Но дядюшка никак не соглашался, и тогда в неожиданном приступе героизма Дустали-хан закричал:
– Зовите сюда Ширали! Я ему все скажу!
Ненависть к Асадолла-мирзе настолько переполняла все его существо, что он внезапно превратился в отважного смельчака.
Маш-Касема послали за Ширали.
В ожидании мясника все шумно осуждали недостойное поведение Асадолла-мирзы. Наконец дверь открылась, и в залу вошел Маш-Касем. Один.
– Да славится воля аллаха!… Ни одно деяние в этом мире не остается без воздаяния!…
– Что случилось, Маш-Касем? Где Ширали?
– Ей-богу, зачем мне врать?! Лавка его закрыта. Подрался он, его в полицию увели… То есть, как дело было: ученик пекаря сказал своему хозяину, что, мол, господин Асадолла-мирза сидит в доме у Ширали… а пекарь над Ширали какую-то насмешку состроил. Тогда Ширали бараньей ногой заехал пекарю по голове. Пекарь без чувств и упади!… Известное дело, в больницу его увезли, а потом на базар пришли полицейские и увели Ширали.
Раздались крики:
– В полицию?…
– Что?! Ширали забрали?
– Сколько ж его продержат?
Когда шум поутих, Дустали-хан, до которого вдруг дошла истинная суть происшедшего, растерянно забормотал:
– Но… но… Если Ширали посадят в тюрьму… тогда… А если его там продержат двадцать дней… а если шесть месяцев? – И, повернувшись к дядюшке, возопил: – Ага! Думайте же, думайте!… Потом позору не оберемся!
Дядюшка в свою очередь закричал:
– Что случилось-то? Чего орешь? С чего это вдруг так переживаешь за Ширали?
Но новая перепалка не успела разгореться, потому что в залу вошла Азиз ос-Салтане. Позже выяснилось, что до этого она успела сходить в уголовную полицию, дабы окончательно закрыть дело, возбужденное по ее жалобе.
Увидев жену, Дустали-хан подбежал к ней и взволнованно сообщил:
– Слышала? Ширали в полицию забрали!
– Лучше б его вместе с мясом его вонючим Азраил забрал!
Дустали-хан схватил её за локоть и с еще большим волнением сказал:
– Но ведь этот развратник бесстыжий как раз в доме Ширали спрятался!… У, князь паршивый, наглая рожа!…
Азиз ос-Салтане не без кокетства засмеялась:
– Ох уж мне этот Асадолла! Чего только не выдумает!
Но внезапно ее словно пронзило молнией. Улыбка увяла у нее на губах, глаза уставились в одну точку. Она заскрежетала зубами:
– Что?… Асадолла… А та… та… та распутная бабенка тоже там?
Все молчали, глядя на вытянувшееся лицо Азиз ос-Салтане. Дустали-хан тоже молчал. От злости у него тряслась верхняя губа и ходили ходуном густые длинные усы. Наконец он сквозь стиснутые зубы процедил:
– Покойный Рокнаддин-мирза, выродив под старость такого сыночка, тоже честь семьи опозорил!… Нашел с кем путаться – с дочкой своего садовника!
Шамсали-мирза нахмурился и резко оборвал его:
– Господин Дустали-хан, прошу вас оставить мертвых в покое!
Дустали-хан ответил ему еще резче:
– Мертвых господь упокоил! А вот живым от них только хлопоты!… Если б у вашего отца при виде любой юбки штаны не сваливались и если б он не оставил после себя этого ублюдка Асадоллу, думаете, наступил бы конец света?! Если б не родил он этого волка похотливого на погибель честным женщинам и девушкам, думаете, настал бы день Страшного суда?!
– Я думаю, господин Дустали-хан, не вам говорить, у кого и когда штаны сваливаются! Может быть, ханум Азиз ос-Салтане по мою душу кухонный нож с собой в постель принесла?
Но Дустали-хан, от злости забыв и о присутствии жены, и о происшествии, приключившемся в день оплакивания Мослема ибн Хакиля, не слушая Шамсали-мирзу, завопил:
– Не смейте выгораживать этого бандита, этого бесчестного соблазнителя! Он вам брат, ну и что из этого?! Бандит он! Людей чести лишает! Да, ага, его сиятельство князь Асадолла-мирза – бандит!
Целиком ушедшая в собственные мысли Азиз ос-Салтане словно и не слышала всю эту перебранку. Но едва прозвучало имя Асадолла-мирзы, она немедленно пришла в себя и страшным голосом завизжала:
– Дустали, заткнись! Дай бог, чтоб ты ему в подметки годился! Дай бог, чтоб все бандиты такими были! – Потом, словно разговаривая сама с собой, пробормотала: – Не иначе, эта потаскушка задурила голову бедному мальчику! – И, повернувшись к дядюшке Наполеону, крикнула: – Что же вы сидите сложа руки?! Уважаемого человека из благородной семьи насильно заперли в доме безродного мясника, а вам хоть бы что?! А если эта тварь бессовестная что-нибудь ему подсыплет, тогда как?
Дядюшка мягко сказал:
– Ханум, успокойтесь. Я только что ходил домой к Ширали и разговаривал через ворота с Асадоллой. Он ко мне так и не вышел. Сколько я ни просил его, сколько ни умолял – и с места не сдвинулся.
– Почему? А что он вам говорил?
– Бог его знает… Нес какую-то околесицу. Говорил, что боится Дустали и от страха не может выйти, но…
– Боится Дустали?! Да кто такой этот паршивец Дустали, чтобы поднять руку на сына моего покойного дяди!… Я сама должна за ним пойти… Да, я просто обязана за ним пойти, потому что эта стерва расфуфыренная околдует его, она это умеет!… Небось уже и околдовала! Не такой он человек, чтобы там без причины оставаться.
Дядюшка Наполеон сказал:
– Ханум, по-моему, он сам не прочь, чтобы его околдо…
– Слишком много вы языком болтаете! – прервала его Азиз ос-Салтане. – А тем временем, может, с ним несчастье какое стрясется!…
Маш-Касем нашел удобный повод, чтобы вмешаться:
– Ханум правильно говорит… Когда господин Асадолла-мирза с нами из-за ворот разговаривал, голос у него дрожал, точно у ребенка малого. Очень ему плохо было. Прямо будто корью заболел. Голос у него из горла не шел, все равно как будто в пасти у льва побывал.
Азиз ос-Салтане ударила себя по голове:
– Господи, уж лучше мне умереть! До чего человека довели!… А эти тут сидят, еще родственники называются! – И она собралась уходить. – Я знаю, стоит мне ему слово сказать, сразу же оттуда выйдет. От вас-то он отродясь ни ласки, ни доброты не видел, чего ж он будет вас слушаться?!
Дустали-хан тоже поднялся:
– Тогда и я пойду с тобой, скажу ему, что я его простил… Надо ему растолковать, что…
– А ну садись на место! Мальчик как голосище твой гнусный услышит, у него от страху сердце разорвется!
Когда Азиз ос-Салтане была уже в коридоре, дядюшка крикнул:
– Ханум, не говорите Асадолле, что Ширали посадили в тюрьму… Я ему тоже об этом не сказал, потому что, если он узнает, вряд ли вообще с места сдвинется.
– Если вы такой умный, ага, непонятно, почему вы до сих пор не министр!
Азиз ос-Салтане направилась к дому Ширали. Я, как и незадолго перед этим, крадучись двинулся туда же. На улице никого не было, и я шел за Азиз ос-Салтане на почтительном расстоянии. Ей пришлось стучаться несколько минут, но наконец из-за ворот послышался голос Тахиры. Азиз ос-Салтане долго препиралась с ней и сыпала угрозами, пока не убедила вызвать для переговоров Асадолла-мирзу.
Азиз ос-Салтане старалась говорить спокойно и ласково:
– Асадолла, открой ворота, позволь мне словечко тебе сказать.
– Ханум, дорогая, о чем угодно меня просите, только не об этом. Я отсюда не выйду. Моя жизнь в опасности.
– Тебе говорю, открой! Пусть только Дустали попробует на тебя руку поднять – пожалеет! Да и теперь дело прошлое – я Дустали простила, и он нас с тобой простил.
Асадолла-мирза с дрожью в голосе ответил:
– Ханум, милая вы моя!… Боюсь… Я знаю, что Дустали сейчас стоит рядом с вами… Знаю, он уже держит кинжал наготове, чтобы пронзить им мое сердце.
– Асадолла, ты хоть одну створку приоткрой, погляди. Нет тут никакого Дустали. Подумай, люди что говорить будут. Ты в чужом доме наедине с женщиной…
– Моменто, моменто! Слава богу, меня подобными сплетнями не запятнать! Ширали мне теперь как брат родной, а жена и дети Ширали мне, что собственные жена и дети… Вот вернется Ширали, я сдам ему его семью в целости и сохранности, тогда и поговорим.
– Асадолла, ты ведь не знаешь! Ширали на базаре подрался, его в полицию забрали! Как же ты теперь собираешься…
– Вай! Горе горькое!… Ширали в тюрьму угодил!… Вот теперь уж я вовсе не могу отсюда выйти. Мне чувство долга и совесть моя приказывают здесь остаться! Всевышний, какая тяжкая обязанность!
По его голосу чувствовалось, что он уже знает о злоключениях Ширали и теперь просто разыгрывает очередную роль.
Азиз ос-Салтане прижалась к воротам щекой и проворковала:
– Асадолла, не мучай меня, выходи. Не заставляй краснеть перед людьми!
– Ханум, я готов жизнь за вас отдать, но я должен выполнить свой долг перед собственной совестью. Не думайте, что я оставлю без покровительства жену и детей Ширали, которых он сам же мне препоручил перед тем, как сел в тюрьму!
– Но у Ширали ведь нет детей, Асадолла!
– Зато жена есть… Ханум, милая, она сама точно ребенок. Плачет сейчас, малышка, убивается! Лица ее мне из-под чадры не видно, но я слышу, как она всхлипывает… Бедная девочка, дитятко невинное!
