"Севодни".
Наконец Василий Иванович тряхнул головой, как бы отгоняя пессимистические мысли, и велел запрягать тачанку, но не каурой кобылой, как прежде, а старым мерином. Василий Иванович полагал, что от данного факта может зависеть ход истории.
Петька положил перо на стол и вышел из избушки, а Василий Иванович сел на его место и задумался.
Его нисколько не интересовал исход схватки с врагом, он, думал, кто же окажется вражеским шпионом, и каким способом в таком случае его следует казнить.
Несколько позже, когда все сидели на своих местах и равнодушно смотрели на расположение войск противника, из которого изредка доносился ароматный дымок, и ждали сигнала.
Вскоре появился сам начдив, правя тачанкой одной рукой, держа саблю в другой.
– К бою, товарищи коммунисты! – прокричал Чапаев, и грянул первый выстрел.
Было похоже, что такая наглость со стороны красных для белых была немного в новинку, точнее сказать, такого они от своих врагов не ждали. Василий Иванович был этим очень Доволен, но в тоже время ему было неприятно то, что вынашиваемый им в течение трёх с четвертью месяцев план нападения не вызовет никаких красочных событий и не будет зафиксирован газетой "Гудок".
Внезапно белые как бы проснулись, и открыли бешеный артиллерийский огонь. Василий Иванович спрыгнул в канаву и залёг там, обхватив на всякий случай руками голову.
Поднявший голову Фурманов с удовольствием отметил, что все снаряды как бы сами собой летят в канаву с разбитой телегой, так что вскорости от телеги не осталось и следа.
"Ну, Анка, к счастью, успела", злорадно подумал политрук. Он радостно потер руки и тут же был засыпан землей с ног до головы. Тем не менее политрук выбрался из канавы и бодрым ползком направился в сторону канавы, где базировался Идейный Вдохновитель и Великий Руководитель борьбы с белогвардейцами Василий Иванович.
– Товарищ начдив! – почти что прокричал Фурманов.
– Ну? – спросил начдив, удивляясь, что слышит политрука, даже зажав уши.
– Заметили, в чью канаву белые лупят? Заметил, мать твою так, выругался начдив, скрепя сердце.
– Ну? Когда его стрелять будем?
– После, заявил начдив. Расстрелять его, родимого, мы успеем завсегда.
И он поднял палец повыше над канавой, чтобы его могли лицезреть врага, которым было суждено догадаться, что их ловкий шпион будет обезврежен.
Поднятым пальцем начдива белые не были удивлены. Им воспользовался обезумевший от офигенного, мягко говоря, огня молодой шмель, и следующую неделю начдив не мог указывать, куда какие вооруженные силы бросить из-за жутко распухшего пальца.
А в общем, операция прошла успешно. Пулемёт, поставленный в канаву у леса, был удачно раздолбан и брошен ржаветь. Политрук при боевой операции промочил штаны, а начдив сломал саблю. А вообще-то, жизнь была прекрасна и безоблачна.
Утром ехидный Фурманов принёс Василию Ивановичу газету "Гудок", кратко отражающей все важнейшие события гражданской войны, в которой Чапаев по слогам прочёл свой собственный некролог. В газете говорилось, что Василий Иванович "геройски потонул в речке Урал", что начдива как несколько покоробило, так и.сильно обидело.
– Ну вот, товарищ начдив, сказал нахальньй Фурманов, который сам лично написал данное произведение. Я же говорил, в наций сплоченных рядах действует вражеский агент.
– Погодь, задумчиво сказал начдив. Агент – это одно, а вот какая зараза эту дрянь наштамповала…
Зараза-изготовитель вышеуказанной дряни предпочла в дальнейшие переговоры не вступать и ретироваться на кухню.
Там, к удивлению Дмитрия Андреевича, не было никого. Гулко стукалась от ветра неплотно закрытая форточка, а вообще внутри было тихо и ничего, не видно.
Фурманов удивлённо сел на завалинку, куда предусмотрительно мстительный Петька заколотил свежий трехдюймовый гвоздь. Вопль политрука потряс округу. Из канавы выскочили испуганные домашние гуси и с перепугу пролетели аж тридцать метров. А Петька, уяснивший для себя, что длительные однообразные уговоры даже несколько возбуждают дам, проводил время с Анной Семёновной на вышеописанном сеновале.
Вскоре, а точнее, к вечеру, дверь сеновала распахнулась, и оттуда вышел Петька, очень довольный.
– Ну? – спросил голос с небес. Петька испуганно поднял голову. На дереве сидел начдив, поигрывая биноклем.
– Чего? Как она на сене? – спросил Василий Иванович. Он хотел спросить "как она в постели", но подумал, что Петька может неправильно понять.
– Во! – сказал Петька, показывая большой палец.
– Ишь ты, как человеку счастье подвалило, ехидно сказал Чапаев.
Внизу, под деревом, политрук гневно кусал локоть.
– Ну почему же, страдал он, -почему он может, а я не могу?
– Тут видны две исторические причины, сказал Василий Иванович, свешиваясь с дерева. Ни одну из них он назвать не успел, так как сук, на Котором он сидел, не выдержал его тяжести.
На следующий день утром Чапаева разбудил равнодушный и заспанный дед Митрич:
– Кореш Шпандент приехали, сказал он, показывая пальцем на улицу.
"Не дай бог, опять иностранцы", подумал Василий Иванович, снимая с крючка берданку.
А тем временем корреспондент уже гремел уроненным ведром в сенях.
– Сколько их, Митрич? – полушёпотом спросил начдив.
– Всего-то одна баба, сказал Митрич, распахивая скрипящую дверь.
– Баба? – удивился начдив, и обомлел. Таких баб он ещё не видел ни разу. Несмотря на свое пролетарское положение, корреспондента хотелось затащить за печку и основательно пощупать.
– Товарищ Чапаев? – корреспондент состроила глазки и возбудительно опустилась на лавку. Василий Иванович перевел дух и шумно сглотнул. Я корреспондент газеты "Правда" из Москвы. Приехала описать вашу живописную гибель и вашу боевую роту…
– Дивизию, глухим голосом поправил её Чапаев. Он чувствовал, что если она скажет еще хоть слово или сделает ещё одно движение, он тогда не вытерпит.
Внезапно дама встала и потянулась за ридикюлем, брошенным Митричем на пол. Василий Иванович с боевым кличем "Ура!" бросился на неё. Дама нисколько не сопротивлялась. Она только ласково пропищала "Шалунишка!", и начдив понял, что боевой манёвр удался. Он засунул одну руку корреспонденту под юбку, а второй принялся судорожно расстегивать галифе. Корреспондент газеты "Правда" Чапаеву понравилась. Он некоторое время старательно уговаривал её остаться, а когда уговорил, явился Петька. Он изумлённо посмотрел на даму, сидящую рядом с начдивом в полном неглиже, и почесал в затылке.
Начдив крякнул и сказал:
– Петька, знакомься, корреспондент из Москвы.
– Здоров, корреспондент, испуганно сказал Петька, решивший, что корреспондент сейчас пойдёт вот в таком виде на кухню и велит сократить рацион до куска хлеба со стаканом воды в день. "А кто, интересно лучше" – подумал Петька, Анка или эта?"
– Здравствуйте, товарищ Петька, сказала корреспондент. Я буду описывать в газете вашу боевую роту…
– Дивизию, лениво поправил Чапаев, изучая нижнюю часть спины корреспондента рукой.
– Не слабо, сказал Петька.
– Чего пришёл? – спросил начдив сурово. Не видишь, мы заняты с товарищем корреспондентом.
"Анка лучше", подумал Петька, и обнаружил, что забыл, зачем пришёл.
– Ну иди, сказал начдив. Когда вспомнишь, заходи, поговорим о жизни.
Весть о том, что в избушке начдива сидит "офигенная голая баба" разнеслась по дивизии в мгновение ока. Первым прибежал Фурманов. Он посмотрел в окно, щёлкнул языком и обиженно сказал:
– Ну почему он, ну почему? Следующий порыв страсти Василию Ивановичу пришлось провести под одобрительные возгласы дивизии, собравшейся перед штабом.
Дивизии корреспондент тоже понравился. Только Петька и Фурманов не нашли в ней ничего хорошего. Они отчего-то быстро забыли все обиды, нанесённые друг другу, и мирно сидели под деревом, глядя в небо.
– Скажи мне, Дмитрий Андреич, есть на Луне люди, ай нету? – спросил внезапно Петька.
– Не знаю, лениво ответил Фурманов,.немного поразмыслив. Насчёт людев не знаю, а вот коммунисты, пожалуй, точно есть…
– Ну да…
– Точно тебе говорю… Спроси и Василия Иваныча. Он позавчерась после ужина там красное знамя видел…
– А чего он пил?
– Самопляс.
ГЛАВА 4
В монгольских застенках
Лето восемнадцатого года выдалось неудачное. Сразу же после опубликования в газете "Гудок" некролога товарища Чапаева начались дожди.
В дивизии стали поговаривать об иностранной интервенции, о немцах и французах, которые, якобы, где-то там высаживаются.
Ободрённые такими заявлениями белые в одну ночь собрались и дружно отступили аж на двести сорок километров. Василий Иванович приписывал данное событие своему чуткому руководству и своей великой пролетарской и полководческой мудрости.
