Шурик знал места, мы послушно шли за ним по тропинке, и, наконец, очутились в маленькой бухточке.
— Располагаемся здесь, — скомандовал Шурик. — Клев будет, а мы не будем терять времени. — Он достал из пластмассового холодильника бутылку домашней «Перцовки». — За нашу и вашу рыбалку.
— Я не хочу, — мрачно прикусил губу Серега. — Я сегодня только по пиву.
— Понял, — с уважением в голосе согласился Шурик.
Турецкий папа произнес что-то гортанно-укоризненное.
— Воистину воскресе, и вообще в нашу религию не лезь, — неожиданно встрепенулся Серега. — Шурик, наливай! Уфук, — перешел он на английский. — Объясни, что у нас масленица скоро, национальный праздник, и русскому человеку не пить — грех!
— Сейчас попробую, — Уфук был мрачен. Казалось, он уже пожалел, что согласился поехать с нами на рыбалку.
— Серый, ты же сам только что сказал, что сегодня не пьешь! — удивился Шурик.
— Да что я, турок какой-нибудь, честное слово!
— Тоже вариант, — на лице у Шурика появилась плутоватая улыбка.
Озеро Лох-Ломонд было красиво до безобразия. Горы, поросшие секвойями, обрывы. Черт его знает почему, но красота эта мне была неприятна. Что-то было не так, я некоторое время размышлял над тем, что же во всем этом великолепии неправильно… Запах. Запах травы, выгоревшей на солнце. Запах воды.
Вода пахла гнилью. Берег с пожелтевшей травой, испещренный норками, в которых прятались разноцветные змейки. А какие рыбалки случались в прошлой жизни… С чем сравнить мерцающие огоньки на другом берегу, гудки пароходов, волну, набегающую на берег, тлеющие угольки и дым, наваристую уху в закопченном чугунке, тосты, неожиданно яркие звезды в черном небе. К пяти начинало светать, над рекой опускался туман, было зябко и сыро, и пахло свежестью, листвой…
— Подсекай, подсекай, уйдет! — истошно завопил Шурик, прервав сладкую дрему воспоминаний.
Около берега билась форель приличного размера.
— Ребята, — Шурик радостно потирал ладони. — Начало положено.
Вскоре Серега вытащил еще одну рыбину, и наступило длительное затишье.
— А где же сомы? — лениво потянулся Женька. — Лучше бы я сегодня выспался как следует.
— А ты раньше времени не суетись. Клев будет. Кстати, это твоя донка? — насторожился Шурик.
Колокольчик на донке дернулся, решительно зазвенел, алюминиевый штырь угрожающе накренился над водой.
— Держи, держи его! — Шурик носился вокруг и руководил. — Женька, твою мать, подсекай!
Толстая леска на секунду ослабла, бессильно упала на берег, затем напряглась, и, вырвав удилище из земли, уронила Женьку в воду.
— Да тащи же ты! — кричал Шурик.
— Блин! — Женька упирался кроссовками в глиняное дно. — Вода холодная! Эй, подсобите, эта сволочь меня сейчас утопит!
— Ну и дела! — Шурик дрожал от азарта. — Господи, сколько лет рыбачу, такого не видел.
— Твою мать, — Женька, сопя, вылез на берег, и вытряхивал мокрую тину из кроссовок. — В Америке все большое. Если дерево, так десять метров в диаметре. Если рыба, так обязательно с ног собьет…
— Еще два термоса утреннего нектара выпей, тебя и форель уронит, — Серега всматривался в воду. — Вон она, смотрите!
Над поверхностью бухточки на секунду показалась темно-коричневая туша, длиной метра в полтора.
— Православные! — Серега в азарте схватился за леску! — С Богом!
— А вы выпендривались, мол, Шурик толстую леску купил. А я словно чувствовал.
— А может быть, это кит? — предположил Женька.
— Сам ты кит, озеро с океаном не сообщается.
Леска то ослаблялась, то натягивалась как струна.
— Это сом, мужики, — уверенно сказал Шурик. — Только очень большой. Отожрался здесь, как хряк.
— А ну, тащи его! Взялись, и — раз! И — два! Господа бога душу мать, что это?
Вода забурлила, и странное существо забилось около берега. Более всего существо это напоминало крокодила. По крайней мере, морда у него была совершенно крокодилья, плотоядно щелкающая зубами. Тем не менее, жабры, плавники и рыбий хвост были рыбьими. Хвост заострялся панцирными наростами, а плавники разветвлялись на множество костяных лучиков, заканчивавшихся наполовину оформленными когтями.
— Балык! Ды шара, ды шара, шейтан! — папа то ли возмутился, то ли испугался.
— Народ, да это динозавр какой-то… — растерялся Женька.
— Валла Акбар, — турецкий папа начал истово молиться.
— Да помолчи ты, янычар хренов, без тебя тошно, — зашипел Серега. — Чудище, поди прочь, чудище!
— Янычар, — удивленно повторил папа.
Будто почувствовав, что его побаиваются, крокодилоподобное существо решило перейти в наступление. Оно кровожадно клацнуло пастью, и, оттолкнувшись плавниками от земли, вцепилось Шурику в резиновый сапог.
— Пошел ты на хер, — передернулся от отвращения Шурик, и, схватив недопитую бутылку с пивом, что было силы, обрушил ее на голову дракона.
Бутылка разбилась, и я готов был поклясться, что рыба-крокодил издала жалобный писк. Она оскалилась, попятилась, вильнула хвостом с наростами, ударила по воде, подняв фонтан брызг, и исчезла в глубине, утащив с собой удочку.
— Ну, это по-нашему, чуть что, и по черепушке, — перевел дух Женька. — Ты в Израиле палестинских сирот так же усмирял?
— Будешь еще выступать, тоже от меня по башке получишь, — Шурик вытаскивал из окровавленной руки бутылочные осколки.
Над озером воцарилось напряженное молчание. Все, происшедшее только что, казалось нереальным.
— Блин, что это было? — наконец, нарушил молчание Серега.
— Крокодил. Чистой воды крокодил, — смутился Шурик.
— Сам ты крокодил нильский. Откуда в Калифорнии крокодилы?
— Черт бы вас всех побрал, — Серега вздрогнул. — Я же говорил, что больше не пью. А вдруг это белая горячка?
— Так ты же сам налить попросил, — обиделся Шурик. — Православие еще приплел, чтобы туркам неповадно было. И вообще, хоть бы кто спасибо сказал, что я этого дракона по башке бутылкой шизданул.
— Вот ты сегодня не пил, — Серега обращался ко мне. — У тебя сознание просветленное, расскажи нам, что ты видел.
— Это была яшурица. Промежуточная ступень между крокодилом, рыбой и земноводными. Как падший ангел, который ни там и ни здесь…
— С тобой все понятно, Гребенщикова наслушался. Я тебя предупреждал, выкинь все эти пленки к чертовой матери.
— Ребята, а может, это снежный человек был? — Женька вдруг выпучил глаза.
— Ты что, совсем охренел, — возмутился я. — Я же сказал: земноводная.
— Нет, точно, это был местный водяной, — Женька закусил усы.
— Это на нас снизошло творческое озарение, наступает после больших доз «Утренней росы» — Шурик достал папиросу.
— Вот что я вам скажу, — заволновался я. — Хотя у нас высшее образование, монографии и ученые степени, мы все-таки жуткие, невообразимые жлобы.
— Это почему еще? — Шурик принял мои слова на свой счет. — Ты не обобщай, ты мне с обобщениями своими вот где сидишь!
— Мы только что видели чудо. Да, чудо! Лох-Несское чудовище сколько лет ищут с локаторами, так и не нашли. А эта рептилия к нам в руки сама шла. Ее надо было отвезти в музей. Или вызвать кого-нибудь из этих, ихтиандров.
— Ихтиозавров, чукча, — скривился Шурик. — Сам ты ихтиандр!
— Ихтиологов. Не в этом дело, — я почувствовал, что от волнения не могу четко сформулировать мысли. — Быть может, это единственный в мире экземпляр… А мы… По башке бутылкой, вот и все, на что нас хватило.
— Посмотрел бы я на тебя, естествоиспытатель хренов, когда бы эта историческая реликвия вцепилась тебе в ногу. Ты думаешь, я зря ее огрел? — Шурик стянул с ноги разодранный сапог.
— Ненавижу! — вдруг разразился рыданиями Серега. — Всех ненавижу.
— Ты чего, Серый? — испуганно спросил Лариосик.
— Надоело! Ненавижу эти чертовы выжженные горы, работу, дороги с вечными пробками, магазины с кондиционированным воздухом, озера с крокодилами, гремучих змей, кубики с аборигенами внутри, эти компьютеры. Домой хочу, снег хочу, не могу больше!
— Цилгин? — удивился турецкий папа и недвусмысленно покрутил пальцем у лба.
Серега рыдал, царапая руками мокрую глину и размазывая грязь по лицу.
— Ну, ты сказал, — вздохнул Шурик. — Не в бровь, а в глаз врезал. Вон, служитель порядка подгребает, так что ему сейчас про это все и объяснишь.
К берегу подъезжал катер с хромированными поручнями, сверкавшими в солнечных лучах.
6
Управлял катером голубоглазый рэйнджер в рубашке цвета хаки. Форма стража порядка была выглажена до безобразной остроты складок. На фоне нордического аккуратиста мы являли собой жалкое зрелище: несколько помятых, небритых дикарей, измазавшихся в грязи, и один турок в архаичном национальном костюме.
