Мандат, выданный в комендатуре, легко открывал двери лечебного учреждения, и Евгений в белом халате вскоре очутился в кабинете заведующего неврологическим отделением.
– А что они у Вас в нервном делают? – удивился Женя, проявляя свою широкую медицинскую осведомленность – их место, кажется, должно быть в травме.
– Не совсем так, товарищ военный дознаватель, – врач иронично улыбнулся и задумчиво пролистал несколько бумажек, – это довольно любопытный случай. Все трое не имеют никаких серьезных повреждений, но функциональные нарушения налицо. Синяки и ссадины незначительны. Их можно принять за результат падения с высоты собственного роста.
Прорываясь через специальную терминологию, многократно переспрашивая и пересказывая кое-как понятое своими словами, Кильков уяснил следующее.
У каждого из бойцов бездействует одна рука. Причем у Стеенко, который левша, не работает именно левая конечность. Все трое не держатся на ногах, писаются под себя и жалуются на головокружение. Боракин все время плачет. Анализы нормальные, кроме каких-то мозговых сигналов, которые – не в дугу. Им колют по восемь шприцов в день, кормят горстями таблеток, и доктор считает, что больным уже лучше.
– А что они говорят? Кто их так?
– Молчат, как партизаны.
– Может, наглотались чего или нанюхались…?
– Нет. Вряд ли. Никаких признаков токсинов в анализах. Наркотики и рядом не лежали. Следы алкоголя, но совсем незначительные. Только для запаха…
– К ним можно?
– Пожалуйста, но только спокойно, без угроз и окриков. Они сейчас под крылом военной медицины.
– Разумеется….
– Если бы дело было в другом месте и в другое время, – сказал врач в заключение беседы, – то я подумал бы, что это работа спецназа. Был у меня один пациент, с которым на тренировке ребята переусердствовали. Лечился инкогнито. Все время путал фамилию и звание. Не сразу, не вдруг, но вылечили же…
Кузьмин и Стеценко лежали вместе с тремя другими больными в общей палате, а Боракин отдельно ото всех в коридорчике за душевой. Его-то и удалось немного разговорить, в то время как оба соратника жаловались на потерю памяти, жалобно стонали и просили вколоть что-нибудь «для отъезжающих».
– Слава, – сказал Кильков рыдающему Боракину, – нам все известно. Не бойся. Расскажи про дедов…
– Про бабку?! – перебил его солдат, захлебываясь слезами.
– Про бабку, про бабку – продублировал автоматически Евгений, – рассказывай и ничего не бойся. Про дедку, про репку…
– Ой! О-ой! Только не говорите никому, товарищ капитан, что я проболтался. Скажите, что кто-то видел… Там мальчишка был мелкий на самокате…., – такая длинная фраза его очень утомила и больше ничего добиться уже не удалось.
– Я завтра зайду, – сказал Кильков, безуспешно просидев у больничной койки еще минут двадцать, – что тебе принести?
Пациент отрицательно помотал головой, а из его глаз выкатилась серия очередных слезинок.
* * *
После посещения госпиталя Евгений так проникся своим дознанием, что тут же отправился к месту обнаружения солдатских тел. Адрес был известен из подробно изученного рапорта дежурного. Нужный двор был найден без проблем и обойден Кильковым по периметру два раза и по диагонали трижды. Место было пустынное. Во двор выходил только один подъезд. Причем в нем было всего шесть квартир. Такое малое их количество можно было объяснить принадлежностью жилищ к необычно крупногабаритной категории. Кильков переместился в соседний двор, оказавшийся более демократичным и обитаемым. Там сидели на скамейке две бабульки, которые, как и полагалось старожилам, ничего не могли припомнить. Удалось найти только одного ценного свидетеля, – мальчишку лет десяти на самокате. Видимо того самого, о котором упоминал поверженный бое из госпиталя. Звали парнишку Денисом. Он сказал, что видел пару дней тому назад поблизости троих солдат и готов показать все на месте.
– Вы следователь, – поинтересовался он по дороге к месту событий, – покажите пистолет.
– Я дознаватель, – ответил Женя, нахмурив брови, – это почти то же самое. А пистолет принесу в другой раз.
– Жаль, – мальчишка был несколько разочарован, – вот здесь они сидели и курили, а я мимо проезжал.
– А потом?
– Потом я поехал к гастроному за мороженым.
– А дальше что?
Денис закусил губу, изображая глубокую задумчивость.
– Я в одном кино видел, что надо все повторить, как было, – сказал он, – тогда станет все ясно и убийцу поймают.
– Какого убийцу? Все живы же…
– Ну, тогда жулика…
– Кончай придумывать. Расскажи мне то, что видел.
– Я поехал к гастроному за мороженым.
Мальчишка, все-таки, дотащил Евгения до магазина, где получил долгожданный брикетик.
– Тебе какое? – спросил каплей, пересчитывая последнюю мелочь.
– Пломбир, конечно. В шоколаде. Я всегда беру такой, когда деньги есть.
Денег на этот раз не было, но мороженое для пробуждения памяти Денис получил за счет дознавателя.
– Значит, так, – произнес свидетель, покончив с мороженым, – когда я собрался уезжать из двора к гастроному, мимо солдат проходила графиня и, кажется, что-то им сказала. Было далеко. Я не слышал.
– Что за графиня?
– Бабушка со второго этажа. Ее тут все так зовут.
– Что еще?
– Солдаты остались на месте, а я поехал за мороженым.
– Это мы уже проходили. Ты его уже съел. А что дальше?
– Когда я вернулся, они лежали на траве и загорали. Наверно, были пьяные.
– Ты к ним подходил?
– Что я дурак, что-ли? Я к пьяным не лезу. И самокат отберут, и по шее надают.
– Это все? А графиня?
– Не знаю. Домой, наверно, пошла.
– Понятно, – закончил беседу Женя, записав адрес мальчишки в свой блокнот, – ты, Денис, если тебя следователь будет расспрашивать, своди его тоже к гастроному…
– Ага. А как же?..
* * *
Графиню, как выяснил Женя у старожилок, звали Софьей Петровной. Жила она в квартире бельэтажа, была шибко гордою и высокомерной, за что и получила свое прозвище. Кильков счел своим долгом дознавателя побеседовать с ней о странном случае с солдатами и направился в квартиру под номером три.
Не очень-то надеясь на какой-либо результат, Кильков несколько раз провернул на двери латунную старорежимную дребезжалку, похожую на открывалку для консервов, но выполняющую функцию звонка. Через несколько минут дверь приоткрылась на ширину цепочки, и он ощутил на себе внимательный взгляд из темного пространства.
– Здравствуйте, Софья Петровна, – поприветствовал Женя дверной проем и представился, – я из комендатуры, военный дознаватель Кильков. Можно войти?
Дверь открылась и щелкнул выключатель, разбудивший тускловатую лампочку на стене.
– Заходите, юноша, – доброжелательно произнесла невысокая худощавая старушка в темном платье с белым отложным воротником. Она заперла за гостем дверь и пригласила его в гостиную.
– Ого, – подумал тот, – окинув взглядом старинную мебель и картины в золоченых рамах под четырехметровыми потолками с вычурной лепниной.
– Красиво у Вас.
– Ах, это только остатки прежнего благополучия. Вы, кажется, морской офицер.
– Да, капитан – лейтенант.
– Когда-то, очень давно, у меня был кавалер в таком мундире, – она мечтательно закатила глаза, – впрочем, что Вам угодно?
Кильков кратко изложил странные события, случившиеся с тремя бойцами, и поинтересовался, не знает ли собеседница чего-нибудь об этом.
– Да. Пожалуй, я их видела. Они сидели в нашем дворе. Но ничего, кроме этого сказать не могу.
Женя поблагодарил хозяйку и, собираясь уходить, обратил внимание на целый иконостас старинных фотографий, украшавших большую часть стены. Большинство из них было посвящено мужчине средних лет, чье лицо казалось знакомым. Рядом с ним на групповых снимках часто можно было видеть миловидную молодую даму с элегантной тростью в руке. Такой же, какую сейчас держала в руках Софья Петровна.
– Это, наверное, Вы? – задал вопрос Евгений, показывая на фото. Хозяйка утвердительно кивнула и привычно оперлась на рукоятку трости, которая в своих причудливых изгибах изображала какого-то китайского дракона.
– А он, – Женя показал на мужчину, – кажется, очень похож….
На языке вертелась фамилия поэта, с которого совсем недавно были сняты запреты на публикацию.
– Да, это он. Мы очень дружили…
– Его, ведь, еще при Сталине… куда-то этапировали.
– Очень тяжелая судьба и страшная кончина без вести…
Женя грустно покачал головой и, больше не задавая вопросов, галантно, насколько умел, попрощался.
Хозяйка тоже засобиралась по каким-то делам и из подъезда они вышли вместе.
На улице их пути лежали в разные стороны и Кильков нос – к носу столкнулся со своим соседом дому Витей Красавиным.
– Привет, – радостно воскликнул тот, – что это ты с нашей Софочкой гуляешь?
