Удрать в заросли кустарника он не мог — Карлайл стоял как Аполлон, загораживая тропу, поэтому, улучив момент, когда его противник переводил дух, Эгглстон, сделав внезапный рывок, галопом рванулся к берегу и, плюхнувшись в воду, неуклюже, но энергично поплыл к островку, видневшемуся ярдах в пятидесяти от берега. Выкарабкавшись на землю и отдуваясь, он встал по щиколотку в грязи, поскольку это его убежище дважды в день покрывалось приливом. Зато здесь он хотя бы был один.
Между тем на большой земле разворачивалась нежная сцена. Наблюдавший ее Блэр еще больше утвердился в сложившемся уже убеждении, что все вокруг рехнулись, но на израненное сердце Гордона пролился настоящий бальзам. Герти, топтавшаяся на обочине битвы, подобно деве Средних веков, ради милостей которой сразились два рыцаря, теперь порывисто обняла Карлайла и словами, соответствующими жесту, дала ему понять, что прошлое забыто.
— Втируша! Ты чудо! Я и не знала, что ты на такое способен! Беру все свои слова обратно!
В ней пробудилась пещерная женщина. То, что у ее поклонника не имелось равных, когда подворачивался случай вытянуть наличные из кармана собратьев, она знала давно. Но сомнения по поводу физического его мужества сильно снижали восхищение, вызываемое его профессиональным мастерством. Сейчас сомнения эти он развеял, а заодно и сомнения в его любви к ней.
Она его поцеловала. Он поцеловал ее. Этот маленький эпизод не произвел на Блэра идиллического впечатления, хотя идиллическим, несомненно, был.
— Втируша! — выдохнула Герти.
— Герти! — пробормотал Карлайл и тут же — ведь в наши современные, практичные дни бизнес всегда идет по пятам за примирением влюбленных — завел разговор о том, что называл «дельцем».
— Послушай, а пора бы и дельцем заняться. Какой смысл без толку болтаться? Вскрыть сейф я хочу сегодня же, так около часа ночи — время самое подходящее. Как ты думаешь, сумеешь вывести машину из гаража?
— Конечно.
— Тогда дожидайся на подъездной дороге. Мотор включи. Я спрыгну с балкона с товаром, и умчимся в Париж.
— Милый, а ты не покалечишься?
— Что ты! Там высоты-то всего несколько футов. И слушай-ка, еще вот что. То письмо, про которое я тебе говорил, когда ты не захотела слушать…
В нескольких словах он передал суть дела.
Глаза у нее засверкали. Девушкой она тоже была не промах, и сразу сообразила, каким ценным подспорьем станет для молодой пары, только начавшей обзаводиться хозяйством, компрометирующее письмо сенатора Опэла.
Но тут же личико ее и потухло. В пылу недавнего примирения она кое-что упустила из виду.
— Втируша, а ведь нам надо поостеречься! Вон тот гусь на острове — сыщик!
— Сыщик! Не может быть!
— Сам мне только что признался. Его прислала страховая компания «Лондон, Париж и Нью-Йорк». Приглядывать за брюликами миссис Гедж.
Стоя на островке (с него вовсю капала вода), молодой романист заметил, как недавний его противник обернулся и устремил на него взгляд, до того отвратный, что ему тут же страстно пожелалось, чтобы расстояние между ними выросло раз в десять.
— Сыщик… — выговорил Карлайл, — вон оно как!
— Что ж нам делать?
— Остается одно. Связать его и упрятать куда подальше, пока мы не удерем.
— Как же до него добраться?
Задумчивым взглядом Карлайл обозрел водную гладь.
— А лодки на этом пруду не имеется?
— Вон за теми деревьями стоит лодочный домик.
— Герти! — преисполнившись энергии, воскликнул Карлайл; так мог воскликнуть Наполеон, отдавая приказания своему маршалу. — Я подожду здесь, буду следить за ним, чтоб не улизнул, а ты скачи-ка поскорее к этому самому домику и пригони сюда лодку. Заберешь меня, подгребем к островку и зацепим сыщика крюком. Когда бултыхнется в воду, мы отбуксируем его куда следует, а там свяжем и спрячем в лодочном домике. Завтра из Парижа отстучим здешним обитателям телеграмму, где его искать. Доехало?
— Доехало!
— Все ясно?
— Все!
— Ну так — бегом! — скомандовал Карлайл.
Из-за того, что в шато «Блиссак» царила суровая трезвенность, пришлось сенатору Опэлу этим погожим летним деньком отправиться в город. В своей частной жизни он привык несколько отклоняться от принципов, столь страстно проповедуемых им на публике, и засушливость в шато причиняла ему массу неудобств, понуждая к утомительным ежедневным визитам в коктейль-бар отеля «Дез Этранжэ», где взглядов придерживались более вольных. У него вошло в привычку заглядывать туда под вечер, чтобы скромно освежиться, как того требовал его организм. Именно туда-то он и направился после встречи с Карлайлом.
Обычно вестибюль сенатор старался проскакивать на полной скорости, с видом бычка, спешащего на водопой в аризонской пустыне, но сегодня его пробег затормозился из-за Пэки. Погрузив Геджа на «Летящее облако», тот явился в отель сообщить о развитии событий Супу Слаттери и в вестибюль вошел почти одновременно с сенатором.
Сенатор, предпочитавший в эти свои посещения одиночество, случайной встрече не обрадовался.
— A-а, Франклин, — отчужденно бросил он.
— Привет, сенатор! — откликнулся Пэки. — Что привело вас сюда?
— Вспомнил о важной телеграмме. Необходимо отбить в Нью-Йорк, без промедления. Вот и забежал.
— А я к Супу пришел.
— К Супу?
— Коллега мой, мистер Слаттери. Тот человек, который вскроет для нас сейф.
Сенатор Опэл просветлел.
— Роскошно! Вы… э… уже составили план?
— О да! Все прекрасно. В спальне миссис Гедж никого не будет. Горизонт абсолютно чист. Получите свое письмо завтра!
В багровые тона лицо сенатора Опэла окрашивалось не только от негодования, но и от внезапной радости. Когда протянул правую руку, схватил руку Пэки и сердечно похлопал того по плечу, как президент фирмы в рекламном журнале, поздравляющий многообещающего юнца, проявившего способности к изучению бизнеса на заочных курсах, он побагровел до корней волос.
— Мой дорогой!
— Так и думал, что вы обрадуетесь.
— Так этот человек в отеле?
— Пойду спрошу его номер у портье. Расскажу вам обо всем позже.
— Правильно. Не теряйте ни минуты!
С чувствами, слишком глубокими, чтобы передать их словами, он наблюдал, как Пэки приблизился к стойке портье, опасаясь, что в такой прекрасный денек эксперта не окажется дома. Но страх исчез, когда молодой человек направился через вестибюль к лифту. Считая, что уж такой-то случай просто взывает к лишней рюмке, сенатор Опэл, развернувшись, возобновил путь, но тут голос позади остановил его.
— Извините!
Сенатор круто обернулся, и у него перехватило дыхание. Даже мелодичность голоса не подготовила к поразительной красоте его обладательницы. Рядом с ним стояла самая красивая девушка, каких ему доводилось видеть, и он мгновенно стал воплощением галантности. Тридцать лет миновало с тех пор, как он умел обходиться с красивыми девушками, но в жесте, каким он сбил шляпу, в изысканной почтительности его поклона проглянула изрядная доля прежнего задора.
— Я видела, вы разговаривали с мистером Франклином. Вы не можете мне сказать, в каком номере он остановился? Портье уверяет, будто в отеле он не живет.
Если б кто минуту назад предрек сенатору Опэлу, что он горько пожалеет о встрече с такой несравненной красавицей, он бы высмеял такого предсказателя. Однако, услышав вопрос, отчетливо почувствовал, что жалеет, и очень. Меньше всего ему хотелось бы, чтобы в критический момент возникла какая-то знакомая Пэки.
Сенатор чуть поперхнулся, но тут же, оправившись, изготовился врать напропалую.
— Мистер Франклин?
— Вы с ним только что говорили…
— Что вы, что вы! Какой же это мистер Франклин! Насколько мне помнится, я даже и не знаком ни с каким Франклином. А говорил я только что с виконтом де Блиссаком.
— Что?!
— Да, вот именно. С виконтом де Блиссаком, — твердо повторил сенатор. — Из очень старинной, знаете ли, французской фамилии.
Красавица внимательно смотрела на него, и он с сожалением отметил, что в глазах у нее ясно читалось недоверие, однако отважно молол дальше.
— Такое сходство очень, по-моему, распространено. В жизни каждому не раз приходилось сталкиваться с двойниками. Вот и я сам… Помню, однажды в Вашингтоне…
Долг рассказчика перед читателем отсеивать и отбирать. Любой материал, не представляющий, на его взгляд, потенциального интереса, он обязан выбрасывать, и потому мы целиком выбрасываем историю, приключившуюся с сенатором Опэлом в Вашингтоне. И впрямь, она не увлечет никого. Единственное ее достоинство в том, что она дала рассказчику остро необходимую передышку. К моменту, когда история благополучно завершилась, сенатор поуспокоился, набрался хладнокровия от звука собственного голосам и снова стал самим собой, то есть помпезным и напыщенным.
