— Мне все же кажется, что это был Декло…
— Уж лучше помолчи! Дай мне сосредоточиться. Это не Дессуш, не Дессэ, не Дюшен, не Дютертр… что-то вроде Диктера.
— Дельвер?
— Нет, я же говорю, что-то вроде Диктера! Подожди, ты меня совсем запутаешь. Просто неслыханно, что ты не можешь мне помочь вспомнить имя! Подожди-ка! Вот еще что… Его жена носила прическу «конский хвост», перевязанный красной лентой.
— Так бы сразу и сказала. Это Тьеглер.
— Ну конечно, Тьеглер!
— Но ты же говорила, что его фамилия начинается на «Д»… Так можно было еще долго ломать голову.
— Я? Да ты в своем уме? Я никогда не говорила, что на «Д». Я говорила на «Т»!
— Но мне кажется…
— Неужели ты думаешь, что я не помню, что говорила две минуты назад? У меня еще есть голова на плечах. Ты просто хочешь изобразить меня круглой идиоткой. Да-да, не спорь!
— Ну, знаешь, это уж слишком! Готов держать пари…
— Что за вечная мания держать пари! Пока я заметила лишь одно — стоило мне упомянуть о женщине с «конским хвостом», как мсье тут же вспомнил фамилиё ее мужа…
— Фамилию…
— А я что говорю?
— Все так, только не фамилиё, а фамилию… «Вспомнил фамилию».
— Вот еще новости! Теперь он начнет учить меня говорить по-французски. Нашел время!
— Послушай, Тереза, это все так несерьезно! Не стоит портить себе нервы из-за таких пустяков! Давай вернемся к главному. Ты мне сказала, что сегодня утром встретила Тьеглера, раз ты заговорила о нем, вероятно, ты хотела мне передать, что он тебе сказал. Так расскажи, дорогая!
— Если тебе угодно… хотя, откровенно говоря, ты этого не заслуживаешь. Так вот, он сказал: «Скажите обязательно вашему мужу, чтобы он непременно сводил вас посмотреть Ингрид Бергман в фильме…» Вот черт, забыла в каком! Я так разнервничалась из-за тебя, что даже не могу вспомнить, как называется фильм. Во всяком случае, это английский фильм и он идет на Елисейских полях.
— Да, интересно… не знаю, что бы это могло быть? Может быть, «Северная колдунья»?
— Нет!
— Ну, тогда «Свидание в полночь»?
— Вот-вот, это самое!
Я не стал, понятно, уточнять, что речь идет о шведском фильме, поставленном Ингмаром Бергманом, в котором Ингрид Бергман даже не участвует, — это могло бы вызвать новые осложнения. Лучше промолчать.
Невозможно подсчитать то время, которое ушло у меня на поиски забытых Терезой имен. Это происходит с ней чуть ли не всякий раз, когда она пытается рассказать какую-нибудь историю друзьям. Я бы мог прекрасно обойтись без всякого имени: анекдот бы от этого не пострадал. Но Тереза должна вспомнить имя во что бы то ни стало. Иначе она грозит, что не станет рассказывать свою историю. Обычно за имена цепляются те, кто их плохо запоминает. И я вынужден прийти на помощь, я вновь и вновь копаюсь в своей памяти, из вежливости наши друзья делают то же, и вот весь стол начинает охотиться за забытым именем — тщетно, имена, которые называют, совсем не те, которые ищет Тереза. После десятиминутных бесплодных поисков Тереза как ни в чем не бывало говорит:
— Ну, ничего… немного погодя я сама его вспомню…
Все успокаиваются. Заговаривают о чем-то другом.
Проходит полчаса, час. Вдруг, когда время уже близится к полночи и один из гостей начинает рассказывать жадно слушающим его соседям неизвестные подробности подписания пакта 1939 года, Тереза восклицает:
— Вспомнила, это Мерилин Монро!..
Что, конечно, доставляет всем огромное удовольствие (особенно господину, сообщающему неизвестные подробности пакта).
Но что самое удивительное, Терезу никогда не подводит память, если я начинаю рассказывать какую-нибудь историю, упоминая названия местности и даты. Если я говорю: «В 1953 году в Булони мы ели устрицы, крупнее которых я в жизни не видывал», Тереза, тут же обретая всю ясность памяти, прерывает меня: «Что ты, дорогой, это было в Кротуа в 1956 году».
* * *
Кроме имен, Терезу преследует также сходство между людьми.
Во время отпуска из года в год повторяется одна и та же сцена. Какой-то курортник, сидящий в холле гостиницы — «просто невероятно, до чего он на него похож», — напоминает ей кого-то, с кем мы встречались прошлым летом в Бретани.
— Это потрясающе… Ты же знаешь его: у него еще была рыжая жена, которая говорила с английским акцентом…
— Ватру, швейцарец?
— Да нет, француз, с рыжей женой и таксой…
— Люрье?
— Ты с ума сошел! Неужели он тебе никого не напоминает? Это же бросается в глаза!
(Еще одна вещь, которая бросается в глаза, но которой я, конечно, не замечаю.)
Перечисляются имена всех, с кем мы познакомились прошлым летом. Моя голова превращается в огромный справочник, страницы которого я перелистываю одну за другой. Но Тереза перебивает меня:
— Ах! До чего же, в самом деле, глупо… те же глаза… тот же рот… тот же голос… В жизни не видела подобного сходства! Вот только глаза… да, пожалуй, глаза не те…
В конце концов я вынужден согласиться: да, это невероятно! И впрямь сходство неслыханное! Заставив меня вспоминать целых двадцать минут, на кого же похож этот тип, Тереза вдруг делает неожиданное открытие: он похож на самого себя! Этот господин и тот, которого он ей так напоминал, — одно и то же лицо[173].
В самом начале супружеской жизни такие вещи даже забавляют. К концу первого года они начинают надоедать. А потом становятся невыносимыми.
P. S. Как же выразить все это в односложных ответах «да» или «нет»? Я проглядываю заметки, которые пишу для самого себя, а не для представления на конкурс, и становлюсь в тупик, не зная, как короче ответить на поставленные вопросы. По всей вероятности, я отвечу следующим образом: мое мещанство, ее страсть к порядку, полное отсутствие памяти на имена собственные, дух противоречия… Но разве эти ответы создают полную картину?
Глава IV
Супружеская жизнь
Считаете ли вы французов хорошими мужьями?.. Верными?.. Неверными?.. Подчиняются ли они закону пресловутого треугольника, который так часто демонстрируется в кино и спектаклях?.. Верите ли вы в «большую любовь»?.. Пришлось ли вам уже испытать такую любовь?.. Считаете ли вы, что после многих лет супружества жена должна смотреть сквозь пальцы на любовные интрижки своего мужа?.. Каков будет, по вашему мнению, процент разводов за год, оканчивающийся к моменту закрытия конкурса?.. Являются ли для вас семейные сцены исключением или, напротив…
— Надеюсь, ты не станешь терять время на этот конкурс! — сказала мне Тереза, видя, что я погрузился в чтение газеты. — Неужели тебе мало скачек? Лучше бы уж ты…
Тереза всегда находит нечто, что мне было бы лучше сделать… Я мог бы переделать в ее присутствии пятьсот тысяч разных дел, и среди них все равно не оказалось бы того, которое мне лучше было бы сделать. Я не помню, чтобы за двадцать лет нашей супружеской жизни она хоть раз сказала, что я делаю то, что надо.
Впрочем, Тереза напрасно волнуется. Во-первых, хотя вопросы этого конкурса и наводят меня на размышления, я вовсе не уверен, что приму в нем участие. К тому же в моих ответах будет содержаться лишь самая малая доля того, что бы я мог написать!
Наша семья подобна миллиону других семей — и у нас всякое бывает. Конечно, я имею в виду не те семьи, о которых в отделе происшествий пишут: «Соседи постоянно слышали, как они ссорятся». За двадцать лет нашу супружескую жизнь омрачило лишь несколько небольших бурь и одна большая. Да… и в моей жизни была женщина, и, как у всех мужчин, про которых говорят, что «в их жизни была женщина», эта женщина не была моей женой.
«Верите ли вы в «большую любовь?»
Этот конкурсный вопрос особенно волнует Терезу, потому что в ее памяти еще живы обстоятельства той драмы, которая в один прекрасный день (а длилась она отнюдь не один день) потрясла нашу супружескую жизнь. Я человек внешне такой уравновешенный, ничем не примечательный мещанин… Мне кажется, Тереза до сих пор не может опомниться от того, что еще какая-то женщина обратила на меня внимание… (Впрочем, и я сам тоже…) Правда, эта другая женщина была существом самым обыкновенным — секретаршей. Звали ее Мириам. Ей было двадцать шесть лет. И для меня, человека, которому уже перевалило за сорок, Мириам была новой весной. В этом возрасте настоящее чудо любви заключается в том, что вы можете помолодеть за одну секунду на двадцать лет. Да, достаточно было той самой секунды, когда вечером в кино ее рука легла на мою, чтобы меня затопила волна давно не изведанного счастья. Рука… одно прикосновение руки — и земля дрогнула… Мне казалось, что я заново родился, где-то в другом мире. Мир Мириам был так не похож на тот, в котором я жил раньше: Литл Тич, ресторанчик «Бык на крыше», мелиссовая вода, пневматическая почта и «колесо обозрения», боксеры Карпантье и Демпсей, Сюзанна Ланглен, авиатор Фонк, Цеппелин, гонщики Бугатти, даже Ландрю и Зографос — все то, что заполняло мое детство, для нее было пустой звук.
