Пакет, запущенный с игровой горки, поднимает хитро закрученный воздушный поток и кладет на крышу жилого дома (район магазина «Полярный»).
— Пока, пакет!
Мой воздухоплаватель часто дышит, и сердечко его частит, как у голубя. Лоб блестит испариной. Он вернулся с небес на землю и смотрит на зеленую траву и своего деда глазами, в которых еще полно небесного сияния.
…На следующий год первого мая мать мальчика купила несколько шаров, накаченных гелием, он не сразу уловил название газа, когда зашел в гости после демонстрации. Попутно я принялся рассказывать о водороде и углекислом газе, а он радовался, как может это делать ребенок, все еще путая гель с гелием.
Попутно отец надул ртом несколько шариков, и я радостно объяснял, почему они опускаются на пол, а не стремятся к потолку. В конце концов, мальчик сообразил объединить летающие и не летающие шары в одну связку, та поднялась и прилипла к потолку квартиры. Тут оказался кстати и игрушечный мишка-воздухоплаватель, совсем как на московской Олимпиаде. Да он и живет в доме с той поры, когда отец мальчика был малышом.
Говорят, у шестилетнего ребенка внимание держится минут пятнадцать, а дальше нужна перезагрузка. С воздушными шарами он играл часа три. Словно у жаркой печи, раскраснелись щеки, а пульс как у спринтера.
В июле шарики сморщились и все равно норовили подняться. Мальчик уехал с мамой в отпуск в теплые края. Вспоминает ли он магаданские забавы? А я с улыбкой помню, как он на исходе первомайского праздничного дня помогал бабушке печь блины и спрашивал: «А если их гелем надуть?» Сделал блины, похожие на Луну, на Юпитер. Спек блинный портрет деда. И голубя в полете.
Меня порадовало, когда внук дозрел кормить голубей с руки — излюбленное занятие многих магаданцев. Сидит прошлым летом на скамейке в скверике, протягивает ладошку над самым сиденьем, как-то скованно, неуклюже, словно в предчувствии прививочного укола. Крошки падают с ладошки, жесткой, как лопатка. Голуби, робея, стоят на асфальте у скамейки, переминаясь с лапы на лапу.
Какой-то сизарь взлетел на скамейку, за ним еще три-четыре птицы, бочком-бочком к живой кормушке. Самый активный делает сложное движение ногами, корпусом, головой, склевывает зернышко. Прикосновение клюва к ладошке мальчика — как удар током. Напряжение разряжается смешком, рука рефлекторно отдергивается. Передний голубь резко пятится, налетая на собратьев, те всплескивают крыльями, звук такой, словно из боевых луков выпущен пучок стрел.
Никто не учил мальчика, и он не видел фильм с Микки Рурком, как тот кормил Ким Бесинджер с руки, а вот ведь в сквере у фонтана догадался незнакомую девочку таким образом угощать кириешками. Потом они на пару пуляли в голубей ароматными сухариками, и парнишка брал малышку за талию, как в ламбаде.
Весь год внук прожил с мамой на теплом юге, у другого деда, учились на курсах. Конечно, всего навидался — и клубнику ел с куста, и рыбу ловил в Дону.
Дед хотел накормить внука и старшую внучку черешней, но только когда хорошенько поспеет. От зеленой может животик разболеться. Надо подождать денек-другой. И день прошел, и другой. Пора, деда? Поспела, да пусть еще постоит, сладость наберет. Завтра пойдем.
Назавтра пришли в сад — деревья на месте, а ягод нет. Птицы склевали. Как только не лопнули, — возмущается дедушка. Но ничего, не отчаивайтесь, ребятки, скоро будет малины завались и клубники.
— Птицы — наши друзья, — сказал внук.
На фоне буйства природы для него померкли, я думаю, магаданские достопримечательности. Но вот он вернулся в начале июня 09 года с мамой. Сел самолет, подали трап. Вышел мальчик. Туман, еле виднеются окрестные сопки. Прохлада, как в погребе.
— Ну вот, родная магаданская погода, — с воодушевлением заявил юный путешественник.
Минувшей осенью я, признаться, грустил по внуку, а когда видел чаек и голубей, слышал их разговор, в какую-то секунду вдруг понимал, что они хотят сказать. Они утешают: мол, не беспокойся, прилетит твой мальчик, еще сходишь с ним на берег моря, запалишь костер, как бывало с твоим питерским другом Стасом-огнепоклонником.
Потом увидел на входе в парк женщину с непроницаемым лицом, она легко подманивала голубей зернами на ладони. Словно была птичницей с закрывшейся в эпоху перемен птицефабрики, и у нее осталось недорасходованное душевное тепло. Вот так доноры крови, подсевшие на кропускание для блага тяжелобольных, бывает, места себе не находят, если не сцедят пол-литра горячей живой жидкости.
У голубей на входе в парк с литыми узорчатыми воротами голубиный пункт питания. Один зависал над зернами, садился на ладонь птичницы, поддерживая себя в состоянии неустойчивого равновесия посредством частых круговых движений крыльев. Клевал, срывался, тогда другой занимал его место. Я ошалело глазел на незнакомку, наверное, бабушку, судя по неизбежным морщинам, с которыми она явно уже смирилась. Мелкие аккуратные крылышки месят воздух, на долю секунды он загустевает, я будто бы вижу завихрения, на которые опирается птица, есть в этом что-то библейское.
Я познакомился с голубятницей. Елена Федоровна считает своим долгом купить пакет крупы и рассыпать в парке, неподалеку от красивых чугунных ворот, привезенных из уральского города Касли. Голуби ее узнают издалека и летают над головой, чуть ли не садятся на прическу. Такое я видел раньше только в цирке. Она смущается от своей известности в пернатом сообществе. Прилетают сизари и на балкон ее квартиры в Нагаево, где для них припасено угощение. Живут, птенцов выводят.
А где голуби, туда и хищники норовят. Белая сова бесшумно направляется с берега бухты в Моргородок. Километра полтора, и просто удивительно, как разглядела без какого-либо бинокля импровизированную голубятню. Разглядишь, если хочешь зацапать голубенка. У хищников зрение, если на человеческие мерки переводить, 500 процентов. Можно такое и себе развить, если делать упражнения для глаз. Я пробовал как-то, идя на работу, так мне одна симпатюль-ка выговорила: мол, глазки строит, маньяк нашелся.
Сова только ослабленных и больных таскает. Один голубок припозднился с взрослением, никак не желал становиться на крыло. Елена Федоровна его приметила. Подумала про голубенка: давай не ленись, летай, а то бабайка заберет. Как в воду смотрела. Тут и ворон прилетал со свойственным ему грохотом. Когда черный красавец на проводах сидит на сопке, где высоковольтная линия, маленьким кажется. А ты глянь на него вблизи: клюв с кулак диаметром, а рот и горло такие, что взрослый заглоченный голубь пройдет. Прилетит мудрец, клювищем долбанет в стекло, того и гляди, выбьет. Выходи кормить рэкетира.
Справедливости ради, надо заметить, птица эта благородная, может с человеком дружить. И даже некоторые слова повторяет, а иногда воспроизводит звуки автомобильной противоугонки. Да он, ворон, может сторожем работать, говорят. Мой сын видел зимой ворона, когда тот летел в сторону телевышки и сокрушался, совсем как человек: «Хо-хо-хо». Может, он тоже заметки пишет, где-то фиксирует свои мемуары с помощью зарубок на дереве, изображая людей в ироническом свете?
Есть в городе небольшой сквер — на бывшем антенном поле. Там ворон ведет себя как строгий хозяин. Задает шороху посетителям. Крылья расправит, да как спикирует, словно бомбовоз: пугает. В соседний жилой квартал наведывается, как по расписанию. Садится на крышу. Словно геральдический символ. И вдруг мимо кустов облет совершает, воробьи да синицы выпадают в осадок: в траве прячутся. Долго не решаются продолжить галдеж.
Есть там еще, говорят, сорока, после ворона в сквере играет вторую роль, как контр-адмирал при адмирале. Ворон сидит на раздвоенной вершине лиственницы, на такой маленькие дети обычно играют в мотоцикл. Только эта развилка метра три от земли. Сорока облюбовала уголок, где молодые мамы с колясками кучкуются. Младенцам она очень нравится — черное с белым оперенье удивляет их. Сорока любит примкнуть к компании молодежи, терпеливо выжидает, когда уйдут и потом долго гремит пустыми пивными банками и бутылками. Ну, нравятся ей всякие блестящие предметы. Живущие в Магадане корейцы, должно быть, благоволят птице, ведь один из подвидов — их национальная птица, да и португальцы дали аналогичный статус голубой сороке.
Оказывается, сорока — единственное живое существо не из млекопитающих, кто узнает себя в зеркале. Ну и вообще изначально переведена на цифру в собственном имени (40-ка), ее бы на цифровую камеру снимать. Раньше молодые мамаши брали с собой вязание или даже книжки, друг перед другом хвалились: «а у нас третий зубик показался», «а мы подписку на Жорж Санд достали», теперь берут пачку сигарет и бутылку пива и разговаривают матом. Сорока терпит, терпит, а потом вдруг срывается и расстреливает матершинниц из пулемета, правда, холостыми.
