— Да брось ты всё! — разозлился я. — Потеряла, значит — ее проблемы!
— Да ладно, ну что вы, мне не сложно, — уверял он.
Потом откуда-то нашлись и другие, они вылезали из
нор как вампиры с красными глазами и желанием пусть не крови, но хотя бы вина. Полцарства за стакан!!! Времени до самолета оставалось в обрез, я уже только просил, чтобы девочек подогнали пинком под тощие зады и засунули поскорее в машины, предоставленные заказчиками. Наконец, «Лэндкрузер» и «Ауди-А8» сорвались с места и понеслись с безумной скоростью (опаздываем!) вперед по скользкой зимней дороге.
...Столкнулись мы где-то на середине пути. Водители вышли посмотреть, что с дорогущими машинами. Оказалось — обе они лишь поцарапались — и мы помчались дальше. Во второй раз машины столкнулись серьезней. Одна въехала в бок другой. Пока водители разбирались, что делать, одна из танцовщиц вылезла из машины и подошла ко мне: «А чего, собственно, мы едем? Вот у Макаки нет ни документов, ни билетов. Она все потеряла».
— Как?! — опешил я, — Где? Макака, иди сюда. Где ты все оставила?!
— Не знаю-ю-ю, — Макака рыдала навзрыд, издавая нечленораздельные звуки. Оказалось, она потеряла всё: костюмы, косметику, сумку, билеты, паспорт и все деньги! Она потеряла даже свою шубку и стояла только в прозрачной маечке и джинсах.
— Ну хотя бы шубу-то помнишь, где оставила?!
— Не помню-ууу...
Теперь наши водители принялись звонить в гостиницу, чтобы там все перетряхнули. Предположить, что девочку обворовали, было невозможно. Гуляли серьезные бизнесмены, кому там нужны Макакины концертные костюмы тридцать восьмого размера на рост метр сорок? По телефону нам сообщили, что обыск номеров и гримерки ничего не дал.
— Где ты шубу могла оставить? Нормальный человек может раздеться в номере и пойти в гримерку с костюмами либо снять шубу в гримерке, если лень подниматься в номер?! — пытался добиться я.
Безрезультатно. Допускаю, что ночью они выходили покурить на улицу, ожидая машины к морю. А машин все не было, и, наверное, она, постелив шубу на землю, устроила пикник на обочине. Просить персонал обыскать окрестности — хамство. Пусть едет в чем есть. Точнее, даже не едет, а ждет, когда вернется за ними наша машина, а я на ней помчался вперед в аэропорт, надеясь задержать самолет и уговорить персонал пустить в самолет девочку без паспорта. И влетев в зал буквально за две минуты до конца регистрации, сообщил персоналу, что у нас авария. А мы едем одной компанией, билеты у нас туда-обратно. Подождите, сейчас еще наших подвезут.
— Ну ладно, подождем, — согласились они.
— А еще у нас девочка паспорт потеряла и билет, — тут же «обрадовал» я их. — Может, пропустите?
Они долго ломались, просили взять хотя бы справку в милиции, но какая милиция, если до вылета полчаса. Кое-как я уговорил и на то, чтобы посадили человека без паспорта. Они попросили только купить ей билет вместо утерянного.
Пока я уговаривал персонал, водитель уже съездил за компанией, оставшейся на дороге. То, что они вошли в зал аэропорта, я понял по внезапно наступившей в здании звенящей тишине. В этот момент в дверь вваливался известный всей стране музыкант с лицом человека, пившего года три не просыхая. Следом шла спящая «зомби», теряя на ходу свои вещи. За ней раздетая и сильно хромающая Макака — ей ударило ногу во время аварии — кроме того, из-за истерики глаза ее совсем заплыли. Красные точки в черных разводах туши смотрелись жалобно, а нос, распухший до размеров баклажана, — угрожающе. Она вытирала сопли и икала, то ли от перепоя, то ли от мороза. Все ж таки зима на улице, не по сезону в маечке гулять.
Весь персонал у стойки аэропорта вытянул лица и разинул рты.
— А чего такого? — Как мог я решил сгладить ситуацию. — Решила девушка выпить все вина Кубани! Но не успела! Пробыла всего один день.
Компания подгребала к стойке: «Мы нашли ее сумку, с костюмами и с документами! Все было в багажнике. Она, наверное, сама сложила и забыла».
...Если нормальные люди думают, что после того, как по вине проспавших «Макак» мы чуть не опоздали, девочки успокоились, они ошибаются. Праздник в одном отдельно взятом коллективе продолжался! А я, разумеется, пытался сбежать от торжества выпивки над разумом подальше, что удавалось с трудом. Нас с музыкантом-алкоголиком усадили, но, к несчастью, в ТУ-134 пассажиры эконома проходят через бизнес.
— Привет, жирная скотина! — радостно приветствовала меня танцовщица, первой дефилировавшая на свое место.
В нашем коллективе, где все шоу строится на ненормативной лексике, принято обращаться друг к другу запросто. И пусть я «поливаю» их на сцене, они тоже могут «трамбовать» меня... Только, блядь, не сейчас! Когда все пассажиры с недоумением уставились на меня, все же вроде звезда, почему его так?
— Привет, толстый. Как головка, бо-бо? — поинтересовалась, проходя, следующая стерва. Она тоже не понимала, насколько неуместно все это сейчас выглядит.
И так они все брели и брели к своим местам...
Только одна из них — причем самая болтливая — не раскрыла рта, мне даже показалось, что у нее флюс, потому что одну ее щеку сильно раздуло. Спрашивать я не стал — от греха подальше — и потому, на свое счастье, лишь много позже узнал причины странного молчания. Во рту она прятала подаренный именинником пакетик с травой. Опасалась, что иначе его учуют собаки.
А я решил закрыть глаза и попробовать уснуть, что мне практически удалось. Только сон мой был краток. Прервала его стюардесса: «Простите, это ваши девочки в другом салоне? Успокойте их, пожалуйста!» Сон сразу сняло как рукой. Почувствовав, что волосы на спине встали дыбом, я медленно и осторожно заглянул в эконом-класс. Макака — чья радость от того, что все костюмы и деньги нашлись, рвалась наружу — сидела верхом на спинке кресла и, распевая какую-то дикую обезьянью песню, разливала вино в подставляемые одноразовые стаканчики. Другая красавица, шлявшаяся вчера голой по гостинице, искала иных, более острых удовольствий. То ли ее вчера никто так и не трахнул, то ли еще что, но сейчас она встала в проходе, расстегнув кофточку и демонстрируя всем свои новые — качественно сделанные — силиконовые сиськи: «Мужчинки! У меня никогда еще не было секса в самолете!..»
Половина салона — иностранцы — просто, на их счастье, не понимают, чего от них хотят, демонстрируя бесплатный стриптиз, молчала. Половина русских понимающе хмыкала, баба пьяная — п...да чужая.
— Это не мои! — уверенно заявил я стюардессе. — Мои приличные! Вон они там, дальше сидят.
— А эти чьи?
— Откуда мне знать? Мало ли в Москве проституток, — и пока эти шалавы не заметили начальника, быстро смылся на свое место.
Мучения мои на этом не закончились. Ведь по прилете в Москву всех пассажиров загрузили в один автобус: и я опять оказался среди своих.
— О, Ромка, как нам тебя не хватало! — тут же заверещали пьяные артистки. — Господа, смотрите! Вот он — главный ебарь России!
— Нет!!! Колька-йог лучше Трахтенберга! — заорала одна из них из самого дальнего угла.
— Ты что, упала, что ли?! Трахтенберг самый лучший, бабы, подтвердите!
— Арабы лучше! А Трахтенберг после них на первом месте.
— Что ты гонишь! Ты с йогом трахалась?!..
— Конечно!
— А сколько раз?
— Да уж больше, чем с Трахтенбергом! И х... у него больше.
Йог, стоящий с тубусом, уже в течение пяти минут строил из себя студента-чертежника, а теперь и вовсе попытался слиться с поручнем. Я был не в силах предпринять подобные маневры и ломанулся к выходу. Благо автобус уже остановился. Кошмар закончился. По крайней мере для меня. Не нужно думать, что так себя ведут только танцовщицы. Все мы, работники культуры, мазаны одним миром и все хороши без исключения: что в театрах, что на концертах, что на арене цирка.
Сев в такси, я вырубился. Потом проснулся, поднялся домой, выпил снотворного и, подумав: «Б...ядь! Послезавтра еще одна гастроль!» — провалился в объятия морфея.
Впрочем, гастроли еще будут не только послезавтра, но и через месяц, и через три, и через год, и через два года... И тогда, быть может, мы с вами, любезный читатель, встретимся на одних подмостках, ну, если вы еще, конечно, ХОТИТЕ СТАТЬ ЗВЕЗДОЙ.
