Его светлость опять взглянул на дочь.
Но она не обратила внимания на значительный, предостерегающий взгляд отца, который — графиня хорошо знала — говорил: «Люди смотрят!»
— С чего прикажете начать, ваша светлость? — слегка аффектированным тоном младшего по должности и по чину спросил адмирал, прикладывая руку к козырьку своей белой фуражки, слегка сбившейся на затылок.
— Я в вашем полном распоряжении, любезный адмирал! — с подавляющей любезностью ответил князь и тоже немедленно приложил два длинные пальца руки в перчатке к большому козырьку фуражки, надвинутой, напротив, на лоб.
— Угодно вашей светлости сперва посмотреть артиллерийское учение, потом парусное?.. Или пожарную тревогу прикажете, ваша светлость? — настойчивее спрашивал адмирал, продолжая играть роль подчиненного.
— Так покажите мне, любезный адмирал, сперва ваших молодцов матросов-артиллеристов и затем лихих моряков в парусном учении… Больше я не злоупотреблю вашей любезностью, адмирал.
— Слушаю-с, ваша светлость.
Адмирал позвал к себе вахтенного офицера и приказал:
— Барабанщиков.
Старший офицер, слышавший разговор двух стариков, похожих в эту минуту на «ученых обезьян», извинился перед графиней и бегом бросился к компасу, чтобы подменить вахтенного лейтенанта и командовать авралом.
И, слегка перегнувшись через поручни полуюта, звучным, красивым и особенно радостным голосом крикнул бежавшим по палубе двум барабанщикам:
— Артиллерийскую тревогу!
Барабанщики с разбега остановились и забили тревожный призыв.
— К орудиям! — рявкнул с бака Кряква.
В мгновение раздался топот сотни ног по трапам и по палубе. Ни одного окрика унтер-офицеров.
Через минуту на корабле царила мертвая тишина. У орудий на палубе и внизу, в батареях, недвижно стояла орудийная прислуга.
— Где угодно, ваша светлость, посмотреть учение? Здесь или внизу?
— Пожалуй, здесь, адмирал.
Пробила дробь, и ученье началось.
Старый артиллерист, по обыкновению, волновался, но не закипал гневом и не ругался. Он, по счастью, не забывал, что на полуюте его светлость и графиня, которая…
«Пронеси господи смотр!» — мысленно проговорил колченогий капитан морской артиллерии и наконец просиял. Он заметил, что и гости, и адмирал, и «коварный грек», и старший офицер, видимо, были довольны.
Еще бы!
Матросы откатывали орудия в открытые порты и подкатывали назад для примерного заряжания, словно игрушки, и делали свое дело без суеты, быстро и молча.
— Превосходно… Ве-ли-ко-леп-но! — говорил его светлость, любуясь ученьем и обращаясь к адмиралу, точно лично он — виновник торжества.
— Привыкли матросы, ваша светлость!.. И в море боевыми снарядами недурно палят! — отвечал адмирал без особой почтительной радости и словно нисколько не удивлялся лихости матросов.
Но в душе радостно удивлялся, что старый артиллерист из вахтеров не произнес ни одного бранного слова.
— Удивляет меня наш Кузьма Ильич! Хоть бы свою любимую «цинготную девку» сказал! — тихо и весело проговорил адмирал, подходя к старшему офицеру.
— Еще как окончится учение, Максим Иваныч!.. Зарежет!.. Особенно перед графиней! — взволнованно отвечал старший офицер, не спуская глаз с артиллериста, точно хотел внушить ему не прорваться.
— А эта дамочка-с, видно, все свои онеры вам показала, Николай Васильич? — с улыбкой бросил адмирал и вернулся к его светлости и графине, от которых не отходил капитан и восторженно улыбался.
Скоро его светлость просил дать отбой, и матросы были отпущены от орудий.
— Ну-ка, теперь покажем гостям, как мы ставим и убираем паруса, Николай Васильич? — уже сам возбужденный при мысли о быстроте парусных маневров, весело сказал адмирал старшему офицеру.
И, обратившись к его светлости, промолвил:
— Не угодно ли, графиня и ваша светлость, поближе подойти.
Князь и графиня подошли к поручням.
Старший офицер, лихой моряк и знаток парусного дела, возбужденный, с загоревшимися глазами, забывший в эту минуту решительно все, кроме парусов, и казалось, еще красивее, со своим вызывающим видом лица и всей его посадки его стройной фигуры, как-то особенно звучно и весело крикнул:
— Свистать всех наверх! Паруса ставить!
Боцмана засвистали. Все матросы были на палубе, и марсовые бросились к мачтам.
— К вантам! По марсам и салингам! — крикнул старший офицер.
Сигнальщик уже перевернул минутную склянку.
Матросы взбежали по веревочной высокой лестнице духом.
Адмирал отошел от гостей и, подняв голову, впился глазами на мачты. Казалось, теперь он весь жил постановкой парусов.
— По реям!
Матросы разлетелись по реям как бешеные, словно бы по ровному полю.
Еще минута — и весь корабль, точно волшебством, весь оделся парусами.
И адмирал, и старший офицер, и боцман Кряква только довольно улыбнулись. Нечего и говорить, что князь дивился быстроте маневра.
— Одна минута, вашескобродие, — доложил сигнальщик старшему офицеру.
— Прелестно… Весь маневр в одну минуту… Это волшебство! — проговорил князь.
Адмирал не опускал головы с верху и зорко поглядывал на паруса, все ли до места дотянуто. Не спускал глаз и Курчавый и не заметил, что графиня бросала по временам на него восхищенные взгляды, словно бы на первого тенора на сцене.
Адмирал слышал слова князя и не подумал ответить.
«Точно могли на «Султан Махмуде» ставить паруса более минуты! Точно матросы не работают как черти!» — подумал адмирал, и, конечно, в голову его и не пришло мысли о том, какими жестокими средствами дрессировали матросов, чтобы сделать их «чертями».
Вместо адмирала «грек», весь сияющий, благодарил его светлость за то, что быстрота так понравилась князю и графине, и точно он, капитан, виновник такого торжества.
Через несколько минут раздалась команда старшего офицера «крепить» паруса.
Снова побежали наверх марсовые и стали убирать марселя и брамсели. Внизу в то же время брались на гитовы нижние паруса.
По-прежнему царила тишина на корабле, и адмирал и старший офицер были в восторге. Уборка парусов шла отлично, и ни одного боцманского словца не долетало до полуюта.
Но вдруг — на фор-марсе заминка. Угол марселя не подбирается.
Курчавый в ужасе взглянул на фор-марсель. Адмирал нетерпеливо крякнул.
В эту минуту маленький молодой матросик, стоявший внизу у снасти, смущенно и быстро ее раздергивал. Она «заела» и не шла.
И, вероятно, чтобы понудить веревку, матросик чуть слышно умилостивлял веревку, говоря ей:
— Иди, миленькая! Иди, упряменькая!
Но так как «миленькая» не шла, то матрос рассердился и, бешено тряся веревку, тихо приговаривал:
— Иди, подлая. Иди, такая-сякая… Чтоб тебе, такой-сякой.
Унтер-офицер услыхал непотребное слово и, негодующий, чуть слышно проговорил матросу:
— Ты что ж это, Жученко, такой-сякой, ругаешься? Что я тебе приказывал, растакой с… с…
Боцман подскочил к снасти, раздернул ее и сдержанно сердито воркнул:
— Чего копались тут, такие-сякие, словно клопы в кипятке? Матрос, а насекомая, такая-сякая!
Мачтовый офицер в благородном негодовании воскликнул:
— Не ругаться, такие-сякие!
Среди тишины до полуюта долетели и «морские термины». Князь весь съежился. Графиня улыбнулась и отвернула лицо. Словно бы смертельно оскорбленный, что вышла заминка, как сумасшедший бросился старший офицер вниз, и, не добегая до бака, он крикнул:
— Отчего не раздернули?
— Раздернули! — крикнул Кряква.
— Раздернули?! А еще обещали… Постараемся!
И с уст старшего офицера как-то незаметно сорвалось «крылатое» словечко, и он полетел назад.
«Грек» замер от страха. «Все пропало! Его светлость?! Что он доложит в Петербурге?» — пронеслось в голове капитана.
И он уже был на баке и, по обыкновению мягко, проговорил:
— Перепорю вас, такие-сякие!..
Князь совсем сморщился… Графиня сдерживала смех.
Максим Иваныч, услыхавши всю эту брань, вспылил. Он побежал сам на бак. Но до бака не дошел и, увидавши ненавистного ему «грека», прошептал:
— Разодолжили-с… Нечего сказать… При даме-с!..
И позабывший, что дама в нескольких шагах, адмирал прибавил от себя более внушительные слова.
Только что взбежавши назад на полуют, адмирал вспомнил, что сказал, и, смущенный, чуть слышно спросил старшего офицера:
— Слышно было?
— Слышно, Максим Иваныч! — угрюмо проговорил старший офицер и продолжал командовать.
Закрепили паруса отлично. Никто из гостей и не заметил заминки на несколько секунд, которая «зарезала» моряков.
Марсовых спустили с марсов.
— Я в восторге, адмирал, — проговорил с утонченною любезностью князь. — Парусное ученье великолепно. Благодарю за доставленное наслаждение, любезный адмирал.
