— КТО ГЛАВНЫЙ?! — завизжал он. — Можете вы мне сказать?
После его крика на секунду повисло напряженное молчание. В этой тишине Гоблин подобрал увесистую палку, поднялся со своего места и отчетливо произнес:
— Главный здесь я! Кто со мной не согласен — пусть подходят за пиздюлем!
— Послушайте … — попытался было вставить слово Толмуд, но его даже слушать не стали.
— Вот как? — вскричал Строри голосом, полным самой искренней злобы. — Значит, ты главный?! Достаточно я терпел!
С этими словами он подобрал с земли пивную пробку и кинул ей в Гоблина.
— ЧТО?! — заорал Гоблин, увидев такое дело. — Поднял руку на брата?!
В следующую секунду в лицо Строри полетела смятая пачка из-под сигарет. Но попала она почему-то не в Строри, а в Барина. Тот ответил пустой пластиковой бутылкой — а уже через несколько секунд башня наполнилась летающими в беспорядке увесистыми предметами. Причем больше половины из них попадало в Толмуда, занявшего опасную позицию ровно посередине. В какой-то момент братьям надоело перекидываться всякой дрянью, так что дело перешло к прямому рукоприкладству. Начал это Строри: подхватив с земли увесистую палку, он размахнулся и хотел ударить Гоблина по голове. Но немного промазал — попал Толмуду по шее.
— А-а-а! — заверещал Толмуд. — А-а-а! Похоже, он только что сообразил: вот кто сожрал у его команды все бутерброды.
— А-А-А! — заорали мы ещё громче, похватав дубье и бросившись в общую кучу. — Кто тут главный?!
На несколько секунд все смещалось — крики, увесистые плюхи и пиздюли. Они сыпались на Толмуда со всех сторон, но все как бы случайно. Наконец мы успокоились, и тогда Фери спросил:
— Толмуд, ты вроде чего-то хотел?
Но Толмуд ничего уже не хотел — прихрамывая, он заковылял по направлению к собственной башне. Но выводы сделал — в этом сомневаться не приходилось.
— Пошёл, пидор, бутерброды стеречь! — объяснил нам Барин, с ненавистью глядя Толмуду в след. Я кивнул. У меня было свое мнение на это счет:
— На хуй нужны такие игроки? — спросил я. — Которые приезжают, чтобы стеречь оставленную жратву? Чего мы теперь будем есть?
— Не голодать же нам из-за толстого мудака? — спокойно ответил Строри. — Чего-нибудь придумаем!
Солнечное оказалось достойным полигоном — подарило нам множество зимних дней, обернувшихся чарующими морозными вечерами. Словно ледяной магнит, это место притягивало к себе самых разных людей: плохих и хороших, ненавидимых нами и любезных нашему сердцу. Здесь мы как следует познакомились с нашими будущими соратниками, которым суждено было разделить с нами членство практически во всех «черных списках».[60] Мы виделись с ними и раньше — на «Кринне-95» в Заходском, но там у нас настоящего знакомства не вышло. Ему суждено было состояться в Солнечном, на однодневной игре под названием «Причерноморье». Наша банда записалась на эту игру варягами, а наши будущие друзья — болгарами. Это имя впоследствии накрепко пристало к их коллективу. И, как утверждают некоторые Болгаре, не без нашей помощи. Вот что сами Болгаре рассказывают про историю возникновения своего коллектива (слово Болгарину Гуталину):
— Мы познакомились вот как. Я учился с Гаврилой на одном потоке в Универе, Сокол учился на год старше меня, а Дэд в это время учился в Финеке. С ними всеми я плотно сошелся через организацию под названием «AIESEC».[61] Параллельно Гаврила подтянул в тему Святого Отца и Виконта, своих одноклассников. А я вытащил Сержа и Кузьмича[62] из нашей дворовой тусовки. Мы пересеклись на «Кринне-95» — там образовался костяк нашего коллектива. Позже, на «РХИ-96» к нам влился Гор, а за ним пришли Дальсар и Боря. А вот что Гуталин рассказывает об обстоятельствах нашей встречи в Солнечном:
— Тогда вышла массовая драка — Грибные Эльфы против будущих Болгар. Пострадали там буквально все. Нашему Кузьмичу, к примеру, перерубили вены на руке. Да и остальные были немногим лучше. Только Виконт почему-то пребывал в заблуждении, все спрашивал: «Чего это вы все отпизженные, а я один целый?» Тут мы ему и говорим: Витя, да ты на ебло-то свое посмотри! У тебя на лице вон какое фуфло надувается! До того человек вошел в раж, что вообще ни хуя не чувствует!
Так становится видно настоящих людей. Другие (и таких немало) тут же принялись бы скулить — дескать, обидели нас, ни за что посекли! Но Болгаре поступили иначе: утерев кровь и замотав раны какими-то тряпками, они выпили водки и взялись за осуществление мести. В тот день мы пиздились с ними еще не раз, а ближе к вечеру замирились. Прониклись друг к другу взаимным уважением. А оттуда и до дружбы оказалось недалеко.
Но попадались и такие пассажиры, которые нам вовсе не нравились. Наибольшую злобу у нас вызывал один хмырь — Макс Гусев по прозвищу Красная Шапка. Надо понимать, что называли его так только мы сами, а какое он сам себе выбрал имя — про то я не ведаю. Одевался он в черный плащ и красную фетровую шляпу, за что и получил своё прозвище. Красная Шапка выбирал для себя только самые волшебные роли, связанные со способностью летать, и широко этим пользовался. Сражаться он не желал, зато по злословию мог дать фору кому угодно.
Шапка развлекался тем, что распускал про нас гнусные слухи — мёл такое, что я, пожалуй что, не стану тут этого повторять. Зато другие люди с завидной регулярностью пересказывали нам его слова. Было видно, что Шапка совершенно не следит за своим языком, что немало злило возмущенных этими сплетнями братьев. Отвечать за сказанное Шапка не спешил, уклоняясь от вопросов на эту тему с помощью банального бегства.
Более пятнадцати раз мы пытались его изловить, и все без толку. Шапка отличался просто сверхъестественной прытью. Поймать его не удавалось — его словно черти носили, даже засада на пути к станции не дала желаемых результатов. Проклятый колдун был словно заговоренный. Мы не знали уже, что и делать — так унизительно и досадно нам было бессильно терпеть присутствие Красной Шапки.
Но охранявшие его заклятия держались крепко — каждая новая попытка только добавляла разочарования. Под конец братья, завидев Красную Шапку, начинали бледнеть, хватались за сердце и менялись в лице. Но все переменчиво — и время отмщения все-таки наступило.[63]
Среди наиболее сомнительных приобретений тех лет стоит вспомнить некоего Лорифеля. Это был выдающийся человек. Первый раз, когда он только появился в Солнечном, мы опасались, что со смеху лишимся остатков ума.
Лорифель взял торцевые щитки от каких-то приборов (белый алюминий с симметричными отверстиями под верньеры) и связал все это веревочками, превратив в некое подобие пластинчатого доспеха. Полноценно двигаться в этой сбруе Лорифель не мог — сильно мешал доспех, но и особой защиты не приобрёл. Алюминий был тонким, словно бумага.
Мало того, Лорифель взял крышку от старого пылесоса «Вихрь» — помните такие, с ручкой, как у современного чайника? На эту ручку Лорифель приклеил красное мочало, а дыру, из которой раньше выходил пыльный воздух, заделал картонным рогом. Облаченный в погнутый алюминий, с торчащей изо лба картонной трубой, Лорифель становился похожим на мистическое существо — Мусорного Единорога.
К этому позорищу Лорифель добавил накидку из занавески и знамя с изображением белой лошади на зеленом поле. Кроме того, Лорифель каким-то образом вовлек «в свою орбиту» около восемнадцати человек и снарядил из них отряд личной охраны. Впрочем, следует отдать Лорифелю должное. Среди своих прихлебателей он был наиболее толковым и сам мог бы их всех охранять.
Теперь представьте, что вы сидите в небольшой башенке. Из старых ящиков разожжен чадный костерок, дым щиплет глаза. Вы кутаетесь в ватник или в шинель, вокруг вас собрались друзья — те, кто подошел выпить рюмку водки и немного согреться. Текут разговоры да пересуды — кому разбили нос, кому на той неделе вывихнули палец, а кому пора бы и по колену осушить. Все мирно и возвышенно — ледяное пиво и огненный спирт выставлены на положенных местах, толстые палки и тяжелые трубы сложены вдоль стены. Ничего не предвещает чего-нибудь необычного.
Но вот — что это? Будто бы пронзительный, высокий звук детского рожка врывается в эту солнечную идиллию. Половина собравшихся оборачивается и не верит своим глазам. В ворота замка, гордо держа по ветру зеленое знамя, входит Лорифель и его глумотворная, вооруженная рейками свита.
Многие, обладающие заслугой терпимости, остановили свой первоначальный справедливый порыв. Зачем судить о человеке по одному только внешнему виду? Хотелось составить мнение о Лорифеле на основании опыта личного общения. К сожалению, сделать этого не удалось. Выяснилось, что сам Лорифель заслугой терпимости не обладает. Обращаться напрямую к нему оказалось нельзя. Вместо этого его прихлебатели сообщили, что должен сделать тот, кто хочет добиться у Лорифеля аудиенции.
