– Личности! – Сэр Джордж нахмурился так, что в комнате потемнело. -Еще бы ей не затрагивать! «Светские Сплетни» пишут о личностях. Господи, ты же не думаешь, что букмекеры вчинят нам иск о клевете?
– Но, папа…
– А и вчинят, еще лучше. Мощная реклама. Больше фартинга им в жизни не отсудить.
Родерик заерзал на стуле.
– Дело не в иске.
– А в чем же?
– Ну, папа, видишь ли… В прошлую субботу в Кемптон-парке ко мне подошел человек, сказал, что он от Айка Пули, и грозил всякими ужасами.
– От Айка Пули? Кто такой Айк Пуля?
– Букмекер. В статьях говорилось в основном о нем. Он обещал прислать парней и размазать меня по мостовой, если публикации не прекратятся.
Ошеломляющая весть не тронула сэра Джорджа. Он даже не щелкнул пальцами, только презрительно кашлянул; а затем выложил, что по этому поводу думает.
Он занял мужественную, решительную позицию. Он с презрением отмел Айка Пулю и ему подобных. Айк Пуля может натравить на Родерика всех парней мира, но не испугает его, сэра Джорджа. Его ничуть не страшило, что Родерика размажут по мостовой. Со времен Луция Юния Брута [2] свет не видывал такого отцовского бессердечия.
– Продолжение, – этими словами владелец издательства «Мамонт» закончил убийственный пассаж, направленный против Провидения, наградившего его таким сыном, – будет напечатано в следующем номере. Заруби себе на носу!
– Да, папа.
– А если, – мужественно продолжал сэр Джордж, – Айку Пуле это не по душе, то пусть подавится.
– Хорошо, папа, – обреченно произнес Родерик, однако перед глазами его стояли строчки из писем. Грубые, почти безграмотные, они были написаны темными невежественными людьми под влиянием сильных чувств, но сам Уолтер Пейтер во всей своей сафьяновой красе не смог бы выразиться яснее.
Он было встал, чтобы идти, но мучительный разговор, оказывается, не закончился.
– Погоди, – сказал сэр Джордж. – Это еще не все.
Родерик снова сполз на стул.
4
Мистер Синклер Хэммонд, беспечный супруг Эгерии славного издательства «Мамонт», нежился на солнце в саду Холли-хауза, своего особняка на Уимблдон-коммон. Примостив на колено блокнот, он прилежно писал огрызком карандаша.
Мистер Хэммонд любил свой сад. Это был настоящий рай – во всяком случае, по масштабам предместья. Несколько акров отгороженной толстой кирпичной стеной земли были густо засажены деревьями, а вскоре, с наступлением лета, им предстояло украситься растительным многоцветьем. Здесь были ровные лужайки, полоски лаванды, вполне солидный прудик с золотыми рыбками. Очень даже неплохое место, решил мистер Хэммонд, откладывая работу, снимая очки и откидываясь в шезлонге – самое подходящее место для поклонника тишины, который просит у жизни самую малость: чтоб ему не мешали писать.
Своим теперешним умиротворением он был во многом обязан тому, что его не дергали вот уже почти час. Почти рекордное время, и мистер Хэммонд с опаскою ожидал, когда же эта благодать кончится. Он уже собрался надеть очки и вернуться к запискам, когда оказалось, что его худшие опасения сбываются. В стеклянной двери гостиной показалась женская фигурка и направилась к нему по лужайке.
Мистер Хэммонд вздохнул. Он любил жену, но увы, ее кипучая энергия, фамильная черта Пайков, немного утомляла любителя посидеть и помечтать. Жизнь Фрэнси состояла из бесконечных мелких войн, где в роли неприятеля выступали поочередно кухарки, горничные, шоферы и торговцы, а сама она успешно сочетала свойства бойца и фронтового корреспондента. Если это Фрэнси, ему, скорее всего, предстоит получасовая сводка с поля сражения. Кажется, вчера было заключено перемирие с кухаркой, но за завтраком вроде бы упоминался ультиматум бакалейщику, чей жилистый бэкон нарушил спокойное течение жизни под кровом Хэммондов.
Он со стоном надел очки и тут же с облегчением обнаружил, что к нему идет на жена, а племянница Фелисия. Это совершенно меняло дело. Он вовсе не возражал отложить работу и поболтать с Флик, своим верным другом и союзницей. Мало того, Флик разделяла его способность видеть смешное в житейских мелочах – ценное качество в женщине, которого, увы, начисто лишена его замечательная супруга.
Он глядел на приближающуюся Флик и изумлялся, как всегда в последнее время. Семь лет назад, когда погибли в железнодорожной катастрофе сестра и шурин, Джек Шеридан, ему свалилось на голову нечто тощее, голенастое, веснушчатое и встрепанное, с красными от слез носом и глазами, одним словом, похожее на красавицу не больше, чем недельный младенец. Сейчас же склонный к классическим сравнениям мистер Хэммонд при взгляде на Флик вспоминал не то дриаду, не то пастушку из Феокритовых «Идиллий». Непонятно, когда и как произошла эта удивительная перемена. Она подкрадывалась незаметно и постепенно, сперва одна, затем другая черта переставала оскорблять взгляд: то нога сократится до приемлемых человеческих пропорций, то копна янтарных волос чудесным образом перестанет походить на метлу.
– Привет, дядя Синклер, – сказала Флик. В руках она держала пальто. – Вставай!
– И не подумаю, – сказал мистер Хэммонд.
– Тетя Фрэнсис говорит, посвежело и надо надеть пальто.
Мистер Хэммонд покорился. Он знал, что рукава будут задевать о бумагу, когда он вернется к письму, а следовательно – раздражать и провоцировать на несдержанные высказывания, но о том, чтобы зашвырнуть пальто в пруд к золотым рыбкам, не стоило даже и мечтать. Если он останется сидеть без пальто, а месяца через два простудится, ему обязательно припомнят упрямое нежелание элементарно позаботиться о себе.
– Ты, разумеется, знаешь, как помешала мне? – спросил он, усаживаясь на место.
Флик подняла глаза. Мистер Хэммонд заметил, что лицо ее против обыкновения задумчиво. Уголки губ были опущены, нижняя губка закушена. Голубые глаза, обычно наводящие на мысли о безоблачном небе, затуманились. Мистер Хэммонд удивился. Он привык, что племянница никогда не унывает.
– Ты правда занят, дядя?
– Конечно, нет. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?
Она задумчиво потянула травинку.
– Дядя Синклер, я знаю, что ты никому ничего не советуешь, но я хочу, чтобы ради меня ты изменил своему правилу.
– Ты – другое дело. Для тебя, что угодно. Выкладывай.
– Родерик сделал мне предложение. Как, по-твоему, я должна поступить?
Мистер Хэммонд внутренне содрогнулся. А он-то радовался, что это всего лишь Флик. Какая ирония! Но кто знал, что она вывалит на него груду неразрешимых проблем? Мистеру Хэммонду исполнилось пятьдесят три, и он привык смотреть на жизнь, как на спектакль, довольствуясь ролью зрителя и не стремясь ухватиться за рулевое колесо. Советовать Флик, за кого ей выйти замуж? Только не это! И вообще, куда такой пигалице размышлять о замужестве? И тут мистер Хэммонд осознал, что время не стоит на месте. Флик уже двадцать один.
– Что думает твоя тетя? – спросил он, желая выиграть время.
– Она считает, что я должна согласиться. Но… я не знаю…
Мистера Хэммонда пронзила острая жалость. Бедное невинное дитя! Фрэнсис уже вынесла свой вердикт, а она наивно полагает, что можно еще что-то обсуждать.
– Твой тете виднее, – сказал он и покраснел от стыда. Что-то подобное он читал в детстве.
– Да, но ведь это тот случай, когда я должна думать сама, правда?
Мистер Хэммонд смутился. Он дорожил покоем в семье, а слова Флик наводили на мысль, что покой может перейти в разряд воспоминаний. Сам он ни в чем Фрэнси не противился. Его устраивало, что некая внешняя сила направляет его жизнь. Однако известно, что Юное Поколение придерживается иных взглядов. У Флик подбородок круглый и нежный, но, скажем так, решительный. Ее не застращать.
– Конечно, Родди мне нравится, – задумчиво произнесла Флик.
– Отличный малый, – с жаром согласился мистер Хэммонд. Он немного приободрился. Разумеется, он почти не знает Родерика, поскольку вообще избегает молодых; но, раз Фрэнси вынесла положительную резолюцию, значит, все в порядке.
Флик пробежала пальцами по короткой траве.
– Он немного… скучноват, – сказала она.
– Тебе же не нужен этакий живчик? Знаешь, как в песенке «Всякий раз, вбегая в дом, говорил он громко „Бом!“, так что дамы падали со стульев».
– Я, наверное, неправильно выразилась. Я хотела сказать… я хотела сказать вот что, только это ужасно глупо звучит, когда произносишь вслух. Наверное, у каждой девушки есть Прекрасный Принц. Ну, понимаешь, своего рода идеал. Правда, дурость? Но это так. А Родди не похож на прекрасного принца, ты согласен?
Ее чистые, как после дождя, глаза, стали еще серьезнее, но мистер Хэммонд упрямо цеплялся за легкомысленный тон. Он чувствовал, что разговор уходит в дебри, а дебрей мистер Хэммонд не любил.
– Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать, – отвечал он. – У всех у нас бывает большое романтическое увлечение, рядом с которым остальные кажутся обыденными и скучными – чудесный радужный сон, о котором приятно помечтать. Когда мне было четырнадцать, я воспылал страстью к даме, которая пела в оперетте. Боже, как я ее любил! Расскажи мне про свое увлечение. Из твоих слов я заключаю, что без этого не обошлось. На каком-нибудь дне рождения ты встретила рокового красавца с перемазанной вареньем физиономией и в костюмчике лорда Фаунтлероя?
