– За такое издевательство вас всех надо бы отправить вот туда! – и выразительно постучал по анкетам.
В остальных отделениях с небольшой разницей повторялось приблизительно то же самое, поэтому наш штатный психолог вечно скучен и очень начитан – в отсутствие реальных клиентов он посвятил себя изучению подробных описаний клинических случаев и решению ситуационных задач, которые посчастливилось описать и сочинить другим.
И вот наконец ему улыбнулась удача в лице мрачного Докторанта В., который ковырял носком стерильной бахилы землю, пыхтел, хмурился, и было совершенно ясно, что у человека нешуточная психологическая проблема.
– Рассказывайте, рассказывайте, – заерзал на стуле психолог, всем видом давая понять, что разбейся вдребезги, а не найдешь на свете более внимательного и тонкого слушателя.
– Чего рассказывать-то, – буркнул Докторант В. – Доктор А. посылает меня в Бразилию с докладом, а у меня получились такие результаты, что вместо доклада развился невроз. Я боюсь докладывать эти результаты научной общественности, – и для выразительности Докторант В. пару раз дернул нижним веком.
Психолог продержал Докторанта В. больше часа, давая ему советы и разбираясь в механизмах его психоза. Следующим пошел Солнечный Л.
– Доктор, я в отчаянии, – заявил он с порога и принялся бегать по кабинету из угла в угол, – наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету.
Психолог слегка забеспокоился: фраза показалась ему смутно знакомой. Но честно взялся за дело.
– Я все расскажу, я вам все расскажу, – в отличие от замкнутого Докторанта В. Солнечный Л. тряс кулаком, ронял очки с носа и периодически переходил на немецкий – он, когда ругается, почему-то всегда переключается на немецкий.
– Успокойтесь, не надо так нервничать, сейчас мы во всем разберемся, – лепетал психолог, боязливо вжимаясь в стул, потому что Л., в котором без малого два метра живого тощего и угловатого росту, может в любом, даже очень просторном помещении создать подобие канзасского урагана, если достаточно взволнован. Или хочет казаться взволнованным.
– Меня отрывают от работы и посылают в Бразилию! Посреди рабочего месяца! На две недели! У меня будет депривационный психоз! – выпалил Л. и сам озадаченно замолчал, осмысливая сказанное.
Через двадцать минут стенаний и увещеваний, доносившихся из-за двери кабинета психологической помощи, Л. сменила я:
– Доктор, я в отчаянии, – прозвучала ключевая фраза, – наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету… Он посылает меня в Бразилию, в то время как у меня назначен симпозиум в Словакии. У меня развилась болезненная мнительность и бессонница, я не знаю, что выбрать! – и мне удалось то, что не удавалось даже при просмотре фильма “Троя”, – выдавить из глаза слезу.
Когда после меня к психологу ввалился Доктор К. с фразой: “Доктор, я в отчаянии, наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету!” – психолог, тишайший человек, с криком: “Во-о-он!” – пронесся по коридору, преодолел два лестничных пролета в два прыжка и влетел к Дэни так энергично, что звук хлопнувшей двери еще долго сотрясал здание. Через полтора часа и три чашки чая, затребованные в рабочий кабинет Дэни, психолог, кажется, немного успокоился. По крайней мере, когда, покинув кабинет Дэни, он столкнулся за углом со случайно прогуливавшимся под сенью фикуса Доктором К., он уже не кричал, не впадал в истерику, а только погрозил кулаком издали и грустно сказал весьма выразительное “у-у-у-у!”.
Через пять минут Дэни вызвал нас всех в кабинет и сдержанно объяснил, что психолога-то он успокоил.
– Но главное, – сказал Дэни, – он считает, что я с вами в сговоре. Именно в таком ключе он собирается описать ситуацию моей жене, и вот тут, конечно, вы попали. Потому что лучше двенадцать разгневанных психологов, чем одна моя рассерженная жена. Нужен доброволец, который объяснит ей все прежде, чем меня выгонят из дома за небрежное отношение к родственникам.
Он обвел нас тяжелым взглядом. Мы переглянулись. Объясняться мы поехали на следующий день, когда стало понятно, что ябеда-психолог все-таки поднял внутрисемейный скандал и спокойная старость при таком раскладе Дэни не светит. Купили коробку конфет, сделали честные глаза, говорили долго и убедительно. Причем коллеги все время выталкивали меня вперед, потому что мой акцент, если надо, может звучать очень жалостливо.
Когда мы вернулись в лабораторию, повеселевший Дэни уже клал телефонную трубку после разговора с женой.
– Куда пошли? – остановил он нас, едва мы всей повинной толпой попытались незаметно проскользнуть мимо его дверей к себе в лабораторию, – еще не все! Думаете, почему психолог так быстро отошел и все простил? Я ему пообещал, что вы поучаствуете в срезе здоровой популяции, а потом – в нескольких экспериментах. Говорит, он придумал нечто грандиозное, собирается войти в историю. И это вы еще дешево отделались, потому что сначала он требовал пыток и расстрелов. Публичных, – и Дэни залился зловещим смехом.
Анкеты нам раздали через пару дней. Психолог был доволен, как морская свинка, и даже мои попытки доказать ему, что я не подхожу для определения психологического профиля здоровой чешской популяции, поскольку к таковой не отношусь по факту рождения и всем законам генеалогии, не вывели его из равновесия. Он сделал нам пространное внушение, наложив строгий запрет на издевательства, иллюстрационный материал и описания снов, и радостно удалился писать предисловие к статье, для которой собирался использовать наши анкеты.
– Эх, скучные мы люди! – посетовал Доктор К., раскачиваясь на стуле и разглядывая стостраничную анкету, заполненную ровным почерком Солнечного Л.
– Угу, но связываться с нами я бы все равно не стал, – сказал Л., остервенело дописывая ответ на вопрос “Почему вы считаете себя нормальным человеком?”.
Кстати, о психологии. Не так давно нам удалось слегка прояснить для себя, почему люди иногда становятся учеными. Оказалось, все начинается в глубоком и далеком детстве…
Пришел Солнечный Л., взгромоздился, как обычно, на стол и заявил:
– Я многое понял.
– Даже не знаю, как на это реагировать, Л. Возьми, что ли, вон там, в углу, печеньку, – бормочу я, пытаясь не выронить из головы результат подсчета клеток, а из рук – пипетку, пробирку и банку с краской. Л. идет в угол и вытягивает из-за фирменных каталогов тайную коробку с печеньем (тайную, потому что предполагается, что Доктор К. о ней не знает).
– Видишь ли, сегодня утром я смотрел телевизор.
– Новая напасть! В прошлый раз ты пол-утра смотрел в работающую стиральную машинку, а потом еще полдня делился впечатлениями. Ей-богу, лучше бы ты отдавал предпочтение снам. И полезнее, и на электричестве экономия. Мне вот сегодня показывали хроники апокалипсиса, очень, знаешь ли, вдохновляет на ударный труд после пробуждения. Начинаешь как-то острее чувствовать мир.
– Я жаворонок. К тому же почти не вижу снов, – нетерпеливо объясняет Л. – Но главное не это. Я понял, почему боюсь людей.
На поверхностный взгляд Солнечный Л. – улыбчивый, легкий и открытый человек. И я вряд ли догадывалась бы, как трудно дается Л. общение с людьми, если бы не знала о нем того, что знаю о себе.
– Так, а вот это интересно. Рассказывай.
– Там была педиатр. Ну, не совсем педиатр, а детский психолог. То есть не психолог, а психиатр.
– С самого начала было ясно, что у всех здесь присутствующих один пункт приписки и один специалист – психиатр, – вставляю я свои ядовитые две копейки, – дальше.
– Так вот, оказывается, что виновата детская травма. А если конкретнее, то необходимость ходить в ясли. О, я помню этот день, мой первый день в яслях! Я проплакал до самого вечера, – глаза Л., кажется, наполняются слезами, он снова лезет в угол за каталоги, достает одну печеньку, потом, секунду подумав, выгребает еще четыре, со вздохом прячет коробку и возвращается на стол. – Сколько же мне было?.. – задумчиво смотрит он в потолок, а потом тянется к телефону. Спустя минуту он уже бормочет: “Привет, мама. Да, все хорошо, да, поел, да, тепло. И одет тепло. И в лаборатории тепло. Да, и бабушке привет. Я тут спросить хотел…” Два! Два с половиной года мне было, когда я попал в ясли! – объявляет Л., положив трубку. – И с тех пор я травмирован.
– Ну и что? Мне, например, было год и три, когда я пошла в садик.
Л. косится на меня недоверчиво, ему не хочется конкуренции.
– А ты где плакала? – ревниво интересуется он.
– Кажется, все больше у батареи.
– Ну вот, понятно, что тебе не так сильно досталось, как мне, – торжествует Л, – потому что я все время плакал под умывальником! За шиворот мне текла холодная вода, вокруг была плесень, – Л. сам ужасается тому, что рассказывает. – Вероятно, мне было холодно и, конечно, голодно, потому что, когда плачешь так горестно, как плакал я, начинаешь икать, а когда икаешь, есть совершенно невозможно, каша вываливается изо рта.
