Азиз ос-Салтане, по-прежнему с открытым ртом, во все глаза смотрела на Асадолла-мирзу. Наконец она с трудом проглотила слюну и простонала:
— Асадолла!.. Асадолла!
Князь, вероятно, вошедший в роль несколько больше, чем требовалось, с надрывом продекламировал:
— Не раз терзался Саади от тайной боли, На этот раз он тайну сохранить не волен!
Все замерли в молчании под впечатлением этой сцены. Взволнованная Азиз ос-Салтане растроганно и грустно пролепетала:
— О Асадолла! Горе мое горькое… О Асадолла! Что же ты наделал?! Почему же ты мне не сказал?
Князь тоном пылкого влюбленного ответил:
— Азиз, не надо! Не береди мои раны!
— О аллах, пусть лучше Азиз умрет! Асадолла!.. Не горюй! Я обязана простить тебе это убийство, и я его прощаю!.. Это был несчастный случай!
Нервы инспектора не выдержали. Он завопил:
— Молчать!.. Ханум, убийца должен понести наказание! Простили вы его или нет — не имеет значения!
— Как это молчать?! Что за глупости!.. Чьего мужа убили? Моего или вашего?… Мой был муж, захочу и прощу его убийство!
— Молчать! Что значит — простите?
— А вот так мне захотелось, и все тут!.. И вообще, покойный свое уже прожил. Он говорил, ему пятьдесят, а ему шестьдесят с гаком было!..
Инспектор надвинулся на Азиз ос-Салтане и заорал:
— Молчать!.. В таком случае вполне возможно, что вы и Асадолла-мирза действовали заодно. Вы сговорились извести этого несчастного! Молчать… Вы… сколько времени между вами… Ай!
Инспектор не успел договорить, потому что Азиз ос-Салтане вцепилась ногтями в его бычью шею.
— Я и тебя на тот свет отправлю! Ишь чего выдумал!
— Убийцы! Головорезы!.. Молчать! Вы что, решили и меня прикончить, как того святого, безвинно убиенного?!
— Сам ты убийца! Покойный-то не больше тебя святым был. С женой мясника Ширали…
Дядюшка и Асадолла-мирза дружно загалдели, чтобы сыщик не услышал имени Ширали. Инспектор сделал вид, что и впрямь ничего не расслышал, но когда вновь воцарилась тишина, резко повернулся к Асадолла-мирзе:
— Кто такой Ширали? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно!
Дядюшка и Асадолла-мирза, не сговариваясь, снова начали что-то бессвязно кричать, но потом дядюшка сказал:
— Инспектор, это не имеет отношения к делу. Ширали держал в нашем квартале мясную лавку. Несколько лет назад бедняга скончался…
Асадолла-мирза со скорбной миной добавил:
— Прекрасный был человек, да будет ему земля пухом… Два года назад заболел тифом и умер.
— Молчать! Откуда известно, что и этого несчастного не ты убил?
— Моменто, моменто! Вы что же думаете, мне нечем больше заниматься, как только людей убивать?! С меня одного убийства Дустали с избытком хватит!
— Удивительно! Поразительно!.. Ты до сих пор не сказал, куда спрятал труп.
— Отнес его в свой огород и там закопал.
Сыщик опять подскочил к нему:
— Кто тебе помогал? Быстро, немедленно, срочно! Отвечай!
— Никто, инспектор. Я сам его до огорода дотащил. — И, приложив руку к пояснице, Асадолла-мирза сморщился: — Ох… поясница!.. До сих пор болит. Вы и представить не можете, какой он был тяжелый!
Азиз ос-Салтане, закатив глаза, заметила:
— Покойный был не дурак пожрать.
Дядюшка крикнул:
— Ханум! Как не стыдно! Хватит!
Сыщик заорал:
— Молчать! И вы тоже… молчать! Всем молчать! Вперед, к месту сокрытия трупа!.. До нашего возвращения никто не имеет права покидать сад! Молчать! Ханум, вы тоже оставайтесь здесь, пока я не приду!
— Ни за что! Я иду с вами!
— Ханум, вам вряд ли будет приятно увидеть обезглавленный труп. Вы лучше…
Азиз ос-Салтане решительным жестом заставила его замолчать и, указывая пальцем на Асадолла-мирзу, заявила:
— Что ж, по-вашему, я допущу, чтоб вы повели парня на закланье, как барана какого, а сама здесь останусь?! Пошли! Чьему мужу голову отрезали? Вашему или моему?
Двинувшись вслед за сыщиком и Азиз ос-Салтане, Асадолла-мирза пробормотал себе под нос:
— Спаси меня, святой Али!.. Этого еще недоставало!
Как только троица ушла, дядюшка прежде всего посвятил Шамсали-мирзу в свой план, а затем начал энергичные поиски Дустали-хана. Он разослал родственников и слуг в несколько мест, где тот предположительно мог спрятаться. В это же время появился до сей поры не выходивший из дома дядя Полковник и, узнав о последних событиях, бросил все силы на урегулирование конфликта — между дядюшкой Наполеоном и моим отцом. Первым делом он решил подготовить надлежащую почву и категорически заявил дядюшке Наполеону, что, если до вечера в семье не восстановится мир, он без размышлений выедет из завещанного ему отцом дома и сдаст его кому-нибудь из местных хулиганов. Следуя его примеру, моя мать пригрозила отцу, что, если ссора не прекратится, она отравится терьяком[17].
И вот, пока дядюшка и его гонцы обыскивали окрестности, а Асадолла-мирза и Азиз ос-Салтане в сопровождении инспектора уголовной полиции следовали к месту сокрытия трупа, под руководством дяди Полковника в его же доме был созван экстренный семейный совет.
Начались переговоры о прекращении конфликта. Дядя Полковник и Шамсали-мирза несколько раз ходили то к дядюшке Наполеону, то к моему отцу. Многие проблемы оказались вполне разрешимыми, и стороны не возражали в ряде случаев пойти на уступки. Дядюшка был согласен в дальнейшем не чинить препятствий свободному поступлению воды. Отец соглашался забыть о покушении Азиз ос-Салтане, а также о возможной связи Дустали-хана с женой мясника. Дядюшка выразил готовность попросить проповедника Сеид-Абулькасема опровергнуть версию об использовании алкоголя для изготовления лекарств в отцовской аптеке, а отец обещал для облегчения миссии проповедника уволить своего управляющего и на его место взять другого. Отец был готов воздерживаться от публичных поношений Наполеона, но тем не менее отказывался восхвалять его. После нескольких визитов дяди Полковника и Шамсали-мирзы отец выразил согласие в присутствии всех родственников заявить, что хотя деятельность Наполеона оказалась пагубной для Франции, тем не менее император любил свою отчизну.
Однако, как ни старались родственники, отец отказывался признать вклад дядюшки в борьбу за Конституцию, и единственная уступка, на которую он все же пошел, заключалась в обещании не подвергать сомнению доблесть, проявленную дядюшкой на юге страны во время схваток с бандитами, особенно в Казерунской кампании и в битве при Мамасени.
Неразрешимой оставалась лишь проблема подозрительного звука. Дядюшка ожидал, что отец на общем семейном сборе признает, что, хотя подозрительный звук и раздался с той стороны, где он находился, произошло это без злого умысла. А отец категорически отрицал какую бы то ни было причастность к подозрительному звуку и требовал, чтобы дядюшка извинился перед ним за язвительные стихи: «Кто недостойных возвышает…» В конце концов парламентеры постановили свалить подозрительный звук на кого-нибудь другого и заставить этого человека аргументированно доказать, что звук был произведен именно им.
Идея получила почти единогласное одобрение, но имелось три осложняющих обстоятельства. Во-первых, дядя Полковник и Асадолла-мирза, равно как и все другие, кто был готов принять вину на себя, в момент происшествия находились слишком далеко от дядюшки, а что касается Гамар, то ее мать была не намерена приносить дочь в жертву мирному урегулированию. Идея же как раз была в том, чтобы приписать подозрительный звук не кому угодно, а непременно человеку, находившемуся достаточно близко от дядюшки. Во-вторых, этому человеку следовало публично взять на себя грех. И наконец, третья трудность: парламентеры должны были убедить дядюшку, что признавшийся говорит чистую правду.
Вдруг в разгар всех этих дискуссий и споров Шамсали-мирза воскликнул:
— Погодите-ка! Если память мне не изменяет, в тот вечер рядом с агой, кроме тех двоих, находился еще и Маш-Касем.
Кто-то запротестовал:
— Но Маш-Касем стоял не сбоку от аги, а у него за спиной.
Шамсали-мирза с раздражением крикнул:
— У аги же не было акустического компаса!
Присутствовавшие один за другим согласились, что в тот вечер, когда дядюшка Наполеон рассказывал о битве при Казеруне и целился в лоб атаману разбойничьей шайки, и особенно в тот момент, когда раздался подозрительный звук, Маш-Касем действительно стоял рядом.
Но дядя Полковник озабоченно покачал головой:
— Вы рано радуетесь. Я Маш-Касема хорошо знаю. Он не из тех, кто поддается нажиму… Он убежден, что человек, имеющий понятие о чести, не позволит себе такой оплошности.
Шамсали-мирза задумался и, помолчав, сказал:
— Это правда. Если помните, Маш-Касем неоднократно рассказывал про свою племянницу, которая однажды на чьей-то свадьбе так же оконфузилась, а потом покончила самоубийством.
