибо nоn volet in buccas tuas assa columba.[29] Ты должен думать, что говоришь, а не quidquid in buccam,[30] ибо следует знать и запомнить, что все это пригодится тебе в жизни — nоn scholae sed vitae discimus![31]
В другой раз, разбирая вопрос о нашем поведении, он, бывало, говорил нам: «Зачем тебе хорошая оценка, если ты все равно никудышный человек. Qui proficit in literis et deficit in moribus, plus deficit quam proficit!»[32]
Но мы не внимали советам учителя, так как не понимали их, а нельзя же было требовать, чтобы мы заглядывали в словарь и их переводили.
Стоило посмотреть, с каким садистским удовольствием нас загоняли в непроходимое болото латыни. Иногда учитель даже протягивал нам руку, чтобы завести поглубже. Заведет в самую трясину, сам выберется и, улыбаясь, смотрит, как мы тонем.
А посмотрели бы вы, какой радостью озарялось его лицо, когда ему удавалось дотащить нас до второго склонения или до третьего спряжения. Третье спряжение — это самое гиблое место во всей латинской грамматике, и преодолеть его труднее, чем переплыть Ла-Манш. Вероятно именно из-за этого спряжения и вымерли древние римляне, вынужденные пользоваться латинским языком. Подобно тому как целые народы вымирали от чумы и холеры, латинский народ вымер от accusativus cum infinitivo[33] и спряжения глаголов в перфекте.
В средние века, во времена известной инквизиции, consecutio temporum[34] была одним из самых страшных орудий пытки. Придет, бывало, монах-тюремщик к Великому инквизитору на доклад, а тот его спрашивает:
— Жив еще дон Мигуэль Фернандес граф Сакраменто?
— Да, жив.
— А признается ли он, что предавался богоотступничеству?
— Нет, не признается.
— А распинали ли его на колесе?
— Да.
— А держали ли его голые пятки над раскаленной жаровней?
— Да.
— А вгоняли ли ему иголки под ногти?
— Да.
— А вливали ли ему горячее масло в глотку?
— Да.
— И он все еще не признается?
— Нет!
— Тогда, — кричал разгневанный инквизитор, — да простит меня бог, но я вынужден прибегнуть к последнему средству, чтобы изгнать дьявола упорства из этого еретика. Дайте ему пассивную конструкцию аккузатива cum infinitivo третьего спряжения, и если он назовет формы перфекта и супина, то ему все простится, и он получит свободу!
Так было в древние века, но и в наши дни случается нечто подобное. Когда в Германии после нескольких лет войны стал ощущаться недостаток продуктов питания, когда немецкие ученые вполне серьезно занялись проблемой получения хлеба из бумаги, один немецкий экономист предложил заставить всех военнопленных — а их было очень много — учить третье спряжение перфекта, чтобы их поубавилось. Но это предложение было отвергнуто немецким верховным командованием, считавшим, что в таком случае солдаты противника будут сражаться гораздо упорнее, ибо лучше уж погибнуть на поле боя, чем умереть при попытке выучить третье спряжение в перфекте. И кайзеровское правительство высказалось против применения столь варварского способа уничтожения людей, опасаясь, что это восстановит против Германии всю мировую печать.
А насколько эта мера действительно бездушна, прежде всего можно судить по тем тяжелым последствиям, которые оставляет на нашей молодежи изучение латинского языка. Нельзя без содрогания смотреть на детей, осужденных изучать латинский язык. С губ их давно уже исчезло всякое подобие улыбки, щеки побледнели, в глазах потухли веселые искры, глубокие морщины избороздили их лбы. Даже во сне они шепчут: fallo, fefelli, falsum; tango, tetigi, tactum.[35]
Такие дети — настоящая напасть в родительском доме, ибо они зубрят латынь вслух изо дня в день, из ночи в ночь, из месяца в месяц. Волей-неволей все в доме переходят на латынь. Отец вдруг перестает употреблять испытанные веками прекрасные национальные ругательства и начинает ругаться по-латыни не только дома, но и в кафане, особенно когда ему не везет в карты. Мать, штопая чулки, напевает послания Овидия на мотив сербских народных песен, а служанка стирает белье в ритме классического гекзаметра и, нарезая лук, выводит нежные арии из «Пирама и Фисбы».
А какое волнение охватывает всех домашних накануне экзамена! Родители не спят ни днем, ни ночью, пряча ружья, кухонные ножи, соду, известь и другие смертоносные средства. Кому хочется, чтобы из-за проклятой латыни от родного дитяти осталась только посмертная записка: «Дорогие родители, я любил жизнь, но латинский язык вогнал меня в гроб. Бог уничтожил древних римлян и не мог простить им, что они выдумали такой язык. Прощай, мама, и береги моих братьев и сестер от латинского языка!»
Так обстоит дело с теми, кто проваливается на экзамене, но не лучше и тем, кому удается его выдержать. Обычно у них такой вид, будто они перенесли воспаление легких в очень тяжелой форме и никак не могут оправиться от осложнений. Справедливости ради и из чувства человеколюбия давно бы следовало создать специальный курорт для всех выдержавших экзамен по латинскому языку, так сказать, латинский курорт, с холодным душем и усиленным питанием, который мог бы вернуть учеников к жизни.
Размышляя на эту тему, я всегда задаю себе один и тот же вопрос, почему бы «Обществу защиты беспризорных детей» не взять под свою защиту и детей, осужденных сдавать экзамен по латинскому языку. Общество могло бы, например, издавать красочные плакаты наподобие тех, которые призывают бороться с пьянством. На них можно было бы нарисовать сгорбленного молодого человека с испитым лицом и угасшими глазами; пусть бы одной рукой он схватил себя за волосы, а в другой держал пистолет. Под таким рисунком можно было бы крупными, бросающимися в глаза буквами написать: «Не учи латынь!» Плакаты можно было бы расклеить в самых людных местах: на вокзалах, в ресторанах, на базарных площадях, в вестибюлях и фойе общественных учреждений и вообще везде, где они, привлекая всеобщее внимание, могли бы заставить людей остерегаться этой смертельной опасности.
Но не думайте, что я говорю об этом только от имени тех, чья юность была омрачена латынью. Нет, я говорю об этом прежде всего потому, что сама жизнь убедительно доказывает совершенную ненужность мертвых языков. Я внимательно следил за теми, кому удалось сдать экзамен по латинскому языку и кто бы мог с пользой применить свои знания в жизни на основе этого nоn scholae sed vitae discimus. Меня интересовало, много ли латинских слов и выражений осталось в их памяти и много ли из того, что им удалось запомнить, они применяют на практике.
Один бывший начальник округа, которого трижды увольняли и четырежды ложно обвиняли в мошенничестве, рассказывал мне, что в своих жалобах и прошениях он очень успешно употреблял одну-единственную латинскую фразу, которую помнил: «Fiat justicia, pefeat mundus!».[36] Один адвокат признавался мне, что из всей латыни он помнил только слова из сатир Персия и каждый раз, набивая свои карманы адвокатским гонораром, шептал: «О, quantum est in rebus inane!».[37] Один бывший министр, павший на политической арене так же храбро, как его предки на Косовом поле, будучи уличенным в совершении семи отвратительных махинаций, со вздохом сказал, что из латинского он помнит только одну фразу: «Sic transit gloria mundi!».[38] Один боевой командир, переведенный в интенданты, постоянно твердил: «Quintili Varre, redde mihi legiones!».[39] Один владыка перевел известные слова Христа: «Возлюби ближнего своего, яко себя» — на латинский язык и произносил их так: «Proximus sum egomet mihi!».[40]
А один журналист сказал мне:
— Все забыл, только две латинские фразы хорошо помню, так как их очень часто приходится употреблять в статьях. Одна: «De gustibus nihil nisi bene»,[41] а другая: «De mortuis non est disputandum!».[42]
Однако есть все же профессии, действительно требующие знания латинского языка, которые не могут жить без латыни. К таким, не считая учителей латинского языка, относятся врачи и аптекари. Известно, например, что если ученик пятого класса гимназии, провалившись на экзаменах по латыни, не покончит жизнь самоубийством, то он обязательно станет помощником аптекаря и через некоторое время выучит столько латинских слов, что даже толченый рис будет называть не просто «толченый рис», a «Pulveris risense», и под этим названием продавать его дороже.
