– Перестань ревновать, – у уха Красной Шапочки тепло зашептал голос Волка.
– Я не ревную, – уверенно соврала девушка.
– Я забираю Людмилу к себе, – неожиданно прозвучал рык Медведя Михаила.
Вертящий в руках сигару, которую он никогда не прикуривал, Лев Львович от неожиданности выронил ее на колени.
– А чего так? Я бы не рискнул, девушка у нас слегка заморочена на деньгах и желании стать знаменитой.
Медведи не умеют краснеть, поэтому Комов только рыкнул, хмыкнул, кашлянул и выдал:
– Она полы хорошо моет. А денег у меня хватит и на нее, и на себя, и на детей, если они будут.
Выдра на эти слова потупила круглые глазоньки, скосив их к плоскому носу, и фыркнула.
Зато нужно было видеть, как изменилось лицо Людмилы. Да, она девушка популярная и эффектная, и несколько человек из киногруппы знали, насколько виртуозна она в постели… Но к тридцати пяти годам Людмилу никто не приглашал замуж, к тому же Михаил – богатый человек. И неожиданно для себя Людмила в два движения ладоней стрела ярко-алую помаду и одернула короткий подол платья.
– Я согласна.
– Вот и отлично, – решил режиссер и встал. – Ребята, пора заниматься упаковкой аппаратуры и костюмов. Оленька, ты пока свободна, иди, отлеживайся.
Не просто понимающая, но и чувствующая все Мария Ивановна, попеременно поглядев на любимую внучку и Волка, повернулась к режиссеру:
– Левушка, я сегодня переночую у Михаила в его лесном особняке. – Улыбнувшись Медведю всеми тридцатью зубами, свойственными представителям кошачьих, Мария Ивановна кокетливо спросила: – Не прогоните, милый Михаил?
– Буду рад, – рыкнул Комов.
– И я с тобой в гости съезжу, – решилась Сказительница и кивнула Волку: – Ты, Серый, проводи Красную Шапочку домой. Путь длинный, а у нее еще мозги не встали на место… Что вы на меня уставились? У девочки ведь это… потрясение. Сотрясение то есть.
Впервые в жизни Красной Шапочке было так больно находиться рядом с Волком. Хотелось забыть обо всем и прижаться к любимому, обнять и поцеловать глаза, принявшие сейчас оттенок янтаря с золотой искрой… Но все не так просто.
Вся киногруппа встала со своих стульев, деревенские мужики вызвались помочь и стали складывать пластиковую мебель, а деревенские девушки так и сидели за своим столиком и кокетничали, доедая пирожки и допивая пиво.
– Лев Львович, – громко говорила Плотва. – Мне нужно от вас интервью, не зря же я сюда, на другой конец географии, ехала. А тебе, Оля, я попозже перезвоню.
В этот момент Оля почувствовала, что сегодня произойдет что-то важное в ее жизни. И она, опустив голову и прислушиваясь к внутреннему состоянию, пошла в сторону дороги, ведущей через поле, к дому. Волк направился вслед за нею.
Так они и шли, Красная Шапочка впереди, Волк на два шага позади.
И только когда за изгибом дороги скрылся клуб, а деревню было не видно из-за высоких колосьев, Серов-Залесский сделал решительный шаг и обнял Оленьку за плечи. У той сразу же подкосились ноги, и она замерла.
– Я так ждал этого, – признался он.
– И я тоже, – едва ответила Красная Шапочка.
И тогда Волк стал стаскивать с себя футболку и одновременно целовать Ольгу в волосы, в шею, в губы. Его внешность странно менялась. В лице появилось больше человеческого, а шерсть на голове переросла в волосы.
Он дотронулся до Красной Шапочки, и шерсть его стала шелковой, а лапы-руки нежными… Что-то необычное поднялось в душе Красной Шапочки, в ее Сущностях.
Через минуту футболки и джинсы обоих лежали среди высоких колосьев. Отдельными пятнами краснели шляпка и туфли.
– Как необычно, – прошептала Красная Шапочка, незаметно для себя частично превращаясь из привычного человека в стройную Черную Пантеру. – Люби меня, мой ненаглядный.
Тела влюбленных слились в том вечном движении, что продлевает жизнь и дает ощущение счастья.
Вспотев под жарким солнцем и дыша запахом летнего поля, Серый Волк и Красная Шапочка, голые, блестящие от пота, лежали на своей одежде и смотрели в небо.
Протянув руку, Оленька сорвала колосок.
– Что это? Рожь или овес?
– Я в мясе разбираюсь, а в злаковых не очень, – улыбался Волк. – Только понимаю, что сейчас мы на яровом поле, а там, где перевернулась машина, были озимые и потому скошенные…
И тут ужас пробил сознание Красной Шапочки. Она увидела свою руку… На ней медленно исчезала шерсть зверя. Ее шерсть.
– Володя, что это?
– Тебе хорошо? – Волк поцеловал руку Оленьки…
Смятые джинсы и футболки, полегшая рожь или пшеница, кто ее разберет, показывали, насколько увлеклись любовники. Они лежали посередине поля, смотрели то в небо, то в высокие колосья вокруг них с редкими васильками.
– Такого не бывает, настолько хорошо…
Проведя ладонью по своей руке в короткой темной шерсти, Оленька снова взглянула на Волка.
– Что? – спокойно ответил Волк. – Проявилась твоя настоящая сущность. Вот твоя Эльвира Плотва. И пахнет, как дорогая вкусная рыба, и темперамент у нее такой же. А ты кто?
– Кто? – с ужасом спросила Красная Шапочка. – Я кто?
– Судя по тому, что сейчас было…Ты наполовину пантера в свою Матушку, а местами львица, в папу своего, Льва Львовича.
– У меня никогда не было таких ощущений… – Красная Шапочка всхлипнула. – Необыкновенно.
– Наверное, это не просто секс. – Протянув свою руку-лапу, Волк провел ею по волнам золотистых волос Красной Шапочки. – Любовь?
– Наверное… Теперь я понимаю, из-за чего происходили войны. За такие моменты в жизни можно сражаться. Мне необходимо тебе признаться. – Ольга медленно одевалась, лениво отмахиваясь от новых поцелуев Волка. – Небольшой, но сексуальный опыт у меня уже был.
– С твоими-то данными. – Волк отвернулся от девушки и натянул на себя футболку. – Кто бы сомневался? Но я вообще-то не ощутил твоего «опыта».
Обернувшись к Волку, Ольга легко провела ладонью по его подбородку, заглянула в карие глаза, потемневшие от ревности.
– Потому что мой неудачный опыт был давно, два года назад. Но почему я тогда не превращалась в пантеру?
– Значит, никакого опыта у тебя не было! – резюмировал Волк и стал снова снимать с Ольги футболку, не переставая целовать девушку.
Расстались они спустя два часа и то только потому, что у Волка проснулась совесть и нужно было идти в клуб, помогать паковать вещи и аппаратуру.
Абсолютно счастливая Красная Шапочка одна добрела до дома, наскоро приняла душ на кухне, стоя в тазу и поливая себя из чайника, и сразу легла спать.
* * *
Утром со всех сторон к клубу стягивались члены съемочной группы. Операторы и двое похмельных мужиков из местных засовывали в минивен с надписью «Киносъемочная» софиты, фильтры, кинокамеры, километры проводов и остальную технику.
Деловитый, с портфелем и туго набитыми пакетами, но сонный Альберт Евгеньевич предстал перед съемочной группой, когда погрузка уже была закончена, и все сделали вид, что не заметили этого. Директор картины никогда при своих очень редких опозданиях не появлялся без «выполненных штрафных санкций».
Через пять минут после Альберта Евгеньевича появилась разрумянившаяся тетя Нина. Села она рядом с подругой Сказительницей, та уже откровенно плакала, утирая мокрый нос. Она мысленно расставаясь со съемками, хоть и в эпизодической роли, и с ощущением кинодивы в своей деревне, и со всеми людьми, к которым привязалась.
Деревенские дамы, от детей до старушек, горько рыдали, даже мужики сурово хмурили брови и украдкой смахивали скупую мужскую слезу.
* * *
Красная Шапочка сегодня была накрашена больше обычного. От желания нравиться она перестаралась, и Волк, если подходил близко, чихал от запаха ее духов. Наблюдая за девушкой, он изумлялся все больше. Она надела ажурное платье, еле прикрывающее стройные ноги, и, несмотря на неудобство, продолжила вышагивать на пятнадцатисантиметровых каблуках.
Все были заняты своими делами, только Красная Шапочка мешалась всем, пытаясь помогать.
Сидящие в сторонке Лев Львович и Плотва сосредоточенно смотрели в монитор розового ноутбука, вычитывали текст.
– Вот тут вот я указала вашу первую премию, еще 2001 года за короткометражку о возрождении цветоводства в Зеленограде в Подмосковье…
– Вот этого не надо. – Лев Львович поправил ковбойскую шляпу и достал из кармана летней джинсовой куртки сигару. – Я этой работой не горжусь. И… Дорогая Эльвира, у меня есть личная, так сказать, интимная просьба…
– Я согласна!
Подскочив на своем пластиковом стульчике, высокая и тощая Плотва даже протянула руки, чтобы удобнее повиснуть на шее режиссера, бывшего сантиметров на десять ниже ее. Но Лев Львович, привыкший к реакции актрис, желающих всеми способами, вплоть до недостойных, привлечь к себе внимание, вовремя отскочил от начинающей журналистки. Сняв шляпу, Львович помахал ею перед собой, «охолаживая» Плотву.
