А на ночь я осталась у Андрея, потому что, видите ли, резко подпрыгнула температура и возникла необходимость в медобслуживании. Градусника мне никто не показал, но я и не настаивала, потому что, если честно, сама хотела остаться. Андрей больше не предпринимал попыток к соблазнению, и я тоже вела себя достаточно осторожно и не провоцировала его. Поужинав, мы опять сидели допоздна, беседуя о разной ерунде, и я снова читала ему свои стихи, а он рассказывал истории из детства и студенческой жизни.
Мне было хорошо, спокойно и уютно, и я знала, ощущала всеми фибрами, что и ему тоже. И это чувство было гораздо опаснее того желания, которое овладевало мной от его прикосновений. Опаснее потому что серьезнее, сильнее и нужнее. Мне приходилось напоминать самой себе, что я самодостаточный и сильный человечек, и что не стоит привыкать к тому, к чему привыкать не стоит.
— Знаешь, Лариса, с тобой удивительно легко и радостно общаться, когда ты не устраиваешь клоунад, — сказал он.
— Порой бывает надо, устроить клоунаду, — отбарабанила я и он согласился. — С Вами, Андрей, между прочим, тоже легко, когда Вы не играете в Казанову. Ведь можете же быть человеком, когда захотите.
— Могу, конечно. Но это непросто, когда рядом находится красивая и очень соблазнительная барышня, да еще и с неадекватным чувством юмора. Поставь себя на мое место.
— Ну вот те раз! Пошли по кругу. Договорились же.
— А я и не претендую не на что. Но я тебе порекомендую все же пораздумывать на сон грядущий о том, что… Впрочем забудь. — он прервал фразу, а мне почудилось, что он хотел произнести нечто, для меня немаловажное.
Перед тем как расходиться на ночь он вполголоса попросил.
— Эй, птеродактиль, поцеловать то хоть можно, по-дружески?
— По-дружески? Точно? Тогда да. Но не перебирать с эротикой и не лишать меня здорового сна.
Андрей тихонько прикоснулся теплыми губами к моей щеке и задержался там чуть дольше, чем требовал просто товарищеский поцелуй.
— Эээй. Тормозите. Не хочу чтобы меня преследовали ночные кошмары с уклоном в плейбой и с Вашим участием. Пожалейте бедняжечку.
— Лариса, а тебе кто-нибудь говорил, что ты удивительный человек? — ни с того ни с сего поинтересовался Андрей.
— Угу. С утра до вечера нон-стопом об этом твердит моя семья. «Ты — говорят они, — у нас просто удивительная, но нет рода без урода», а братец, тот так и талдычит «смотрю на тебя, Хлорка, и непрерывно удивляюсь, но не бойся, сейчас все лечат!» Вот так. Пошла я баиньки!
— А сказку на ночь? — закапризничал сеттер.
— Не вопрос. «Камасутру» наизусть с одновременным зрительным рядом. Пойдет?
— Вполне! — он попытался зацепить меня и усадить к себе на колени, но я пихнула его кулаком под дых и пока он приходил в себя, смылась.
Я забаррикадировала дверь стульями, потому что знала, что мои внутренние баррикады сданы подчистую, и сидела всю ночь у окна, считая разные звезды, которые были вовсе не астрономическими объектами, как мне думалось раньше, а окошками в которые подсматривают ангелы.
И было утро и был день. И опять я никуда не делась, а позвонив маме, грубо наврала, что сижу у бабули, и предупредила мою престарелую Лепореллу, что я по легенде сегодня у нее.
— Супружница то его как? — бабуле не надо было долго объяснять где я.
— Ожила, подала на развод и ушла вместе с детьми, — не хотелось добавлять лишних жертв.
— Ну вот и славно, а насчет родителей ты не беспокойся, я улажу. Только, сладурка, пусть уж он запорожец то свой поменяет.
— Передам, бусик. Веди себя хорошо. Не прелюбодействуй, — бабуля задумалась. День обещал быть забавным.
(Лиричное начало и циничный конец. Но без нецензурных выражений и иных описаний (между прочим я имела в виду природу, а вы что?!)
Мы с Андреем провели чудесные выходные, съездили на Истру, наелись от пуза грязной клубники и подобрали бездомного котенка, который моментально обделал пол в машине, после чего заснул у меня на коленях. Весь день меня преследовало удивительное чувство, как будто я долгие годы существовала в ожидании этого воскресенья и вот оно наконец наступило и оказалось даже лучше, чем я себе представляла. Глупо, но меня захватило, закружило и околдовало ощущение такого неимоверно огромного, спокойного счастья, что хотелось сотворить что-нибудь абсолютно безумное. Ну, например, пойти и спрыгнуть с Крымского моста или даже бросить курить (с «бросить курить» я конечно преувеличиваю, это чтобы вам стало ясно, КАК все происходило). Мне было хорошо, настолько, что я даже не пыталась язвить, капризничать и сочинять скабрезные стихи, просто вовсю дышала этим волшебным днем. А почему бы и нет? Может ведь человек позволить себе однажды расслабиться, приоткрыть дверцу в стене недоверия. Не всегда — однажды, в такое вот нежданное воскресенье. Я прекрасно отдавала себе отчет, что все это ненадолго, даже меньше чем на двадцать четыре часа, и не тешила себя глупыми надеждами на «продолжение банкета» и тому подобное. Но было так славно не думать о последствиях, а просто жить. Рядом со мной был умный, очаровательный и отнюдь небезразличный мне человек, и пусть для него я была не более чем забавная и немного смешная девчонка, очередная ничего не значащая страничка, меня это не беспокоило. Не в это воскресенье.
«Завтра, думать буду завтра, а сегодня хочу это прожить» — разрешила я себе и ничуть не жалела о том, что расслабилась.
Вечером мы сидели в каком-то загородном кабачке, пели серенькие птички (кажется их зовут соловьями), на столах мерцали крохотные газовые светильнички, и пахло не то жасмином, не то классным туалетным спреем. В общем было до идиотизма романтично и здорово. В любое другое время я бы обязательно посмеялась над собой и над светильничками, но в тот вечер все почему то было к месту, по делу и вовсе не смешно, а даже приятно.
— Огромное тебе спасибо за этот чудесный день. — Андрей дотронулся до кончиков моих пальцев и я не поспешила отдернуть руку.
— Вам спасибо, Андрей. Все было просто замечательно. Особенно клубника, надеюсь, дизентерии можно будет избежать.
— Даже если и нет. Не волнуйся. Тогда я буду дежурить у твоей постели и отпаивать таблетками. Баш на баш, — пообещал он.
— Ага, а также раз в десять минут опустошать ночную вазу. Какое самопожертвование. Вас надо немедля канонизировать под именем Андрея Ассенизатора — Всехнедамского Угодника. Портретик в рамочку, под портретик лампадку, а на картинке Вы с горшком в одной руке и пальмовая ветвь в другой.
— А зачем ветвь? — недоумевал Андрей.
— Отгонять любопытных мошек, — пояснила я.
— А почему это всехнедамского? Я, между прочим, весь этот день стараюсь угодить только одной единственной даме, а она никак не хочет этого понять, — многозначительно заявил он.
— Дама поняла, оценила и уже выразила благодарность. Требуется что-то дополнительно?
— Несомненно. Во первых все-таки перейти на «ты», а во-вторых — он слегка запнулся, — а во вторых перестать видеть во мне глупого, испорченного и эгоистичного щенка и наконец-то позволить и мне и себе нормальные взрослые отношения, без всех этих взаимных издевательств, препирательств и сарказма. Тебе кажется не шестнадцать, и я уже не мальчик. И, знаешь что, давай наконец решимся и перейдем от теории и опереточных забав к тому, что неизбежно должно произойти. По-моему я все ясно резюмировал.
Я задумалась, взглянула в его лицо. Красивое, умное и любимое лицо. Он ждал ответа и на мгновение мне показалось, что для него это важно, может быть также как и для меня.
— Окей. Пусть будет «ты», хотя мне претит такое явное нарушение субординации, а касательно второй части, я вовсе не думаю что Вы, прости ты, мальчик и глупый щенок, я уверена что ты очень и очень взрослый, очень смазливый и большой испорченный и эгоистичный кобель, — я выложила это на одном дыхании. Мне не хотелось его обижать, честно, особенно сегодня, но я просто обязана была это сделать, либо рисковала ему поверить и пропасть ни за что.
— Та-ак. Значит ты меня взяла и скоренько причислила к этому подвиду, — он рассердился и сжал мою ладонь так, что что-то подозрительно хрустнуло.
— А что мне, позволь спросить, остается. После того как ты столько раз пробовал на мне свою неоригинальную методику укладывания в постель. А ведь я умоляла о партнерстве в чистом виде, нет? Ты, Андрей, принадлежишь к категории самцов-олимпийцев.
— То есть? — он недоумевал.
— Ну то есть если цель легко достижима, то это Вам ни к чему, а вот если сопротивляется и бьет копытами, то надо во чтобы то ни стало установить рекорд.
— Значит так, да? — Мои бедненькие суставы уже хрустели во всю. — А тебе не приходило в голову, что меня интересует не гипотетическое достижение цели, а сама цель? Ну то есть ты. Не задумывалась, что ты мне нравишься, и все? А?
