Мистер Уоринг утер лоб. Он проигрывал и не принадлежал к людям, которые умеют проигрывать с достоинством. Уоринги опасны, когда выигрывают, но, встретив сильное сопротивление, теряются и отступают.
Следующие его слова выдали полную деморализованность:
— Я подам на вас в суд за клевету. Псмит посмотрел на него с восхищением.
— Не говорите больше ничего, — сказал он умоляюще, — ибо лучше вы не скажете. По богатству мысли и причудливому юмору эти слова не имеют себе равных. Последние семь недель вы с обычной вашей сердечностью пытались стереть редакцию этой газеты с лица земли всякими хитроумным и забавными способами, а теперь намерены подать на нас в суд за клевету! Как жаль, что товарищ Виндзор вас не слышал! Ему бы это чрезвычайно понравилось.
Мистер Уоринг воспользовался приглашением, от которого дважды отказывался. Он сел.
— Что вы собираетесь делать? — спросил он. Это был белый флаг. Он сдался. Псмит откинулся в кресле.
— Я вам отвечу, — сказал он. — У меня уж все продумано. Справедливость требовала бы поставить крест, если мне дозволено так выразиться, на ваших шансах стать олдерменом. С другой стороны, я последнее время штудировал газеты, и мне кажется, кого бы ни выбрали, разница невелика. Бесспорно, газеты оппозиции могут и перегнуть палку в похвальном рвении, но даже и в этом случае остальные кандидаты выглядят редкостной компанией темных личностей. Будь я нью-йоркским туземцем, возможно, я отнесся бы к этой проблеме с несколько большим интересом, но поскольку я лишь гость в вашем прекрасном городке, то не придаю никакого значения тому, кто именно победит на выборах. Если избиратели такие идиоты, что изберут вас, то они только вас и заслуживают. Такова моя откровенная точка зрения на вопрос. Надеюсь, я никак не задел ваши чувства. Я же просто высказываю мое личное мнение.
Мистер Уоринг промолчал.
— Интересует меня по-настоящему только одно, — продолжал Псмит, — эти трущобы. Я вскоре покину эти берега, чтобы впиться зубами в науки, которым дал передохнуть на время летних каникул. Но если я уеду, а на улице Приятной все останется по-прежнему, я буду есть без всякого аппетита. Испуганный крик пронесется по Кембриджу: «Что-то случилось с Псмитом! Он бросил есть. Ему надо принимать „Бальзам Бленкинсона“, регулирующий желчеотделение!» Но никакой бальзам мне не поможет. Я буду слабеть и чахнуть, как забытая лился. А вам это было бы тяжело, товарищ Уилберфлосс, не правда ли?
Мистер Уилберфлосс, столь неожиданно втянутый в разговор, снова подпрыгнул на сиденье.
— Так намерен я сделать вот что, — продолжал Псмит, не дожидаясь ответа. — Нагреть вас на кругленькую сумму в пять тысяч три доллара.
Мистер Уоринг привстал.
— Пять тысяч долларов!
— Пять тысяч три доллара, — поправил Псмит. — Возможно, этот факт ускользнул из вашей памяти, но ваш подручный, некий Дж. Репетто, абсолютно испортил мою практически новую шляпу. Если вы полагаете, что мне по карману приехать в Нью-Йорк и швыряться шляпами, словно их у меня тысячи, вы совершаете ошибку, достойно венчающую неправедно прожитую жизнь. Три доллара мне требуется, чтобы купить новую. Остаток суммы, пять тысяч долларов, я собираюсь употребить на то, чтобы превратить
эти трущобы в жилища, которыми не побрезгует в меру разборчивая свинья.
— Пять тысяч! — вскричал мистер Уоринг. — Это чудовищно!
— Отнюдь, — возразил Псмит. — Практически это минимум. Я наводил справки. Так вытаскивайте верную чековую книжку, и будем веселиться!
— У меня нет с собой чековой книжки.
— А у меня есть, — ответил Псмит, доставая ее из ящика стола. — Вычеркните название моего банка, впишите название своего, и судьба будет не властна над нами.
Мистер Уоринг помялся и уступил. Псмит следил за тем, как он пишет, снисходительным отеческим взглядом.
— Все в порядке? — спросил он. — Товарищ Малоней!
— Вы чего — зовете меня? — осведомился отрок, появляясь в дверях.
— Зову, товарищ Малоней, зову! Вам приходилось видеть дикого мустанга прерий?
— Не-а. Я про них читал.
— Ну так, взяв пример с одного из них, помчитесь на Уолл-стрит вот с этим чеком и внесите означенную в нем сумму на мой счет в Интернациональном банке.
Мопся исчез.
— Случалось, — задумчиво произнес Псмит, — что выплату по чеку останавливали. Как знать, не передумали бы вы по зрелом размышлении?
— А какая у меня гарантия, — сказал мистер Уоринг, — что нападки вашей газеты на меня прекратятся?
— Если хотите, — ответил Псмит, — я напишу вам расписку. Но это лишнее. Я намерен с помощью товарища Уил-берфлосса вернуть «Уютным минуткам» их былой стиль. Несколько дней назад сюда позвонил редактор газеты, в которой одно время подвизался товарищ Виндзор, и попросил его к телефону. Я объяснил горестную ситуацию, а позже отправился к великому человеку и поболтал с ним. Очень милый человек. Он хочет вновь заручиться услугами мистера Виндзора за весьма приличное вознаграждение, так что в отношении нашего эксперта по тюрьмам все, можно сказать, в ажуре. Если в начале следующего месяца вы услышите, как по Нью-Йорку прокатится оглушительный радостный визг, знайте, это детишки Нью-Йорка и их родители узнали, что «Уютные минутки» вернулись на круги своя. Могу я на вас рассчитывать, товарищ Уилберфлосс? Превосходно. Я вижу, что могу. В таком случае не откажите оповестить товарищей Эшера, Уотермена и весь взвод, чтобы они начистили мозги и были готовы к бою в любую минуту. Боюсь, вам будет не просто заарканить прежних подписчиков, но это осуществимо. Я полагаюсь на вас, товарищ Уилберфлосс. Вы готовы?
Мистер Уилберфлосс, ерзая в кресле, дал понять, что да, он готов.
Был моросящий ноябрьский вечер. Улицы Кембриджа являли собой смесь грязи, тумана и меланхолии. Но в комнате Псмита ярко пылал камин, насвистывал чайник, и все, по выражению хозяина, было весельем, радостью и песней. Псмит в блейзере своего колледжа поверх пижамы возлежал на диване. Майк, игравший днем в регби, сонно раскинулся в кресле у камина.
— Как было бы приятно, — мечтательно сказал Псмит, — если бы все наши друзья по ту сторону Атлантики могли бы разделить с нами этот мирный покой! Или пожалуй, не все. Скажем, товарищ Виндзор в кресле вон там, товарищи Брей-ди и Малоней на столе, а наш старый друг Уилберфлосс делил бы пол с Б. Хендерсоном, Бэтом Джервисом и кошками. Кстати, мне кажется, было бы учтиво, если бы вы иногда писали товарищу Джервису и сообщали ему, как поживают ваши ангорки. Он считает вас Самым Выдающимся Гражданином Мира. Одна ваша строчка усладит существование товарища Джервиса.
Майк сонно заерзал в кресле.
— Что? — спросил он сквозь зевок.
— Не важно, товарищ Джексон. Легкою стопой пойдем дальше. Нынче меня преисполняет неведомая безмятежность. Возможно, я ошибаюсь, но мнится мне, что все просто на большой палец, как выразился бы товарищ Малоней. Известей, полученных от товарища Виндзора, следует, что интеллектуальные избиратели натянули нос этому королю всех подлецов Уорингу. Легко различимая невооруженным глазом часть проницательных, ясно мыслящих граждан отказывалась голосовать за него. И все же одно утешение ему осталось. Когда закончится ремонт, ему будут принадлежать самые лучшие, самые удобные многоквартирные дома в Нью-Йорк». Миллионеры будут останавливаться в них, а не в «Плазе». Вы спите, товарищ Джексон?
— М-м-м, — сказал Майк.
— Чудесно. Лучшего занятия вы не могли бы найти. Товарищ Виндзор, кроме того, сообщил — как, собственно, и все спортивные газеты, — что товарищ Брейди разделался с нашим общим другом Эдди Вудом, послав его в нокаут в письмом раунде. Мои источники молчат, был ли это хук или апперкот, но, полагаю, было что-то именно в этом духе. Кид теперь, вне всяких сомнений, встретится с товарищем Гарвином в споре за титул чемпиона, и знатоки как будто полагают, что победит он. Товарищ Брейди молодец, и я надеюсь, что лавры победителя достанутся ему. Позднее он вроде бы собирается в Англию. Когда он приедет, мы должны будем показать ему все, что стоит посмотреть. По-моему, вы так с ним и не познакомились, товарищ Джексон.
— Хр-р-ы, — сказал Майк.
— Не договаривайте, — сказал Псмит, — я вас понял. Он потянулся за сигаретой.
— Вот такие минуты в жизни, — произнес он с удовлетворенным вздохом, — мы и вспоминаем с грустной радостью. Например, мое отрочество в Итоне. Вспоминаю ли я с восторгом интеллектуальные турниры в классе или веселые празднества четвертого июня? Нет. Но глубоко в моей памяти запечатлелась горячая ванна, в которую я погрузился после самого гнусного кросса, который кому-либо когда-либо приходилось бежать вне пределов Дантова ада. Таковы и вот эти минуты. Их тихий мир останется со мной, когда я забуду существование товарища Репетто. Вот они, истинные Уютные Минутки. И кстати, вы будете рады услышать, что эта газетка преуспевает. Уилберфлосс по-своему чудо. Он, видимо, вернул большинство подписчиков. Исполненные яростью совсем недавно, они теперь берут корм у него из рук. Вы даже представить себе не можете, какой тихой гордостью преисполняешься, когда тебе принадлежит газета. Я стараюсь не подавать вида, но мне кажется, будто я гляжу на окружающий мир с какой-то величавой вершины. Вчера вечером, когда я глядел вниз с вершины, забыв возложить на себя шапочку и мантию, требуемые суровым университетским законом, меня застукал инспектор, и нынче мне пришлось раскошелиться. Но что с того? Эти небольшие трагедии — неотъемлемая принадлежность жизни. Я не скорблю. Шепот разносится окрест: «Псмит стиснул зубы и хранит на губах мужественную улыбку». Товарищ Джексон…
